Я без особых восторгов прочла "Шестёрку воронов", потому что там, было бы желание, докопаться можно до каждого абзаца. Но стоило мне узнать, что существует продолжение, как я зачем-то села за него. То ли дело в том, что главный герой — вылитый Томми Шелби в его лучшие годы (есть даже серия официальных артов, что называется, найдите десять отличий), то ли в том, что логика никогда не была моей сильной стороной.
По сравнению с предыдущей книгой "Продажное королевство" значительно менее наивное и более мрачное. Хотя Бардуго можно упрекнуть в том, что она слишком лелеет своих персонажей: серьёзные проблемы у них в анамнезе прямым текстом говорят о поломанности каждого из шестерых, но из проблем текущих они вылезают с лёгкостью, и в каждой, даже самой фантастически безвыходной ситуации у них находятся пути для отступления. К середине "Королевства" меня это начало ощутимо напрягать, потому что каким бы гениальным ни был Каз Бреккер, создавать сплошь удачные планы, завязанные на огромном количестве зависящих исключительно от удачи и внешних обстоятельств деталей, и бегать по крышам с искалеченной ногой — это ну такое себе суперменство. Справедливости ради, стоило мне поворчать на эту тему, как автор вбросила любопытный поворот, и ворчать я перестала.
Невероятно доставляет русский колорит этого grishaverse мира: вчера весь день восторгалась тем, что архикрутую местную наёмную убийцу зовут ДУНЯША ЛАЗАРЕВА, и до сих пор не могу перестать. Из-за таких моментов, конечно, трудно относиться к книге более серьёзно, но она этого, в принципе, и не требует. Неплохое развлечение с любопытно, надо признать, прописанным миром (город, в котором происходит действие, например, представляет собой столицу государства, где торговля буквально священна — настолько, что аукцион проводится в церкви) и персонажами, которые в сравнении с предыдущей книгой уже даже не раздражают. Было бы тут ещё поменьше романтических линий, которые временами откровенно избыточны, и стало бы совсем хорошо.
Ах да. Тут есть канонный слэш.
2. Джон Максвелл Кутзее "Школьные дни Иисуса"2. Джон Максвелл Кутзее "Школьные дни Иисуса"
Когда я пару лет назад прочла "Детство Иисуса", я была загипнотизирована этой тошнотворно-серой туманной атмосферой книги, в которой я уловила слишком мало скрытых смыслов. В этом плане "Школьные дни", несомненно, более динамичны, сюжетно и содержательно оформлены, и хотя я слишком мало смыслю в теологии, чтобы распознать все ссылки (а их тут немало), основная идея наконец-то легко и изящно сформулировалась в простое: Кутзее снова написал о любви. Любви, которая, в отличие от страсти, не знает эгоизма. Для меня это не про жизнь и смерть, не про долг, не про взросление маленького мальчика, а вот про это чувство, когда ты поступаешь так, чтобы тому, кто тебе дорог, было лучше.
Симон, главный герой, тут, как и в случае с Sucker Punch или недавним блейдраннером, остаётся только функцией, выведенной на передний план. На самом деле, конечно, это история мальчика Давида. Но о том, что происходит в голове у Давида, мы не знаем, а вот Симон творит своё евангелие любви к нему. И интересно, о каком же из библейских Симонов всё-таки пишет Кутзее. Этого я сказать не могу, но однозначно другое: бог в виде капризного и иногда истеричного мальчика — это ту мач, а вот его апостол всё же вызывает симпатию. Хотя в этой книге по-прежнему нет персонажа, за которого бы я действительно болела душой.
Пока читала, задумалась о родительстве и том, до чего же это сложно. Ведь оно требует безусловной любви независимо от того, оправдывает твой ребёнок твои ожидания или нет, и то спокойное разумное терпение, с которым Симон говорит со своим недопасынком, вызывает у меня как уважение, так и осознание того, что сейчас, на данном этапе своей жизни, будь я матерью, я бы так, наверное, не смогла. Для этого нужна не только любовь. Нужна зрелость.
Пара зацепивших отрывков:
— Ты уверен, что у сеньора и сеньоры Арройо есть для тебя место? — спрашивает Консуэло. — Насколько я понимаю, — поправьте меня, Инес, если я ошибаюсь, — их всего двое, и у них изрядно постояльцев, вдобавок к собственным детям. Что тебе не нравится в жизни дома с родителями?
— Они меня не понимают, — говорит мальчик.
Консуэло и Валентина переглядываются.
— «Мои родители меня не понимают», — задумчиво говорит Консуэло. — Где я это последний раз слышала? Умоляю, молодой человек: скажите мне, почему это так важно — чтобы родители вас понимали? Вам мало того, что они просто хорошие родители?
— Нет такого понятия, как просто уйма денег, — говорит он терпеливо. — Сорок девять реалов — уйма денег за пару туфель. Вообще же сорок девять реалов могут быть и не уймой денег — за машину или дом. Вода стоит в Эстрелле самую малость, а вот если ты окажешься в пустыне и начнешь умирать от жажды — будешь готов отдать все, что у тебя есть, за один лишь глоток воды.
— Почему? — говорит мальчик.
— Почему? Потому что жить — важнее всего на свете.
— Почему жить — важнее всего на свете?
Он собирается ответить, собирается поделиться точными, терпеливыми, вдумчивыми словами, но в нем вдруг вскипает нечто иное. Гнев? Нет. Раздражение? Нет – нечто куда сильнее. Отчаяние? Вероятно – отчаяние, малая его ипостась. Почему? Потому что он хотел бы верить, что, отвечая на все прибывающие «Почему?» точно, терпеливо и вдумчиво, ведет мальчика по лабиринту смертной жизни. Но есть ли хоть какое-то доказательство тому, что этот ребенок впитывает предложенные наставления – или хотя бы слышит, что ему говорят?
Он останавливается посреди людного тротуара. Инес с мальчиком тоже замирают и глядят на него растерянно.
— Допустим, так, — говорит он. — Бредем мы по пустыне, ты, Инес и я. Ты говоришь мне, что тебя мучает жажда, и я предлагаю тебе стакан воды. Ты ее при этом не пьешь, а выливаешь на песок. Ты говоришь, что тебя мучает жажда ответов: почему так? почему это? Я терпеливый, и я люблю тебя — и потому всякий раз даю тебе ответы, которые ты выливаешь на песок. Сегодня я наконец устал давать тебе воду. «Почему жить — важнее всего на свете?» Если жизнь не представляется тебе важной — пусть так.
3. Роберт Хайнлайн "Дверь в лето"
3. Роберт Хайнлайн "Дверь в лето"
Это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Не знаю, как оправдать тот факт, что Роберт Хайнлайн вошёл в мою жизнь только сейчас, тогда как те же Рэй Брэдбери и Дэниел Киз уже давно были со мной, но лучше поздно, чем никогда. "Дверь в лето" — это совершенно моё, идеальная научная фантастика со славным главным героем, тайми-вайми и любовью к кошкам. И после прочтения хочется сделать ровно то же самое, что делает мой зверь, залезая на мои колени, когда я возвращаюсь с работы: растянуться и благодарно сказать "мурррр". "Дверь в лето" такая обаятельная и живая, написанная невероятно тёплым и душевным языком; в ней есть место как технологическим выкладкам, так и эмоциональному исследованию человеческой души. Это чудесная, хотя и несколько наивная, история, в которой зло получило по заслугам, а добро получило второй шанс. И несмотря на то, что я признаю некоторую картонность антагонистки, это простительно. Всё-таки основной челлендж тут не в противостоянии с другими людьми, а в противостоянии с самим собой. Главный вызов — не убегать от проблемы, а встретиться с ней и импровизировать в заданных условиях. Потому что, в конце концов, каждый сам куёт своё счастье.
Конечно, в книгах, где автор играет с временными линиями, всегда есть ещё и некоторое заигрывание с читателем: попробуй убеги, попробуй догони, попробуй пойми, как я тут сложил головоломку и где причина, а где следствие. Но как раз в этом и есть особенная прелесть. Потому что в какой-то момент ты перестаёшь гоняться за объяснениями и останавливаешься, принимая на веру странный мир, в котором путешествия во времени возможны. Наверное, это тот самый меч, у которого два острия, но "Дверь в лето" рассказывает о том, как можно всё исправить вплоть до стирания границы возраста (привет, "Жена путешественника во времени") — и как раз такой сказки мне и не хватало.
Чудесная история.
4. Виктор Пелевин "Чапаев и Пустота"4. Виктор Пелевин "Чапаев и Пустота"
Всякому автору своё время, и вот оно настало. На 24 году моей жизни в неё вошёл Виктор Пелевин. И узрела я, что это хорошо, и сердце моё наполнилось радостью.
Вполне допускаю, что мне понравилось тупо потому, что зашло и попало, то есть какой-то объективной причины тому нет. Но я всё-таки склоняюсь к тому, что это не совсем так. Пелевин — это Константин Богомолов от мира литературы: тот же постмодернистский юмор за вроде бы нейтральной и ровной интонацией, серьёзные вещи на несерьёзных щах и гениальный абсурд на тоненькой грани. Качнись он в одну сторону, стал бы потерявшим всякую осмысленность фарсом, в другую — нравоучением. Но "Чапаев и Пустота" там, где он есть, и Пелевин идёт по этому острию с виртуозностью канатоходца.
Рассказывать о сюжете совершенно бесполезно; бэкграунд психбольницы, впрочем, сглаживает общий сюр происходящего. По утверждениям самого Пелевина, это единственная книга в мировой литературе, действие которой происходит в абсолютной пустоте. Ну, пусть так. На этом месте стоило бы скатиться в ту же яму, о которой говорят все эти несколько сотен страниц — яму сознания и бессознательности, полную вопросов о том, являемся ли мы продуктом этого мира или же мир является продуктом нас — но ввязываться в заведомо проигрышный баттл с автором мне не хочется, он меня там разделает под орех.
Наверное, больше всего "Чапаев и Пустота" восхищает меня тем, что я точно понимаю: я бы ни за что не смогла создать что-то подобное. Это увлекательный по сюжету и философский по содержанию трактат; правда, возможно, я просто придаю ему излишне много смыслов и вообще ищу эти смыслы там, где их отродясь не было. То, что тебе нравится, почему-то всегда наделяешь дополнительными характеристиками. Но симпатизировать меньше ты от этого не начинаешь.
Где же ты, милая сердцу Внутренняя Монголия?
5. Виктор Пелевин "Ананасная вода для прекрасной дамы"5. Виктор Пелевин "Ананасная вода для прекрасной дамы"
Пелевинские сезоны на нашем радио, оставайтесь с нами, не переключайтесь.
Свой взгляд именно на этом сборнике я, прошерстив обширную пелевинскую библиографию, остановила чисто случайно. Надо сразу сказать, что он не оказал того вау-эффекта, который я испытала от "Чапаева и Пустоты", но, тем не менее, мне очень понравился. Зашли не все рассказы, отдельные из них прошли достаточно ровно, но всё-таки были те, которые в меня действительно попали: "Операция "Burning Bush", "Тхаги" и, пожалуй, последний заглавный рассказик.
Что не перестаёт меня удивлять, так это то, что при всей насыщенности событийной канвы Пелевин в своих текстах умудряется быть очень медитативным. Он задаёт интересные вопросы и проводит интересные параллели путём раскапывания таких вещей, которые на первый, а часто ещё и на второй и последующие взгляды кажутся форменным бредом. Но вот ты натыкаешься на что-то, например, на обсуждение того, что же считать чистым злом, или на наблюдение о том, что человеческая тень живёт всего сутки — и раскручиваешь эти мысли, и оказываешься в
Наверное, это не тот писатель, которого однозначно порекомендуешь всем и каждому, но на тот случай, если ищешь в литературе смесь умудрённости жизнью, определённой степени радости, здоровой наркомании и размышлений о России в лучших ерофеевских традициях — самое оно.
6. Виктор Пелевин "Омон Ра"6. Виктор Пелевин "Омон Ра"
Я твёрдо решила пройтись кратким экскурсом по творчеству Пелевина, и следующим на очереди оказался "Омон Ра".
Если честно, общее субъективное впечатление от романа лучше всего описывает вот этот квновский ролик "Территории игры". Было бы слишком просто сказать, что это такой советский ужастик о космической программе, построенной в прямом смысле на костях, но это всё-таки будет правдой — хотя в первую очередь "Омон Ра" рассказывает всё-таки о мечте. Первые главы книги, в которых маленький Омон формулирует в себе желание летать, заочно отрешающее его от всего земного, это подлинная неловкая, трогательная угловатая детская нежность; уже потом ей на смену приходит жестокий абсурд системы, которая не просто ломает и в конечном итоге уничтожает человека, но ещё и изваливает в грязи его мечты.
И "Омон Ра", и "Чапаев и Пустота" заканчиваются перепутьем, на котором находится персонаж, решающий, куда ему двигаться дальше. Но если во втором случае ты ощущаешь энергию и интерес, а в голове при этом солирует "ай да сукин сын", то вот первый оставляет полнейшее ощущение хомячьей клетки, из которой не сбежать. Можно покрутить колесо, можно пожевать траву, можно залезть в домик, но куда-то дальше не вылезти, и ты всё равно всегда на виду. Экзистенциальная неизбежность.
В конце прошлого года мне объяснили, что границы уходят из жизни в тот момент, когда осознаёшь и принимаешь неотвратимость смерти. Это обязательно случится с тобой, и это — единственный тормозящий тебя фактор. Потому что зачем ограничивать себя стеснением и страхом при жизни, если жизнь конечна и мы все всё равно умрём? Мне кажется, что в глобальном смысле тексты Пелевина как раз про это. Про принятие смерти и смелость прожить хотя бы день так, как считаешь нужным именно ты, и про его величество случай, который может остановить или подтолкнуть тебя. Во всяком случае, за последние три раза, что я бросила игральные кубики его книг, они все выпали именно этой гранью.
7. Кадзуо Исигуро "Ноктюрны. Пять историй о музыке и сумерках"7. Кадзуо Исигуро "Ноктюрны. Пять историй о музыке и сумерках"
Это третья книга Исигуро, которую я прочла, и каждая из них, включая "Ноктюрны", печальна — но эта печаль не прилетает тебе в лицо, как кулак соперника, она удивительно легка, тонка и нежна, словно вуаль. Не знаю, как у Исигуро это получается, но факт остаётся фактом: иногда от его тихой грусти хочется свернуться комком и плакать, особенно когда эта грусть, как в случае с "Погребённым великаном", попадает тебе как раз туда, где болит, но терапевтический эффект от неё в итоге оказывается даже более эффективный, чем от драмы с большой буквы Д. Может быть, дело в том, что Исигуро пишет просто и изящно, он не городит в своих текстах раскидистых метафор; его стиль в как бы отсутствии фирменного стиля. Я говорю "как бы", потому что это, конечно, обманчивое ощущение, но я не литературовед, чтобы его подтвердить или опровергнуть.
За счёт того, что это пять историй, объединённых общим сеттингом, а не одна монолитная, "Ноктюрны" могут и растрогать, и развеселить. Почти все они сшиты по совершенно одинаковым лекалам, это истории о любви на грани разрыва, местами эту грань уже переступившей, но каждая из них на поверку оказывается совершенно непохожей на своих товарок. Все они малособытийны и обращены скорее во внутренний мир, чем во внешний, все их конфликты находятся как бы за некой поволокой, у них почти нет вопросов и совсем нет морали, они — срез некого события, и только. Их герои временами делают странные вещи, которые не всегда понимаешь ни умом, ни сердцем, но как раз в этом и кроется львиная доля обаяния этого сборника. За остальное обаяние отвечает невероятная музыкальность текста; мало просто говорить в нём о музыке и рассовывать по абзацам имена музыкантов и их пластинок. Сделать рассказ лёгким, певучим и воздушным за счёт построения фраз, диалогов, мыслей — вот в чём суть, и у Исигуро получилось на сто процентов.
"Ноктюрны" не произвели на меня того впечатления, которое оставил "Погребённый великан", но не отметить их невозможно. Это книга той самой нескучной современной классики, к которой приятно вернуться после одиссей по фантастике, биографиям и постмодернистским романам. Настоящая тихая гавань.
8. Сергей Довлатов "Марш одиноких"8. Сергей Довлатов "Марш одиноких"
Поскольку на фильм Германа-младшего я так и не сходила, восполняю нехватку Сергея Донатовича в организме чтением его книг. "Марш одиноких" прыгнул мне в руки, когда я в последний раз была в Доме педагогической книге, и я поняла, что надо брать.
Чем старше я становлюсь, тем, такое ощущение, печальнее становится при чтении Довлатов, потому что... потому что чёрт бы с тем, что он озорной, смешной и невыносимый гений, которого очень просто любить по ту сторону бумажной страницы и с которым, как совершенно очевидно после этой же самой страницы, невозможно жить в реальной жизни. После "Представления" и особенно максимально личного "Марша" становится понятно, что всё его озорство — это только одна из защитных масок Довлатова, а настоящее его лицо испещрено морщинами из-за трудов и тягот не самой простой (в том числе и потому, что он сам её себе усложнил) жизни.
"Марш одиноких" грустен в силу сразу нескольких причин: это тоска Довлатова и по стране, которую он оставил, и по "Новому американцу", которое было его главным детищем в Америке. Этот сборник, составленный из текстов, которые он писал для своей редакторской колонки, очень маленький, но предельно простой, искренний и симпатичный. Обо всём: о тараканах, дождях в Ленинграде, маленькой дочкиной ладошке в своей руке; о читателях и авторах, о конкуренции с "Новым русским словом"; о политике, наконец. Это другой Довлатов — не художник, а публицист, всё равно умудряющийся не терять своей уникальной иронии, которая, как известно, главное оружие беззащитных. Просто здесь в ней чуть-чуть больше горького. Как когда улыбаешься, и на душе светло и тихо, а в глазах — слёзы.
И да:
Ненавидеть человека за его происхождение - расизм. И любить человека за его происхождение - расизм.
Будь евреем. Будь русским. Будь грузином. Будь тем, кем себя ощущаешь. Но будь же и ещё чем-то помимо этого. Например, порядочным, добрым, работящим человеком. Любой национальности...
9. Елена Резанова "Никогда-нибудь: Как выйти из тупика и найти себя"9. Елена Резанова "Никогда-нибудь: Как выйти из тупика и найти себя"
С этой книгой вообще вышла забавная история: примерно месяц назад на работе эйчары проводили нам информационную скайп-сессию, в ходе которой как бы между строк сказали: "Кстати, напоминаем, что вы можете написать нам, и мы дадим вам логин и пароль в корпоративную учётку на Литресе, там можно брать книги на две недели каждую". "ДАЛАДНА?!" — сказала я и, конечно, попросила доступ. Всё-таки возможность с одобрения работодателя почитывать книги на рабочем месте в те моменты, когда завала нет (а они порой всё-таки бывают, эти моменты), это круто. Единственным нюансом, который меня озадачил, оказался подбор литературы. Он очень тематический: только менеджмент, тайм-менеджмент, селф-девелопмент, биографии крутых человеков и всё в том же духе. В итоге мой взгляд упал на Елену Резанову (само собой, из-за названия), и я взяла именно её.
Я с большой настороженностью отношусь к литературе и тренингам, построенным по формуле "я прохавал(а), чё надо делать в жизни, чтобы быть счастливым, и сейчас вас научу", потому что вот эти вот пособия "как изменить свою жизнь за 5 минут, решить все свои психологические проблемы и сбыть все свои мечты, а ещё похудеть, выйти замуж за миллионера и заработать миллион одновременно" часто приносят больше вреда, чем пользы. Я — адепт исключительно индивидуального подхода в отношении перемен в каждой отдельно взятой жизни, чего бы они ни касались — в смысле, неважно, тела или духа. То есть да, есть какие-то очевидные общие советы, но как их применять в одном и в другом случае, с учётом особенностей человека, это вопрос, на который книга или коуч, окружённый сотней людей, ответить не могут. А вот индивидуальная работа с психологом или тренером — другое дело. Но "Никогда-нибудь" порадовала меня тем, что там нет ультимативной интонации, зато есть несколько интересных моментов, которые вполне можно встроить в свою жизнь. В целом книга посвящается тем, кто заебался в офисном рабстве и понял, что хочет что-то поменять. Но первое, что Елена спрашивает на страницах книги, это: "А ты уверен, что тебе нужны глобальные перемены? Может быть, ты просто устал? И вообще — если тебе кажется, что ты в клетке, поищи ключи у себя в кармане". Она не пропагандирует срочные перемены в жизни, а рассматривает две ситуации — когда тебе надо освежить любовь к тому делу, которым ты занимаешься изо дня в день, и когда тебе действительно нужно направиться в иную степь. И такой подход к самореализации через то, чем мы занимаемся, кажется мне вполне разумным. Потому что она предлагает не универсальный рецепт, а в первую очередь разобраться в себе и понять, какие мечты по-настоящему твои, а какие — навязаны окружением и успехом людей вокруг тебя.
Думаю, если я когда-нибудь всерьёз заебусь от своей работы, я перечитаю.
10. Иэн Макьюэн "Амстердам"10. Иэн Макьюэн "Амстердам"
Я читала у Макьюэна не так много, "Амстердам" — всего-навсего третья книга, но то, как он пишет, мне безумно нравится: ему достаёт стиля, вкуса, иронии, безукоризненного понимания того, что именно за историю он создаёт, и какой-то такой здоровой, самокритичной true britishness. Он пишет о людях достаточно респектабельных, но однозначно даёт понять, что богатые тоже плачут, собачатся и совершают дурацкие поступки не хуже бедняков. Его герои в принципе представляют собой оттенки серого, а не белого и чёрного, и оттого они такие живые: в талантливых творцах есть гнильца, в порочных и больных страдальцах — что-то хорошее; в последнее время я ценю в искусстве именно это.
Вообще в прозе Макьюэна всегда есть такое ощущение, будто за твоей спиной стоит кто-то холодный и костлявый и тихо дышит тебе в затылок. Катастрофа придёт, но только завтра, а ты пока развлекайся, веселись, занимайся любыми другими муравьиными делишками. Это ощущение было особенно сильным в "Субботе", но "Амстердам", чья фабула завязана на похоронах и одном разумном и дурацком одновременно соглашении, тоже не отстаёт. Есть в этих текстах некое траурное могильное обаяние — и это, кстати, красиво.
Причину, по которой роман называется так и никак иначе, я разгадала довольно быстро, но общего удовольствия от прочтения мне это не испортило. Это очень талантливая, детальная и вместе с тем нахальная работа, в которой отлично прописаны что перипетии морального выбора, что будни преуспевающего композитора и главного редактора журнала. Чистое удовольствие, когда смакуешь каждую фразу, каждый момент, каждый авторский смешок, которым Макьюэн сопровождает описание проблем своих героев. Очень хорошо.
11. Ясмина Реза "Разговоры после погребения"11. Ясмина Реза "Разговоры после погребения"
В пятницу иду на спектакль, решила всё-таки возобновить чтение первоисточника перед, а не после. Посмотрим, конечно, что с этой историей сделал Данил Чащин, но как самостоятельная пьеса мне она была немного... никак.
У меня не складывается с французскими драматургами, и Реза, по-моему, это такая женская версия Лагарса (хотя и не знаю, насколько целесообразно говорить это после единственной прочитанной её пьесы). Вот вроде бы есть вполне конкретная ситуация, камерное пространство одного дома, чужая семье барышня, которая шевелит болезненные воспоминания сразу у двоих героев. Но в какую-то единую картинку с нормально прописанным бэкграундом и конфликтами ничего почему-то не складывается. Есть некие отдельные хорошие диалоги и монологи — вот, кстати, как раз как у Лагарса в "Конце света" — а цельного восприятия нет, всё интуитивное, в полутонах, и у меня поймать эту волну не вышло. Жаль.
С другой стороны, допускаю, что мне в руки попал просто достаточно корявый перевод. Надо дать Реза ещё один шанс и прочесть "Резню".
12. Том Хэнкс "Уникальный экземпляр"
Обычно, когда человек берётся за новое для него дело, это редко получается удачно, и я бралась за этот сборник с некоторыми опасениями: можно быть великим актёром и оказаться посредственным автором, но очень не хочется, чтобы это было так. Однако мистер Хэнкс создал сборник рассказов, удивительно похожий на того Тома Хэнкса, которого мы знаем по репортажам, интервью и любимым ролям. "Уникальный экземпляр" добрый и тёплый даже в тех его частях, где речь идёт об очень грустных вещах; он уютный и безопасный, как ласковая тихая гавань, где тебе рады и тебя ждут. Здесь собраны рассказы совершенно разной тематики: реализм и научная фантастика, истории о кинематографе и о семье... и все они, что вдвойне здорово, написаны очень приятным языком. Это, конечно, не старина Хэм, не Фитцджеральд и не Стейнбек, но и не лубочный текст человека, который не умеет писать, но любит долбить по клавишам печатной машинки. Да, желания писать в этих рассказах всё-таки чуть-чуть больше, чем умения это делать, но Хэнкс творит с душой, щедро наполняет свои тексты жизнью и деталями и искренне любит своих героев. Артистов, детей, лентяев, путешественников во времени, миллиардеров. Он любит людей вообще, как класс, и это очень безыскусная любовь.
Ещё один милый момент: Том Хэнкс, как известно, коллекционирует печатные машинки, и буквально в каждый второй рассказ он так или иначе вписал машинку.
Очень рекомендую, короче говоря, прекрасная литература без потрясений, когда нужно что-то согревающее, эдакий ободряющий хлопок по плечу: мол, не отчаивайся, старина, потому что жизнь хороша.
В процессе:
Кадзуо Исигуро "Остаток дня"