Ключ: "Это саундтрек к нашей жизни". Рандомный выбор песен на плеере.
Автор: я aka […Soulless…]
Бета: см. выше
Фендом: Bokura ga Ita
Пейринг: Яно/Нана
Жанр: гет, ангстодрама
Рейтинг: РG
Размер: драббл
Статус: завершён
Дисклаймер: не моё, поиграюсь и отдам.
Размещение: с моего, и исключительно с моего разрешения. Уважайте чужой труд.
Предупреждение: сопли, ООС, притянутый за уши ключ.
жмак!У Наны – широко распахнутые глаза с теплым взглядом, аккуратно уложенные медные волосы и шарф в сине-белую клетку.
Сама наивность. Сама правильность. Типичная хорошая девочка.
У Яно – растрепанные вихры золотисто-рыжей шевелюры и небрежно расстегнутая куртка. Типичный шалопай с невинно-шаловливым выражением физиономии. Вот только вместо вечной обаятельной и расслабленной, с ноткой превосходства улыбки, за которую ему можно было простить все на свете – непривычно суровое, бледное лицо без тени задорности и радости.
Канун Рождества – праздничное время, время чудес. Нана следит за танцем снежинок с завороженностью и восторгом маленького ребенка. Потом подставляет небу ладошку и ловит доверчиво опускающиеся к ней на мягкую белую варежку хрупкие кристаллики. Она так и осталась малышкой, такая очаровательно-непосредственная, но в то же время серьезная… Может причинять боль – как это делают жестокие маленькие дети – и может быть ласковой. Она одна такая.
Его чудо.
-Не молчи, Яно… - поворачивается она к нему. А у Мотохару слишком больно щемит в груди, и плотно сомкнутые губы не желают разжиматься, чтобы произнести страшные слова, от которых эта снежная идиллия разлетится на сотни крошечных льдинок, которые будут колоть его сердце.
Убивать счастье всегда страшно. А убивать его своими руками – страшно вдвойне. Это ужас и стыд, который ты сам себе никогда не простишь.
-Я… - хрипло шепчет он, а потом, до боли, до едва ли не брызнувших из глаз слез, до впившихся в ладони ногтей сжимая кулаки, все же выдавливает, - Через неделю я уезжаю с мамой в Токио, Нана…
Бледнеет лицо Такахаси. Холодными колючими каплями подобия слез сползают по ее лицу снежинки, так рано прервавшие свое существование, встретившись с ее теплой кожей.
Тает время чудес, превращаясь во время мук.
* * *
В прозрачно-голубое небо рвутся серые, душные клубы дыма. Поезд, эта равнодушная к людским проблемам сияющая махина, довольно сопит и гудит, предвкушая скорый бодрый бег.
-Я не могу… Я заплачу! – надрывается Нана и, всхлипывая, глотает соленую горечь уже ползущих по лицу капель. Мидзу тихо гладит ее по плечу – молчаливое, осторожное сочувствие. Лишь бы не сделать больнее пустой фразой: «Я понимаю, не плачь только». Ведь не понимает.
У столба, прислонившись спиной к нему, Яно ведет глухую беседу с Такеучи, осторожно и в то же время глубоко и пристально заглядывая лучшему другу в глаза. Он был бы не удивлен, увидь он в них мрачное торжество – о чувствах последнего к Нане он прекрасно знал. Но нет; в них только благородство, печаль и искреннее сожаление. Действительно искреннее.
Уж в проявлении чувств в прошлом великий безмятежный притворщик Яно разбирался отлично.
-Посмотрим, что случится через год, - подводит итог Масафуми и дружелюбно протягивает Мотохару ладонь. Большую, крепкую, и, несмотря на все передряги любовного треугольника, в который они попали, все-таки родную. Яно пожимает ее, и ему кажется, что один тяжелый груз все же упал с его плеч.
Второй же груз куда тяжелее, и сбросить его невозможно; он пригибает к земле и не позволяет поднять виноватый взгляд. Его причина стоит неподалеку, хлюпая носом и потирая зареванные карие глаза, крепче кутаясь в наивный шарф в сине-белую клетку.
-Яно… - тихо бормочет Нана, делая нерешительный шаг навстречу своему любимому, - Яно…
-Оставим их наедине, - поспешно кивает непривычно тихой стайке ребят все понимающий Такеучи.
Они молчат, опустив головы и не решаясь поднять друг на друга глаза. Со стороны их можно принять за брата и сестру: у обоих волосы цвета осенней листвы и красивые лица. У нее – заплаканное. У него – серьезное и бледное.
-Где бы ты ни был и как бы одиноко тебе ни было… Помни, что я здесь! Я думаю о тебе! – Нана вскидывает голову, и растрепавшиеся пряди липнут к влажным щекам; губы у нее дрожат. Сердце у Яно срывается на истерический ритм, готовое, кажется, разорвать грудную клетку. И вместо ответа, вместо слов, от которых он сам непременно расплачется – а это так не по-мужски! - он просто обнимает Нану, сильно и властно притянув к себе, и жадно вдыхает запах ее волос, разбавленный свежестью морозного утра. Это заменяет им любые слова.
А еще через одно мучительно короткое мгновение Яно запрыгивает в вагон, посверкивающий синими искрами в лучах зимнего солнца – равнодушный и холодный вагон, похищающий его у Такахаси.
Поезд довольно урчит и закрывает двери, с тихим шипением начиная движение. Прижимаясь носом к ледяному стеклу с легким дыханием инея, Яно наконец-то дает волю слезам, видя бегущую по перрону вслед за поездом Такахаси – растрепанную, торопливую, готовую, наверное, на все… и все же не способную догнать вагон, что катится в Токио.
Когда перрон обрывается, оставляя позади и Нану, как-то сдавленно и жалко протягивающую руки к уносящемуся вдаль поезду, и его друзей, в голову к Яно приходят странные строки, которые он слышал когда-то давно. Тогда, когда принятое решение об отъезде еще не разделило жизнь на счастливый период «до» и серый «после».
«It's hopeless
The end will come and wash it all away
Forsaken
I live for those I lost along the way
And I can't
Remember how it all began to break
We suffer
I live to fight and die another day»
Он машинально переводит с глупого английского эти глупые строчки, оказавшиеся на поверку честными, правдивыми и как нельзя лучше подходящими к описанию всего того, что с ним происходит, и натягивает на губы безобразно-глупую, полную боли полуухмылку.
-Забавно. Это саундтрек к нашей жизни, - глухо говорит Мотохару, наблюдая за проплывающим за окном заснеженным пейзажем и тщетно надеясь увидеть там знакомое и любимое лицо, - «Я живу для тех, кого потерял по пути». Я живу для тебя, Нана.