Кто тут у нас родился?

[without-conclusion]

Сегодня 18 лет исполняется... *фанфары*
Дорогая Лилиана, с днем Варенья! Сбычи мечт, счастья, успехов, неунывания! Оставайся всегда тем милым, добрым, активным и просто замечательным человеком, коим мы тебя знаем и любим Ниже - подарочек в силу моих скромных возможностей. На ключ "Лиза-центрик. После смерти отца и ухода Роя в армию. Справлять Рождество в одиночестве дома. Обязательно наличие ёлки. Неожиданное письмо с поздравлением от Мустанга. А+". Надеюсь, он тебе понравится)
Еще раз - с днем Рождения!

Автор: я aka […Soulless…]
Бета: см. выше
Фендом: Fullmetal Alchemist
Пейринг: Лизацентрик, Рой наличествует
Жанр: где-то тут потерялся светлый ангст
Рейтинг: РG
Дисклаймер: не моё, поиздеваюсь и отдам
Размещение: с исключительно моего разрешения. Другие варианты не рассматриваются. Уважайте чужой труд.
Предупреждение: OOC.

Узреть!

Лиза плохо помнит то время, когда в ее семье отмечался Новый год.
Конечно, она догадывается, что мама всегда устраивала на Новый год торжество. Иначе и быть не могло, ведь мама была островком света, счастья, огня – животрепещущего, согревающего, растапливающего сердце даже сухого и равнодушно-спокойного прагматика, коим был отец. Но детские воспоминания Лизы были слишком обрывочны и смутны – скорее очертания, несколько букв, по которым почти невозможно понять смысл фразы. Единственное, что отпечаталось в ее голове так же прочно, как и клеймо на белой юной коже, так это беспокойный запах хвои, прозрачные восковые слезы свеч и снежные ангелы, которых они вместе с мамой рисовали на сугробах. И все это – под самую прекрасную музыку на свете. Под будоражащий сердце и душу заливистый смех…
Лизе было всего лишь три, когда мамы не стало, и потому она помнит лишь посеревшее лицо отца да замершее где-то у горла сердце. В тот страшный день заливистый смех в доме Хоукаев замолк навсегда. В тот черный день последний призрак праздника исчез.
И больше Нового года у них не было. Отец презрительно кривил губы и говорил, что это им не нужно. Лизе не оставалось ничего, кроме как послушно молчать, опустив голову, хотя на душе у нее скребли кошки – ей казалось, что эти слова являются оскорблением самой памяти о матери. Но девочка уже успела усвоить простое негласное правило: любое возражение каралось. Каралось даже не криками и не руганью – всего лишь тяжелым взглядом, которым Бертольд обдавал дочь как из ушата ледяной воды. Она уже успела испытать его на себе бесчисленное множество раз.

Страшно чувствовать себя тенью рядом с человеком, с которым ты связан кровными узами. Страшно, когда этот человек – твой собственный отец. Горько и больно, хотя через некоторое время остается только пустота и покорная усталость.
Но теперь отца нет, он уже последовал за своей любимой в то место, откуда не вернуться, вот только ничего не изменилось. Дом кажется Лизе все таким же огромным, но в нем все еще нет места для нее. Так, вероятно, чувствует себя песчинка в безмолвной и равнодушной громаде океана.
Хоукай зябко кутается в мягкую белую шаль – принадлежавшую еще маме, старую, старательно заштопанную, - но теплее ей не становится. Холод души не устранить заматыванием в теплую ткань. Ледяные оковы анабиоза, в который впало ее сердце, мог разбить только жар чужого сердца.
Но Лиза все еще одна в отчем доме в новогоднюю ночь, которая сияет огнями звезд на ясном небе, невидимыми за плотной, словно саван, снежной пеленой, и поет дикую песню вьюги – а потому некому согреть ее.

Шаль колется – точно так же, как колются зеленые душистые иголки маленькой елочки, которую Лиза, повинуясь непонятному велению души, вчера притащила домой. Ласково стряхнула укрывшую деревце снежную шапку, поставила в уголок и затихла, долго думая. Где-то на чердаке, быть может, уже второй десяток лет пылятся дешевые, но такие дорогие елочные игрушки – а может, уже и не пылятся, отправленные отцом в небытие.
Игрушки все же нашлись; похоже, Бертольд то ли забыл о них, то ли сделал вид, что забыл. Теперь они висят, посверкивая в отблесках настольной лампы золотыми и алыми огнями – маленький кот со слезшей с мордочки рыжей краской, крохотный домик, выкрашенный во все цвета лета, несколько шаров с почти слезшим покрытием, еще хранящие едва померкшую сочность цвета. Ей кажется, что один из них, алый, как кровавый закат, вот-вот сорвется, лихо блестя круглым боком, но руки почему-то не тянутся поправить его, страшась нарушить это замершее на грани безмолвие.
Раньше в детских игрушках отражалось столь же детское сияние радости и ожидания новогодних чудес, теперь же – лишь острое одиночество, заполнившее все нутро. Одиночество, которое будто усмехается, кривится и паясничает – дурочка, неужели ты думала, что будешь счастлива в эту ночь?
Новый год Лиза встречает одна. У нее есть родственники, с которыми уже давно не общалась ее семья, и нет друзей, от которых ее давно отгородил отец. Ей никто не напишет и никто не позвонит.
Но не бывает праздника, который ты встречаешь один. Ведь такое торжество превращается в пародию, горькую, злую карикатуру.
Это единственное, о чем думает Лиза, когда тушит свет, стягивает с плеч старушку-шаль и, не раздеваясь толком, ложится в холодную постель, сворачиваясь калачиком и заходясь беззвучным плачем.

Утром вьюга затихает. За окном, разрисованным белыми и голубыми кистями зимы, медленно опадает снег, бормоча себе под нос что-то тихое и меланхолично-печальное.
Лиза выходит во двор, натянув на себя старенькое пальто и повязав на голову шаль, и, вдохнув ядреный морозный воздух, едва заметно грустно улыбается.
-Доброе утро, юная мисс Хоукай! – слышит она громкий голос.
-И вам доброе утро, мистер Халли, - отвечает она, наблюдая за немолодым уже почтальоном, старательно преодолевающим преграды в виде выросших за ночь сугробов, - С Новым годом вас!
-И тебя, девочка, и тебя, - добравшись до крыльца Хоукаев, он ласково улыбается, добродушно усмехаясь в пышные и пушистые усы, - А я-то думал, ты, как все, спать будешь до полудня.
-Вы же знаете, я ранняя пташка.
-Знаю-знаю, я ведь тоже. Работа же не волк, - соглашается он, роясь в сумке и вынимая оттуда ворох белоснежных конвертов, - Я… Того, не Санта-Клаус, конечно, но это тебе вместо подарка.
-Письмо? Мне? – недоверчиво спрашивает Лиза, протягивая руку и цепляя замерзшими пальцами приятно шуршащий конверт.
-Тебе, девочка. Ну, ладно, ты уж прости меня, но я дальше побегу, еще кучу поздравлений раздать надо, - подмигивает почтальон, - А ты иди домой, грейся.
-Спасибо, мистер Халли! – кивает она, провожая его взглядом и прижимая к груди письмо, от которого по телу разливается непонятное, дрожащее, как огонь свечи, тепло.

«Здравствуйте, мисс Лиза.
Я пишу вам из штаба вооруженных сил в Ист-сити. У нас здесь не то, чтобы особо чувствовался праздник – военные все-таки – но, надеюсь, он ощущается в полной мере хотя бы у вас.
С Новым годом! Пусть у вас все в жизни сложится так, как хотели бы вы. Оставайтесь той сильной, хотя и мечтательной девушкой, какой я вас запомнил. Заклинаю вас никогда не опускать руки. Помните: вы не одна.
Будьте счастливы.
С уважением, майор армии Аместриса Рой Мустанг».

Всего пара строчек, росчерк черных чернил по желтоватой бумаге. Такой знакомый чуть подпрыгивающий почерк. Ничего особенного, но в горле снова предательски першит, а на карих глазах кипят слезы - слезы уже тихой радости.
С елки, не выдержав, наконец, своей собственной тяжести, падает алый шар, разбиваясь вдребезги, и Лизе кажется, что вместе с ним разбивается ее одиночество, в котором она уже успела похоронить себя.