Вербе, моему милому кармическому блязняше Зимой она особенно прекрасна.
Особенно бледна нездоровой белизной почти прозрачная кожа, особенно холодны и в то же время томны серые глаза. Тонким росчерком пера – полуулыбка на мягких губах, золотым водопадом – струящиеся по плечам и спине тяжелые локоны.
Странная красота на грани контрастов – красота, уже тронутая дыханием смерти.
Холодная, снежная – вьюга, которая исчезнет с приходом весны.
Франческо нравится наблюдать за сестрой. В этом есть какое-то неестественное, сюрреальное, отчасти пугающее удовольствие. Он уже давно перестал оправдывать себя тем фактом, что врага всегда надо держать в поле зрения; он просто отдался на волю течения этого подспудного желания, уносящего его прочь, как щепку.
Она стоит на балконе, тоненькая, как никогда хрупкая без своей алой кардинальской мантии - самая настоящая статуэтка из белоснежного фарфора. Он уже давно изучил ее – и неожиданно жесткую линию округлых плеч, и чересчур прямую спину, и золотые кудри, с которыми шаловливо играет зимний ветер…
Идеальный силуэт коверкается подобно сломанной кукле. Миланская лисица, согнувшись, заходится приступом удушающего кашля.
Конечно же, как единокровный брат, он не мог не знать о ее болезни. Помнится, поначалу это известие его радовало – еще бы, как свободно ему задышится, когда Ватикан будет свободен от этой еретички! У него будут развязаны руки для того, чтобы уничтожить этих омерзительных вампиров, уничтожить ее, без сомнения, противный Богу выводок, направить Алессандро на истинный путь. Все станет на свои места. Все будет правильно.
И поныне эти мысли никуда не делись – но к ним прибавились размышления о том, что жизни без сестры он себе не представляет. И это герцогу Флорентийскому совсем не нравилось.
Ведь, как ни крути, черное уже не черное, когда рядом нет белого. И боец без противника уже не боец.
И любящий без любимой – тоже.
Век, отпущенный Катерине, слишком короток. Еще совсем недавно он отдал бы очень многое, чтобы приблизить момент ее кончины. Теперь же доселе нерушимая твердыня этого желания пошатнулась. Ощутимо пошатнулась.
«Еще лет десять, и ее не станет», - закрадывается в его голову неприятная, тяжелая мысль, и он мрачно хмурит брови.
Она возвращается с балкона в теплую, пахнущую благовониями комнату. Бледная, с синими прожилками вен под полупрозрачной кожей, с глазами цвета неба, затянутого грозовыми тучами.
-Моя возлюбленная сестра, с твоей стороны это был крайне неблагоразумный поступок.
«Как, впрочем, и все, что ты делаешь», - отчаянно хочется добавить ему, но он, к своему собственному вящему неудовольствию, молчит.
-А я полагала, ты мечтаешь о том, чтобы я как можно скорее отправилась в геенну огненную, - она усмехается слабо и устало, но глаза за посеребренными инеем ресницами смотрят дерзко, с вызовом.
«Придушил бы», - думает Франческо, щуря такие же, как у нее, серые глаза, но с губ слетают другие, предательские, продиктованные сердцем, а не разумом, слова – слова, которые она ему еще припомнит и, наверное, когда-нибудь использует против него:
-Раньше я тоже так думал. Теперь – не уверен.
@темы:
Бумага все стерпит,
Триблушка