Моё отношение к самой известной драме Островского менялось по мере моего взросления и количеств перечитывания самой пьесы. Поначалу мне было искренне жаль Катерину, потому что замучили бедолагу, ироды; потом на смену жалости пришло лёгкое брезгливое недоумение: самоубиться можно всегда, а вот жизнь требует мужества, и в ней этого мужества не было, и наличие/отсутствие линии с Борисом, в сущности, ничего бы не изменило. Потом я подросла ещё чуть-чуть, и вектор завис где-то между двумя этими крайностями — и вот в каком-то таком промежуточном состоянии я и попала на спектакль Могучего. Чтобы выпасть в состоянии совершенно разобранном, заплаканном, но восторженном.
Эта "Гроза" — какой-то идеальный стимпанковый механизм, который работает с безупречной слаженностью и который так интересно рассматривать, выделяя отдельные вентили, запорные краны и сложные переплетения труб. Чего стоит один потрясающий занавес, который встречает тебя в зале — огромное полотно в стиле лаковой палехской росписи, пересказывающее сюжет пьесы. И сам спектакль не отстаёт от этого первого впечатления, он невероятно эффектный визуально при полном минимуме декораций — не считать же несколько берёзок, тёмные фигуры волков с горящими глазами и трон с золотыми тельцами, на котором выкатывается Дикой. Пустая чёрная сцена, полосы молний по заднику, чёрные платформы, на которых по сцене перемещаются одетые в чёрное персонажи — более того, перемещаются не самостоятельно, а при помощи машинистов сцены, тоже с головы до ног упакованных в чёрное — даже лиц не видно, только глаза; Вера Мартынов потрудилась на славу. Столкновение каждой из платформ неизбежно, и в этом плане "Гроза" выглядит как своеобразная ода фатализму: готовность и желание умереть витает над Катериной с самого начала, печальная концовка неотвратима, и ни одному из героев некуда бежать с чёрного прямоугольника под их ногами. Всё решёно, всё предопределено, всё закончится с новым ударом барабана: тревожная и величественная музыка Александра Маноцкова тут очень хороша, очень уместна, хотя её по-прежнему не всегда приятно слушать. Эта "Гроза" вообще крайне музыкальна и мелодична даже тогда, когда её герои произносят свой текст практически речитативом — редкая удача.
Нет никаких сомнений: для Андрея Могучего Катерина действительно луч света в тёмном царстве, маленькая ласточка в мрачной клетке. Если для каждого из героев и героинь художница по костюмам Светлана Грибанова нашла какую-то уникальную деталь хотя бы в формате чёрного головного убора (Варя тут — практически Малефисента, Кабаниха носит высокий и узкий кокошник, Кулигин мнёт в руках шапку), то Катерина отличается ещё и цветом: красна девица, красно солнышко. Славянские мотивы в этом мифическом Лихолесье крайне сильны — причудливый мелодичный говор, отсылающий к Поволжью, "Калинка", костюмы — но саму историю, сохраняя этот колорит, Могучий увеличивает до масштабов древнегреческой трагедии. Однако "Гроза" для него в первую очередь не про любовь, а про столкновение старого и косного и нового и подвижного, хотя Борис здесь выполняет для Катерины очень важную каталитическую функцию. Бориса играет артист оперной труппы Михайловского театра Александр Кузнецов, и он единственный из персонажей, кто не проговаривает, не произносит нараспев, а буквально пропевает раскатистым баритоном свои реплики под аккомпанемент фортепиано. И только при взаимодействии с ним — и, соответственно, перед гибелью — Катерина тоже начинает петь, а не разговаривать. Птичка оказывается певчей.
У Могучего не только могучая режиссура, но и могучая труппа: потрясающе наблюдать за дерзкой Варей в исполнении Варвары Павловой и лихим Кудряшом Василия Реутова, за комичным настолько, что это страшно, Диким Сергея Лосева, за вызывающей звенящую ненависть Кабанихой Марины Игнатовой, жуткой странницей Феклушей (Мария Лаврова) с убогой на привязи и чахнущим среди невежества и мракобесия Кулигиным в версии Анатолия Петрова. Но до чего же хороша главная героиня, которую играет Виктория Артюхова: вся боль, вся тоска, всё предчувствие скорой смерти у неё идут настолько от сердца, что от этого режет в глазах. К концу спектакля, когда Катерина, вопреки всему, не бросилась с обрыва, а покинула зал по длинному постаменту, по краям которого золотились металлические кувшинки, чтобы потом появиться и, тихо улыбаясь, задёрнуть занавес, оставив за ним скорбных и поражённых жителей Калинова, я обнаружила себя с очень мокрым лицом и дрожащими губами. Сказать, что эта "Гроза" попала в меня разрядом — не сказать ничего. Это точно один из наиболее впечатливших меня спектаклей текущего года, если не всех моих театральных лет вообще.