[without-conclusion]

Что-то я давно сюда фанфики не грузила, да. Надо исправляться. Начнём с заявочного на Хоте.

Автор: я aka […Soulless…]
Бета: ну так кто же, если не я?
Фендом: Deadman Wonderland
Персонажи: Минацуки
Жанр: джен, ангст
Рейтинг: РG-13
Размер: драббл
Статус: завершён
Дисклаймер: не моё, поиздеваюсь и отдам
Размещение: с моего. Исключительно моего разрешения. Другие варианты не рассматриваются. Уважайте чужой труд.
Предупреждение: OOC. Вроде как.

"Мама..."

«Мама…»
Слово сладкое, как мёд, звонкой капелью срывается с детских губ. Минацуки улыбается, Минацуки смеётся, радостно, заливисто, когда мама расчёсывает ей волосы старым гребнем, проводя тёплой ладонью по её длинным каштановым волосам.
-Я тебя никогда не оставлю, детка, - шепчет она и целует дочь в макушку. Минацуки довольно жмурится – точь-в-точь как пушистый серый котёнок, которого Йо вчера принёс с улицы и который сейчас свернулся, довольно урча, возле ног девочки.
Кажется, это счастье – чистое и незапятнанное.

«Мама!»
Карикатура реальности, искажённая калька происходящего – треск разбитого стекла и стоны земли. Падающие со стола горшки с первоцветами, столь любимыми братиком Йо, разлетающаяся на куски мебель.
И на этом фоне – слишком решительная женщина, у которой в глазах безумный страх, распознать который малышка Минацуки ещё не в силах. Бледное, искажённое ужасом лицо, резкий поворот на каблуках – бежать, прочь бежать из проклятого обваливающегося дома, ничего не брать с собой, никого не брать с собой – даже собственного ребёнка; своя жизнь важнее…
«Ты же обещала никогда не оставлять меня?»
Ещё совсем недавно дарившая ласку, тепло и защиту ладонь становится неожиданно жёсткой и хлёсткой, когда отталкивает слабую ручонку девочки. И в глазах, на мгновение застывших, плещется лишь непонимание, когда фигура матери начинает торопливо исчезать в дверном проёме.
«Мама?..»

Страна Чудес – персональный ад для каждого, кто попал сюда; здесь ядовитые ошейники, Карнавал Трупов и жуткая лотерея не столь страшны, как страшны ночные кошмары, вкрадчиво пробирающиеся в сознание вендеттой за прошлое, настоящее и будущее. И потому Минацуки просыпается от своего собственного крика; некоторое время обводит комнату безумным взглядом – пережиток кошмара с запахом цветов и смеющимися глазами…
-Не хочу вспоминать эту гнилую шлюху! – и вместе с этими словами горшок с ни в чём неповинным цветком летит с прикроватного столика прямо на серый тюремный пол, грохоча погребальным звоном.
-Как ты смеешь мне сниться, тварь! - кричит Таками, и крик её всё больше напоминает вой разгневанного дикого зверя. Бешено стучит сердце, а на глазах кипит горячая, ненавистная, гневная влага, когда вслед за первым цветком на пол летят другие. Бах! Тресь! Бум! Ещё, ещё сильнее! Долой цветы! Долой никчёмные, никому ненужные краски! Пусть останутся только серые стены – как тогда, десять лет назад…
-Я тебя ненавижу! – иллюзии разлетаются прочь пеплом на ветру, старые, незаживающие раны открываются, как и каждую ночь, с новой силой. Больше соли и больше перца!
-Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – но с каждым разбитым глиняным сосудом, с каждым комом земли, чернотой расчертившим пол, с каждым погубленным стеблем и разорванным лепестком на смену неконтролируемой ярости приходят слёзы горечи.
Ей не должно быть больно от воспоминаний – ведь у неё же больше нет сердца, не стало в тот день, как мама предала её…
И всё же она сдаётся. Бессильно опускаясь среди обломков, Минацуки прислоняет к лицу перемазанные в земле и порезанные осколками ладони, дрожа, будто в лихорадке, и заходится плачем, бормоча что-то – в потоке бессвязной речи можно различить лишь одно слово: мама.
Ведь что бы ни происходило, какая бы бездонная пропасть, политая кровью, не разделяла их… нет на свете ребёнка, который не любил бы свою мать.