Жить ой. Но да.
Они маленькие, но, поверьте, с душой и любовью в сердце.
1) Для Седая Верба. Алмаз души моей, ты знаешь, как крепко я тебя люблю! Пусть же так будет всегда. И давай на секунду представим, что на этом арте, что под катом - действительно Бейбарс.
На Молдову опускались сумерки.На Молдову опускались сумерки.
Благородная сдержанность зимних красок этой местности нравилась Бейбарсу, а в постепенно подкрадывающейся ласковой темноте она выделялась особенно отчётливо: хрупкий снег, светлым кружевом разодевший деревья и землю, резные вековые ели, под чьими кронами сгустилась темнота – нечто неведомое и первозданное... И чернеющее небо с огоньками скорее белыми, нежели золотыми. Блуждающими, неверными огоньками; они насмешливо манят, дрожа, и тают, когда ты идёшь на их свет.
Именно такие притаились не только в небесах, но и в глазах княгини Молдавской, устремившей взгляд в высокое окно.
На её белых скулах плясали отблески мягкого пламени ламп; столь холодна, что, кажется, вот-вот растает – но уж Бейбарс-то знал, какой огонь, несмотря на внешнюю льдистость, царил в душе этой женщины. Впрочем, что за думы она таила на своём сердце именно сейчас, было ему неизвестно, да и едва ли она бы доверила это знание кому-то кроме себя.
-Вам, верно, скучно? – негромко обронила княгиня, не оборачиваясь к своему охраннику. Искристый холод – так бьётся о землю музыкальная, переливчатая капель тающего льда.
-Отнюдь, сударыня, - он не солгал.
Она была сильной – не только духовно, но и физически – и тем, очевидно, унизительнее ей было чувствовать свою беззащитность, ежечасно и ежесекундно разделяя свой покой с охранявшими её янычарами. Но слово Её Величества – закон; Императрица не могла потерять столь верную наперсницу, а недавнее покушение поставило под угрозу привычный расклад сил. Именно по этой причине охрану своего доверенного лица Мать всех метоселан поручила главе янычаров, что было неудивительно: талантливый воин и тактик, он и в одиночку мог обеспечить безопасность первой советницы. Имелись ли за этим какие-то скрытые мотивы, было неизвестно; впрочем, с Императрицей никогда нельзя быть уверенным, что ты знаешь всё: вести политические интриги она умела превосходно.
Княгиня Фортуна, надо отдать ей должное, тоже это умела.
-Пожалуй, после суеты и изысканности нашей столицы моё скромное поместье в этих лесах должно казаться Вам весьма серым местом, - задумчиво продолжила Милка; на её красивом, почти фарфоровом лице заиграла печальная досада. Конечно, она иронизировала – поместье было великолепно, пусть и не столь роскошно, как в Румелии – но не вызывал никаких сомнений тот факт, что княгине, как женщине энергичной и деятельной, невыносима была тягучая плавность одинаковых дней здесь, в Молдове, а последняя фраза выражала скорее её собственные мысли относительно этого места. Бейбарс хорошо понимал это: ей не терпелось вновь вернуться в Византию, вновь оказаться в центре событий. Это настроение сквозило в каждом её слове.
Но, увы, на ближайшие два-три месяца возвращение было невозможно.
-Напротив, - со всей возможной мягкостью возразил князь Картумский, - Когда золота слишком много, оно начинает слепить глаза, и тогда особенно хочется оказаться там, где либо его вовсе нет, либо не столь велико его количество.
-Вы знаете, снег тоже способен слепить глаза, - усмехнулась Милка.
На это у Бейбарса возражений не нашлось. Что ж, княгиня знала, как держать удар.
Она медленно поднялась с кресла. Просторные одежды не могли скрыть того особенного положения, в котором она находилась – виновника, строго говоря, их вынужденной ссылки – но Бейбарс неожиданно залюбовался ею. Княгиня была хороша всегда, но беременность отчего-то ещё более украшала её.
Жаль только, что она сама этого не понимала.
-Скоро наследник появится на свет, - разумеется, его взгляд от её глаз не укрылся, но в голосе вопреки ожиданию не было тепла и света – только что-то сухое; скорее констатация факта, нежели признание в любви своему ребёнку, хотя последнее было бы естественно для любой матери на месте Милки. Для любой, но не для неё.
Вся её любовь уже была растрачена на Императрицу. И невольно возникал вопрос: а оставалась ли хоть капля её для супруга княгини, ныне безвременно ушедшего? Или же между ними царил тот же снежный холод, что сейчас окутывал землю – прекрасный внешне, но пугающе ледяной внутри?
Оставалась ли хоть капля её для пока ещё не рождённого ребёнка?
-Не сомневаюсь, он унаследует лучшие черты своих благородных предков, - почтительно отозвался Бейбарс.
Милка не ответила – только подошла ближе, пристально смотря в его глаза.
-Мне хочется в это верить, - шепнула она. И почему-то на мгновение перестала быть хладнокровным политиком и умелым стратегом, выпустив на волю ту свою ипостась, которую она не дозволяла видеть никому – просто женщину с тяжёлой судьбой, которая устала быть сильной.
«Вся её любовь уже растрачена на Императрицу», - напомнил Бейбарс себе, когда её рука коснулась его щеки. И тут же осёкся.
Ведь, быть может, всё-таки не вся?
2) Для Bonny Rain. Пусть люди вокруг тебя будут искренними, а твоя жизнь - светлой и яркой. А ещё доброй и чуточку наивной.
Из дверей на Эдварда пахнуло дымом вперемешку со снегом.Из дверей на Эдварда пахнуло дымом вперемешку со снегом.
-Централ, ты совсем не меняешься, - усмехнулся он, сойдя на перрон и подавая руку Уинри.
-Брось, мы не так уж давно были здесь в последний раз, - не согласилась его белокурая спутница, ловко спрыгнув со ступенек.
-5 лет – это, по-твоему, не слишком много?
-Совсем не много, - многозначительно ответила Рокбелл, оглядываясь и отряхивая песочного цвета пальто.
Своё несогласие Эдвард оставил при себе. В воздухе мешались запахи краски и металла и колкость снега, а тысячи голосов сливались в единую, радостно-возбуждённую симфонию; гомон и шум, свет, блеск и огромные часы – даже если город сменил свой облик за эти пять лет, вокзальная суматоха уж точно осталась неизменной.
-Куда нам теперь? К Хьюзам? – поинтересовалась Уинри, заглянув ему за плечо.
-Именно туда, - улыбнулся он, - Давай найдём такси.
Желтоглазый автомобиль нашёлся легко: элегантный юноша и его миловидная спутница располагали к себе. Петляя по хитросплетениям улиц, они сравнительно быстро добрались до чистого аккуратного домика, в котором жили Грейсия и Алисия Хьюз – проще говоря, так быстро, как того позволяли снежные заносы на дорогах.
Очевидно, услышав гудки автомобиля, из дверей раньше, чем Эдвард и Уинри успели позвонить, вылетела очаровательная девчушка, в которой с трудом можно было признать Алисию.
-Эд! Уинри! – радостно прокричала она, повиснув у него на шее, и следом обняла Уинри; кудряшки орехового цвета весело взлетели вверх и следом вниз.
-Какая ты стала красавица! – восхищённо сказала Рокбелл и погладила девочку по голове; та благодарно захихикала.
-Ты тоже! – великодушно признала она, утянув их за собой в дом, - Пойдёмте скорее, все уже пришли, вдруг Новый год без вас начнётся?
-Не начнётся, - рассмеялась Уинри.
-Мама, гости пришли! – звонко крикнула Алисия, но вместо Грейсии из кухни выглянул сияющий Мустанг.
-Давно не виделись, а, Стальной? – усмехнулся он, протянув руку бывшему подчинённому и отвесив полупоклон даме.
-Вы не поверите, сегодня все норовят мне это сказать. Как к Вам теперь обращаться, кстати? Генерал? «А Вы, Мустанг, как ни садитесь, всё в президенты не годитесь»? – съехидничал старший Элрик, но руку всё-таки пожал.
-Батюшки, хоть ты и подрос, а характер такой же, - беззлобно фыркнул Рой. В канун Нового года даже он был настроен исключительно миролюбиво.
Выглянувшие на шум Грейсия и Лиза тут же поторопились заключить новоприбывших в крепкие объятия, попутно присыпав их мукой. Грейсия едва ощутимо постарела, хотя оставалась, как и прежде, удивительно очаровательной, а вот Лиза буквально расцвела за эти пять лет, превратившись в красивую молодую женщину, излучавшую спокойствие и тепло.
-Признаюсь, никогда не видел Вас такой красивой!
-Спасибо, мне очень приятно это слышать, Эдвард! – улыбнулась она, а мгновение спустя весь дом мог убедиться в том, что, несмотря ни на что, командные нотки из её голоса никуда не делись, - Рой, помоги-ка мне на кухне.
-Ну, пойдём, - притворно устало вздохнул он, поправив ей фартук, одетый на вечернее платье, и ухватив её под локоть. Глаза его искрились.
Во всех этих мельчайших деталях Эдвард не без улыбки отметил для себя тот факт, что Мустанг и Лиза наконец-то сделали то, что давно должны были.
-Долго же ты, братец! – раздался радостный возглас, и Эду был тут же отвешен шутливый тумак. Он знал только одного человека, способного так его поприветствовать.
-Да уж, ты весьма пунктуален! – звонко хихикнула принцесса Сины, выглянувшая из-за широкой спины младшего Элрика.
-Как я рад вас видеть, Ал! Мей! Неожиданно, но приятно!
-Взаимно, дружище, будь уверен!
-Один!
-Эй, генерал, ну где шампанское?
-Два!
-Да несу, Стальной!
-Три!
-У всех тарелки стоят? А вилки?
-Четыре!
-Грейсия, милая, куда актуальнее было бы позаботиться о бокалах!
-Пять!
-Открывайте! Сейчас всё пропустим же из-за Вас!
-Шесть!
-Стальной, ну хоть сегодня не ворчи, а?
-Семь!
-Дядя Рой, а мне можно?
-Восемь!
-Нет, Алисия, тебе можно будет ещё лет через… эм… десять. Иначе твоя мама меня убьёт, так и знай. Ты же не хочешь, чтобы такой симпатичный мужчина был зверски…
-Девять!
-Рой Мустанг, будь уже пошустрее! Или мы тебя зверски убьём прямо сейчас!
-Десять!
-Да понял я, понял! Лиза, а где твой бокал?
-Вообще-то я хотела сказать это в другое время, но сегодня нас здесь не восемь, а девять. Мне нельзя шампанское, Рой.
-Одиннадцать!
-Чёрт бы меня побрал, значит, действительно с новым счастьем, а!
-Двенадцать!
3) Для Рыжий Сплин. Рыжик, свети нам и дальше, как солнышко! И, надеюсь, моё письмо всё же доберётся до тебя в целости и сохранности. Хотя, наверное, уже в следующем году.
У завсегдатаев чайной дядюшки Айро...У завсегдатаев чайной дядюшки Айро уже не вызывает никакого удивления красивый высокий брюнет, который периодически появляется в уютном заведении, пахнущем разнообразными сортами дорогого напитка. Они знают также, что ему достаточно короткого простого поклона: при прочих, куда более витиеватых проявлениях почтения он нетерпеливо машет рукой – довольно, мол – и фыркает.
Повелитель Страны Огня, лорд Зуко, имеет право на свои причуды. Особенно в таком месте, как это.
Он приходит сюда не часто и не редко – ровно тогда, когда выдаётся время и соответствующее настроение. И если со вторым пунктом проблем не возникает никогда, то вот свободное время для вечно занятого императора – большая проблема. Но когда ему удаётся вырваться из тенёт политики и экономики, он почти всегда приходит посмотреть, как идут дела в чайной его дяди.
Он приходит сюда один, без охраны. Несмотря на то, что его фигура имеет для Страны Огня огромную ценность (особенно если учесть, что наследника у него пока нет!), он всегда отказывается от сопровождения гвардейцев; я силён и вполне могу постоять за себя, говорят его глаза, когда мечут молнии. Да и у людей в чайной вряд ли получится нормально отдохнуть, если в зале и на кухне будут толпиться вооружённые люди. Согласитесь, к расслаблению это совсем не располагает. Зуко понимает это лучше кого-либо другого.
И всё же воины за столь важным гостем наблюдают, осторожно и негласно. Так, на всякий случай. Хотя мера эта скорее чрезмерной предосторожности: в мире, всё ещё не совсем оправившемся от разрушительной войны за свободу, мало-мальски серьёзные преступления случаются не так уж часто.
Зуко с удовольствием вдыхает чайные запахи. Сегодня он пришёл сюда по особенному поводу; ноги привычно идут в направлении крохотной залы с одним-единственным столиком и двумя стульями, в которой он будет и гостем, и радушным хозяином одновременно.
Сильные узловатые пальцы отодвигают в сторону расписную ширму, и на лице его замирает досадливо-радостное выражение. А ещё через несколько секунд губы против воли расплываются в улыбке.
-И как ты тут оказался шустрее меня?
-Секрет! – смеётся невысокий юноша с живыми серыми глазами. И почти подлетает ему навстречу.
-Зуко!
-Аанг.
-Я очень рад видеть тебя, мой друг, - говорит Зуко, и янтарные глаза его смеются.
Аанг улыбается широко, задорно и белозубо.
-Взаимно!
Они встречаются так вот уже несколько лет – то здесь, то там, как позволяют то обстоятельства. Сугубо вдвоём, без супруг: некоторые разговоры ни Мей, ни Катара при всей их готовности следовать за мужьями и интересом к тому, чем они занимаются, понять не могут.
Да и приятно это, в конце концов – пропустить пару чашек чая со старым другом. По-мужски. И только чая – Аватар не пьёт ничего крепче.
-Где бывал в последнее время?
-Много где, - во взгляде Аанга видна пыль далёких дорог, - В Ба Синг Се заезжал недавно. И на Северный полюс. Я не сижу на месте, ты знаешь.
-Знаю. И я бы с удовольствием попутешествовал с тобой, - признаёт Зуко, - Но ответственность, увы… кто же меня отпустит?
-У лордов Огня не бывает отпусков?
-К сожалению. Ты сам себе хозяин, а вот я – нет. Свобода – это роскошь, которая мне недоступна.
-Да уж верно. Когда ты охотился за мной, ты был куда свободнее, чем сейчас, - смеётся Аанг лучисто и совершенно беззлобно, словно уже забыв о горе, которое Зуко когда-то причинил ему и его друзьям. А может, и вправду забыв: нынешний повелитель Страны Огня давно искупил все свои грехи. Хотя он сам, конечно, всегда будет помнить об этом – и стыдиться.
-Нет, - качает он головой, - Тогда я был просто сорванный с ветки листок, который гнало по воздуху и волнам. По-настоящему свободен я был в Западном Храме Воздуха вместе со всеми вами. И тогда, когда бился с Азулой.
-Я рад, что ты тогда был с нами, - говорит Аанг неожиданно серьёзно, - Не хочу и думать о том, что было бы, если бы и в последней битве ты был не на нашей стороне.
-Всё очень просто – тогда я не был бы собой.
-Наверное, - соглашается Аанг, - И знаешь, Зуко, пообещай мне одно…
-Что именно?
-Что наша дружба не закончится так, как закончилась дружба лорда Созина и Аватара Року.
Губы Зуко подрагивают в лёгкой печальной улыбке.
-Понимаю. И обещаю, Аанг.
4) Для EsmeraldaDC. Спасибо за встречу! И пусть в твоей жизни всё получится именно так, как ты того хотела бы.
Она смотрит на него – гордая, чеканная, прямая...Она смотрит на него – гордая, чеканная, прямая; смотрит холодно.
Это выглядит так смешно, думает Кинг Брэдли – пытаться быть сильной, но не являться ей на самом деле. А слабостью, типичной человеческой слабостью от мятежного лейтенанта веет недвусмысленно. Она воздвигает взглядом стену, словно желая отгородиться от опасности, излучаемой фюрером, но знает, что её это не спасёт. Она старается быть сложным противником, не сдаться, не сломаться, быть достойной того, за кем она окунулась в эту пучину политических головоломок…
Увы, напрасно.
Как волчонок, которого охотник загнал в тупик; он скалится, памятуя о том, что так делала его большая и смелая мать, рычит, намереваясь отстаивать своё право на жизнь, но где-то в глубине своей волчьей души смутно догадывается, что плюющийся огнём кусок стали всё равно прервёт его вой, как бы сильно он ни старался.
И всё же бросается, рвёт зубами и когтями – животный инстинкт, невообразимо могучий, наперекор здравому смыслу…
-Утолите моё любопытство, лейтенант Хоукай. Скажите, на что вы надеетесь? – дыхание обжигает кожу там, где она особенно тонка – на шее, а голос облегает немеющее тело бархатом, но бархат этот напитан ядом. Тихая, чуть насмешливая угроза палача, полагающего, что его жертва никуда не денется, а раз так – почему бы не поиграться с ней?
Волосы лейтенанта пахнут мёдом: ненавязчивая сладость. Говорят, древние считали мёд божественным нектаром. Не лишено смысла.
-На правду и справедливость, - она вскидывает голову. Крепость её духа всё ещё стоит, но фундамент уже подточен. Дрожит.
И она, и сам опальный Рой, не задумываясь, отдали бы жизни друг за друга. Но гораздо удобнее для гомункулов и страшнее для них самих то, что они оба боятся этого шага со стороны другого.
Как ни крути, тот факт, что они связаны узами несколько более крепкими, нежели просто уставными, в данной ситуации играет скорее против них, чем за. Осознание того, что ты не одинок, греет и убеждает в правоте дела, за которое они сражаются, но вместе с тем и является источником тревоги, боли и ужаса перед перспективой остаться совсем одному по эту сторону Врат.
-Смело, - срывается с губ Кинга Брэдли, а в глазах Лизы стелется страх, который она старательно прячет.
Она знает, что сейчас в его власти, и, возникни в нём желание или необходимость убить её (логичнее второе, чем первое), вряд ли быстрота реакции вкупе с верными пистолетами спасут её от Абсолютного Ока и виртуозности, с коей он обращался со своими клинками. В этом холодном и чужом кабинете, где за роскошью притаился железный привкус смерти, а голоса тонут в мягких коврах и дорогой обивке, никто не придёт на помощь.
Его прикосновения холодны. Предательски, до дрожи и мурашек. И кровь стучит набатом по артерии именно там, где его пальцы сейчас замерли на долю секунды.
«Делайте, что хотите, - закрывает глаза Лиза, и судорожный вздох тонет где-то у горла, - Но его не троньте».
Да, бояться за свою жизнь естественно, вот только Ишварская война отучила её от этого; в её глазах – страх за всё то, что может случиться с полковником, а не с ней. Но гомункулам совсем, совсем не обязательно знать об этом. Пусть лучше думают, что она просто слабый человек, который боится умереть.
Ведь именно в страхе за жизнь Роя – её собственная сила.
5) Для ~Tia. Будь счастлива! И никогда не печалься, потому что лучше всего, когда ты улыбаешься.
Ничто не вечно...Ничто не вечно; подтачивается ржавчиной железо, с треском рвутся самые прочные ткани, звонко, надрывно разбиваются стёкла, заполняя всё вокруг обломками невосстановимого. Рушатся города и умирают сёла, обращаются в прах книги и рассыпаются гнилью вековые деревья.
Даже самые сильные люди иногда ломаются. И когда они ломаются – это поистине страшно.
Жутко, когда опускаются руки у того, кто прежде всегда защищал и оберегал тех, что были слабее его; жутко, когда он, безвольный, как марионетка, и как никогда одинокий, лежит, свернувшись, сам нуждаясь в защите
Это немое напоминание о том, что не существует абсолюта и что каждый из нас рано или поздно упадёт на дороге жизни. И ответ на только лишь один вопрос – встать после этого или же продолжить лежать, кляня свою собственную слабость и неумолимый рок – дозволено найти самому…
Вы знаете, Елизавета была очень, очень сильной.
И именно потому её слезы были для мира так неожиданны и так горьки.
Она не плакала, когда сама терпела поражение – стискивала кулаки, закусывала губу, но не сдавалась. Она не позволяла другим видеть свою слабость. Она молчала даже тогда, когда истекала кровью и балансировала на краю. Она – боец. Тогда почему же сейчас?..
-Гил, Гил! – звала она, заходясь плачем, растрёпанная, израненная, бледная… протягивала руки, а Байльшмидт лишь печально кривился в ответ. «Уходи, глупая!» - читалось в его глазах, но губы исторгали лишь тяжёлые хрипы.
По белому подбородку стекала струйка крови; по белой рубашке расплывалось алое пятно.
Венгрия выла раненым зверем, билась в исступлении – но изменить что-либо не могла.
1 марта – кровавый росчерк – навсегда осталось в её памяти.
Под сенью старинного каштана в саду Родериха – густая зелёная трава; когда лежишь на ней, а волосы, разметавшись по зелени, впитывают в себя запахи природы, душе почему-то становится удивительно спокойно.
Венгрия плачет, но плач этот очищающий, спасительный – тяжёлым ливнем прокатывающийся по сердцу и оставляющий после себя свободу. Горькую, но легкую, наполняющую несуществующие крылья воздухом.
-Почему? – шепчет она беззвучно, размазывая слёзы по румяным щекам. Ей бы не здесь сейчас находиться, не о том думать, не искать привычного спасения там, где столь многое стало чужим – многое, да не всё. Взять хоть этот каштан да воспоминания о том, с кем они так часто сидели под ним - неотъемлемое, непознанное, необъятное…
Служанка и брат господина.
-Почему ты ушёл? Почему они убили тебя?..
Так много вопросов и такой страшный в своей простоте ответ. Оплот националистических настроений, который надо уничтожить, опасный элемент в этом мире, вечно чужеродный со своими бесцветными волосами и красными глазами.
Красивый. Умный. Циничный. И умевший страстно любить – как никто больше не умел.
Венгрия помнит, как он перебирал пряди её волос, что сейчас треплет ветер, как гладил по лицу, как обнимал, а она оживала в его руках. Успокаивающая ласка природы далека от того, что дарил ей он, от страсти и нежности, пробуждаемых его прикосновениями. Печальное, гротескное безумие…
Бесплотные воспоминания – всё, что ей осталось. И сумасбродное неверие в то, что всё это случилось на самом деле, что это не кошмарный сон, от которого её разбудит касание его немного шершавых рук.
-Гил… - тихо зовёт она, зная, что он не откликнется, но лелея наивную надежду на это. Что он, ушедший так далеко, даст ей весточку, даст ей знать о себе.
Каштан шумит ветвями, и в этом шелесте ей слышится её собственное имя.
И когда она поднимает заплаканные глаза на полуденное солнце, разлившее густой свет по небосклону, в мираже, сплетённом из солнечных лучей, ей чудится фигура, призывно протянувшая руку. Улыбающаяся, с белоснежным вихром волос и бесконечно знакомым взглядом…
Елизавета знает, прекрасно знает, что это неправда – но всё равно протягивает руку в ответ.
-Забери меня с собой…
«Отпускаю…» - отвечает ветер.
6) Для Boogiepop - последнее по списку, но отнюдь не последнее по значению! Пусть всё у тебя сложится, а снегопады в жизни если и будут, то только белые, тихие и именно тогда, когда тебе этого хочется!
-Кен-тян, смотри!-Кен-тян, смотри!
Мгновение – и Ячиру чёрно-розовым пятном замелькала посреди белых сугробов, весело хохоча. Снег кружился, окутывая её белой вуалью, завивался вместе с ней и ласково застревал в волосах, такой приятно-колкий и холодный. Тысяча форм и оттенков, все цвета радуги, сплетающиеся в один кристалл – умей только видеть всё это богатство, да запоминай на всю жизнь.
-Кен-тяяяян!
Зараки энтузиазма своего лейтенанта не разделял.
-Да к чёрту всё это! – кратко и ёмко выразил он своё отношение к снегопаду, почесав голову. Колокольчики на его голове от этого движения мелодично зазвенели, слившись с голосом зимы в единое целое, - Нафига ты меня вытащила?
-Кенчик, ну смотри, как здорово! – не сдавалась Кусаджиши, слепившая снежок и с хохотом запустившая его в сторону казарм. По иронии судьбы снежок угодил точно в лоб заспанному и, очевидно, недовольному жизнью Иккаку, что выглянул из-за седзи на шум, который Ячиру старательно производила на всю улицу. Захохотав ещё громче, она, довольная, захлопала в ладоши. А вот Иккаку от ледяного душа окончательно проснулся, став, впрочем, ещё более недовольным жизнью.
-Мелкая, прибью! – взвыл он, решительно направившись к лейтенанту своего отряда с твёрдым намерением восстановить справедливость, но был остановлен крепкой рукой Зараки.
-Не рыпайся, - бросил он, - Ты мне лучше скажи, саке ещё осталось?
-Осталось, - пробурчал Мадараме, внимательно следя за Ячиру, дабы не упустить очередного её поползновения в его сторону.
-Вот и пошли, а она пусть играет. Всем спокойнее, - рыкнул Зараки, скрывшись в здании. Мстительно оглянувшись напоследок – я тебе ещё припомню, мол! – Иккаку исчез вслед за своим капитаном.
И потому, конечно, не мог видеть смешной рожицы, которую скорчила Ячиру ему в спину.
-Йоруичи-сан, смо…
-Ну что там ещё? – принцесса Шихоуин выплыла из-за дверей и лениво, с абсолютной кошачьей грациозностью потянулась; очень короткая маечка, облепившая её тело, от этого задралась почти до неприличия, и Урахаре пришлось деликатно кашлянуть.
-Йоруичи-сан, майка…
-Ой, брось. Чего ты там не видал? – беззлобно фыркнула она, но одежду поправила. Глаза её весело блестели, - Так чего ты меня звал?
Вместо ответа Урахара кивком головы указал на окно.
За стеклом кружились крупные белые хлопья. Очень плавно и тихо они оседали на деревьях, укутывали землю, едва слышно падали на крышу; невероятный, преисполненный изящества белый танец под белую музыку.
-Наконец-то снегопад, - мягко сказал он, улыбаясь, - Зима пришла.
-Давно пора, - кивнула Йоруичи и хитро прищурилась, - Что ж, горячительные напитки теперь будут особенно актуальны!
Киске возвел очи горе, изобразив притворное отчаяние. И без того огненную кровь бывшего капитана второго отряда подогревать дополнительно было совершенно ни к чему. Так и до пожара недалеко, в конце концов.
-А ещё, знаешь ли… - в голосе её зазвенели певучие, но до невозможности коварные нотки, - В такую погоду очень не хватает того, кто может согреть!
Янтарный прищур встретился с серебряным.
В этот раз Урахара не нашёлся, что возразить. А может быть, просто не пожелал этого сделать.
-Ичиго, смотри…
Губы шевельнулись, но ни единого звука с них так и не сорвалось. Рукия знала, что он её всё равно не услышит, а раз так, стоило ли напрягать голос? Этим она лишь вновь возбудит ненужный интерес у обитателей Общества Душ. Ей это ни к чему.
Вот только интересно, а там, у него, сейчас тоже идёт снег?..
За снегопад в Сейретее Рукия ручалась. За снегопад в своей душе – тоже; льдистая Соде но Шираюки умела отзываться на её чувства, порой понимая её едва ли не лучше, чем она сама понимала себя.
Зима была её оружием, её стихией, что так контрастировало с зачастую взрывным характером. Острота снега и игольчатая прозрачность льда были ей привычны - вот только почему-то сейчас вызывали совсем не нужную тоску.
Белые хлопья доверчиво опустились на протянутую руку, почти тут же растеряв всю свою резную красоту, и холодной струйкой стекли по маленькой ладони.
Конечно, Рукия не могла знать, что в это самое время Куросаки тоже сжимал в руке тающий снег, навевавший ему воспоминания о маленькой шинигами с чёрными как смоль волосами, - не могла знать, но почему-то всё равно отчётливо осознавала это.
И от этого ей становилось немного теплее.
1) Для Седая Верба. Алмаз души моей, ты знаешь, как крепко я тебя люблю! Пусть же так будет всегда. И давай на секунду представим, что на этом арте, что под катом - действительно Бейбарс.
На Молдову опускались сумерки.На Молдову опускались сумерки.
Благородная сдержанность зимних красок этой местности нравилась Бейбарсу, а в постепенно подкрадывающейся ласковой темноте она выделялась особенно отчётливо: хрупкий снег, светлым кружевом разодевший деревья и землю, резные вековые ели, под чьими кронами сгустилась темнота – нечто неведомое и первозданное... И чернеющее небо с огоньками скорее белыми, нежели золотыми. Блуждающими, неверными огоньками; они насмешливо манят, дрожа, и тают, когда ты идёшь на их свет.
Именно такие притаились не только в небесах, но и в глазах княгини Молдавской, устремившей взгляд в высокое окно.
На её белых скулах плясали отблески мягкого пламени ламп; столь холодна, что, кажется, вот-вот растает – но уж Бейбарс-то знал, какой огонь, несмотря на внешнюю льдистость, царил в душе этой женщины. Впрочем, что за думы она таила на своём сердце именно сейчас, было ему неизвестно, да и едва ли она бы доверила это знание кому-то кроме себя.
-Вам, верно, скучно? – негромко обронила княгиня, не оборачиваясь к своему охраннику. Искристый холод – так бьётся о землю музыкальная, переливчатая капель тающего льда.
-Отнюдь, сударыня, - он не солгал.
Она была сильной – не только духовно, но и физически – и тем, очевидно, унизительнее ей было чувствовать свою беззащитность, ежечасно и ежесекундно разделяя свой покой с охранявшими её янычарами. Но слово Её Величества – закон; Императрица не могла потерять столь верную наперсницу, а недавнее покушение поставило под угрозу привычный расклад сил. Именно по этой причине охрану своего доверенного лица Мать всех метоселан поручила главе янычаров, что было неудивительно: талантливый воин и тактик, он и в одиночку мог обеспечить безопасность первой советницы. Имелись ли за этим какие-то скрытые мотивы, было неизвестно; впрочем, с Императрицей никогда нельзя быть уверенным, что ты знаешь всё: вести политические интриги она умела превосходно.
Княгиня Фортуна, надо отдать ей должное, тоже это умела.
-Пожалуй, после суеты и изысканности нашей столицы моё скромное поместье в этих лесах должно казаться Вам весьма серым местом, - задумчиво продолжила Милка; на её красивом, почти фарфоровом лице заиграла печальная досада. Конечно, она иронизировала – поместье было великолепно, пусть и не столь роскошно, как в Румелии – но не вызывал никаких сомнений тот факт, что княгине, как женщине энергичной и деятельной, невыносима была тягучая плавность одинаковых дней здесь, в Молдове, а последняя фраза выражала скорее её собственные мысли относительно этого места. Бейбарс хорошо понимал это: ей не терпелось вновь вернуться в Византию, вновь оказаться в центре событий. Это настроение сквозило в каждом её слове.
Но, увы, на ближайшие два-три месяца возвращение было невозможно.
-Напротив, - со всей возможной мягкостью возразил князь Картумский, - Когда золота слишком много, оно начинает слепить глаза, и тогда особенно хочется оказаться там, где либо его вовсе нет, либо не столь велико его количество.
-Вы знаете, снег тоже способен слепить глаза, - усмехнулась Милка.
На это у Бейбарса возражений не нашлось. Что ж, княгиня знала, как держать удар.
Она медленно поднялась с кресла. Просторные одежды не могли скрыть того особенного положения, в котором она находилась – виновника, строго говоря, их вынужденной ссылки – но Бейбарс неожиданно залюбовался ею. Княгиня была хороша всегда, но беременность отчего-то ещё более украшала её.
Жаль только, что она сама этого не понимала.
-Скоро наследник появится на свет, - разумеется, его взгляд от её глаз не укрылся, но в голосе вопреки ожиданию не было тепла и света – только что-то сухое; скорее констатация факта, нежели признание в любви своему ребёнку, хотя последнее было бы естественно для любой матери на месте Милки. Для любой, но не для неё.
Вся её любовь уже была растрачена на Императрицу. И невольно возникал вопрос: а оставалась ли хоть капля её для супруга княгини, ныне безвременно ушедшего? Или же между ними царил тот же снежный холод, что сейчас окутывал землю – прекрасный внешне, но пугающе ледяной внутри?
Оставалась ли хоть капля её для пока ещё не рождённого ребёнка?
-Не сомневаюсь, он унаследует лучшие черты своих благородных предков, - почтительно отозвался Бейбарс.
Милка не ответила – только подошла ближе, пристально смотря в его глаза.
-Мне хочется в это верить, - шепнула она. И почему-то на мгновение перестала быть хладнокровным политиком и умелым стратегом, выпустив на волю ту свою ипостась, которую она не дозволяла видеть никому – просто женщину с тяжёлой судьбой, которая устала быть сильной.
«Вся её любовь уже растрачена на Императрицу», - напомнил Бейбарс себе, когда её рука коснулась его щеки. И тут же осёкся.
Ведь, быть может, всё-таки не вся?
2) Для Bonny Rain. Пусть люди вокруг тебя будут искренними, а твоя жизнь - светлой и яркой. А ещё доброй и чуточку наивной.
Из дверей на Эдварда пахнуло дымом вперемешку со снегом.Из дверей на Эдварда пахнуло дымом вперемешку со снегом.
-Централ, ты совсем не меняешься, - усмехнулся он, сойдя на перрон и подавая руку Уинри.
-Брось, мы не так уж давно были здесь в последний раз, - не согласилась его белокурая спутница, ловко спрыгнув со ступенек.
-5 лет – это, по-твоему, не слишком много?
-Совсем не много, - многозначительно ответила Рокбелл, оглядываясь и отряхивая песочного цвета пальто.
Своё несогласие Эдвард оставил при себе. В воздухе мешались запахи краски и металла и колкость снега, а тысячи голосов сливались в единую, радостно-возбуждённую симфонию; гомон и шум, свет, блеск и огромные часы – даже если город сменил свой облик за эти пять лет, вокзальная суматоха уж точно осталась неизменной.
-Куда нам теперь? К Хьюзам? – поинтересовалась Уинри, заглянув ему за плечо.
-Именно туда, - улыбнулся он, - Давай найдём такси.
Желтоглазый автомобиль нашёлся легко: элегантный юноша и его миловидная спутница располагали к себе. Петляя по хитросплетениям улиц, они сравнительно быстро добрались до чистого аккуратного домика, в котором жили Грейсия и Алисия Хьюз – проще говоря, так быстро, как того позволяли снежные заносы на дорогах.
Очевидно, услышав гудки автомобиля, из дверей раньше, чем Эдвард и Уинри успели позвонить, вылетела очаровательная девчушка, в которой с трудом можно было признать Алисию.
-Эд! Уинри! – радостно прокричала она, повиснув у него на шее, и следом обняла Уинри; кудряшки орехового цвета весело взлетели вверх и следом вниз.
-Какая ты стала красавица! – восхищённо сказала Рокбелл и погладила девочку по голове; та благодарно захихикала.
-Ты тоже! – великодушно признала она, утянув их за собой в дом, - Пойдёмте скорее, все уже пришли, вдруг Новый год без вас начнётся?
-Не начнётся, - рассмеялась Уинри.
-Мама, гости пришли! – звонко крикнула Алисия, но вместо Грейсии из кухни выглянул сияющий Мустанг.
-Давно не виделись, а, Стальной? – усмехнулся он, протянув руку бывшему подчинённому и отвесив полупоклон даме.
-Вы не поверите, сегодня все норовят мне это сказать. Как к Вам теперь обращаться, кстати? Генерал? «А Вы, Мустанг, как ни садитесь, всё в президенты не годитесь»? – съехидничал старший Элрик, но руку всё-таки пожал.
-Батюшки, хоть ты и подрос, а характер такой же, - беззлобно фыркнул Рой. В канун Нового года даже он был настроен исключительно миролюбиво.
Выглянувшие на шум Грейсия и Лиза тут же поторопились заключить новоприбывших в крепкие объятия, попутно присыпав их мукой. Грейсия едва ощутимо постарела, хотя оставалась, как и прежде, удивительно очаровательной, а вот Лиза буквально расцвела за эти пять лет, превратившись в красивую молодую женщину, излучавшую спокойствие и тепло.
-Признаюсь, никогда не видел Вас такой красивой!
-Спасибо, мне очень приятно это слышать, Эдвард! – улыбнулась она, а мгновение спустя весь дом мог убедиться в том, что, несмотря ни на что, командные нотки из её голоса никуда не делись, - Рой, помоги-ка мне на кухне.
-Ну, пойдём, - притворно устало вздохнул он, поправив ей фартук, одетый на вечернее платье, и ухватив её под локоть. Глаза его искрились.
Во всех этих мельчайших деталях Эдвард не без улыбки отметил для себя тот факт, что Мустанг и Лиза наконец-то сделали то, что давно должны были.
-Долго же ты, братец! – раздался радостный возглас, и Эду был тут же отвешен шутливый тумак. Он знал только одного человека, способного так его поприветствовать.
-Да уж, ты весьма пунктуален! – звонко хихикнула принцесса Сины, выглянувшая из-за широкой спины младшего Элрика.
-Как я рад вас видеть, Ал! Мей! Неожиданно, но приятно!
-Взаимно, дружище, будь уверен!
-Один!
-Эй, генерал, ну где шампанское?
-Два!
-Да несу, Стальной!
-Три!
-У всех тарелки стоят? А вилки?
-Четыре!
-Грейсия, милая, куда актуальнее было бы позаботиться о бокалах!
-Пять!
-Открывайте! Сейчас всё пропустим же из-за Вас!
-Шесть!
-Стальной, ну хоть сегодня не ворчи, а?
-Семь!
-Дядя Рой, а мне можно?
-Восемь!
-Нет, Алисия, тебе можно будет ещё лет через… эм… десять. Иначе твоя мама меня убьёт, так и знай. Ты же не хочешь, чтобы такой симпатичный мужчина был зверски…
-Девять!
-Рой Мустанг, будь уже пошустрее! Или мы тебя зверски убьём прямо сейчас!
-Десять!
-Да понял я, понял! Лиза, а где твой бокал?
-Вообще-то я хотела сказать это в другое время, но сегодня нас здесь не восемь, а девять. Мне нельзя шампанское, Рой.
-Одиннадцать!
-Чёрт бы меня побрал, значит, действительно с новым счастьем, а!
-Двенадцать!
3) Для Рыжий Сплин. Рыжик, свети нам и дальше, как солнышко! И, надеюсь, моё письмо всё же доберётся до тебя в целости и сохранности. Хотя, наверное, уже в следующем году.
У завсегдатаев чайной дядюшки Айро...У завсегдатаев чайной дядюшки Айро уже не вызывает никакого удивления красивый высокий брюнет, который периодически появляется в уютном заведении, пахнущем разнообразными сортами дорогого напитка. Они знают также, что ему достаточно короткого простого поклона: при прочих, куда более витиеватых проявлениях почтения он нетерпеливо машет рукой – довольно, мол – и фыркает.
Повелитель Страны Огня, лорд Зуко, имеет право на свои причуды. Особенно в таком месте, как это.
Он приходит сюда не часто и не редко – ровно тогда, когда выдаётся время и соответствующее настроение. И если со вторым пунктом проблем не возникает никогда, то вот свободное время для вечно занятого императора – большая проблема. Но когда ему удаётся вырваться из тенёт политики и экономики, он почти всегда приходит посмотреть, как идут дела в чайной его дяди.
Он приходит сюда один, без охраны. Несмотря на то, что его фигура имеет для Страны Огня огромную ценность (особенно если учесть, что наследника у него пока нет!), он всегда отказывается от сопровождения гвардейцев; я силён и вполне могу постоять за себя, говорят его глаза, когда мечут молнии. Да и у людей в чайной вряд ли получится нормально отдохнуть, если в зале и на кухне будут толпиться вооружённые люди. Согласитесь, к расслаблению это совсем не располагает. Зуко понимает это лучше кого-либо другого.
И всё же воины за столь важным гостем наблюдают, осторожно и негласно. Так, на всякий случай. Хотя мера эта скорее чрезмерной предосторожности: в мире, всё ещё не совсем оправившемся от разрушительной войны за свободу, мало-мальски серьёзные преступления случаются не так уж часто.
Зуко с удовольствием вдыхает чайные запахи. Сегодня он пришёл сюда по особенному поводу; ноги привычно идут в направлении крохотной залы с одним-единственным столиком и двумя стульями, в которой он будет и гостем, и радушным хозяином одновременно.
Сильные узловатые пальцы отодвигают в сторону расписную ширму, и на лице его замирает досадливо-радостное выражение. А ещё через несколько секунд губы против воли расплываются в улыбке.
-И как ты тут оказался шустрее меня?
-Секрет! – смеётся невысокий юноша с живыми серыми глазами. И почти подлетает ему навстречу.
-Зуко!
-Аанг.
-Я очень рад видеть тебя, мой друг, - говорит Зуко, и янтарные глаза его смеются.
Аанг улыбается широко, задорно и белозубо.
-Взаимно!
Они встречаются так вот уже несколько лет – то здесь, то там, как позволяют то обстоятельства. Сугубо вдвоём, без супруг: некоторые разговоры ни Мей, ни Катара при всей их готовности следовать за мужьями и интересом к тому, чем они занимаются, понять не могут.
Да и приятно это, в конце концов – пропустить пару чашек чая со старым другом. По-мужски. И только чая – Аватар не пьёт ничего крепче.
-Где бывал в последнее время?
-Много где, - во взгляде Аанга видна пыль далёких дорог, - В Ба Синг Се заезжал недавно. И на Северный полюс. Я не сижу на месте, ты знаешь.
-Знаю. И я бы с удовольствием попутешествовал с тобой, - признаёт Зуко, - Но ответственность, увы… кто же меня отпустит?
-У лордов Огня не бывает отпусков?
-К сожалению. Ты сам себе хозяин, а вот я – нет. Свобода – это роскошь, которая мне недоступна.
-Да уж верно. Когда ты охотился за мной, ты был куда свободнее, чем сейчас, - смеётся Аанг лучисто и совершенно беззлобно, словно уже забыв о горе, которое Зуко когда-то причинил ему и его друзьям. А может, и вправду забыв: нынешний повелитель Страны Огня давно искупил все свои грехи. Хотя он сам, конечно, всегда будет помнить об этом – и стыдиться.
-Нет, - качает он головой, - Тогда я был просто сорванный с ветки листок, который гнало по воздуху и волнам. По-настоящему свободен я был в Западном Храме Воздуха вместе со всеми вами. И тогда, когда бился с Азулой.
-Я рад, что ты тогда был с нами, - говорит Аанг неожиданно серьёзно, - Не хочу и думать о том, что было бы, если бы и в последней битве ты был не на нашей стороне.
-Всё очень просто – тогда я не был бы собой.
-Наверное, - соглашается Аанг, - И знаешь, Зуко, пообещай мне одно…
-Что именно?
-Что наша дружба не закончится так, как закончилась дружба лорда Созина и Аватара Року.
Губы Зуко подрагивают в лёгкой печальной улыбке.
-Понимаю. И обещаю, Аанг.
4) Для EsmeraldaDC. Спасибо за встречу! И пусть в твоей жизни всё получится именно так, как ты того хотела бы.
Она смотрит на него – гордая, чеканная, прямая...Она смотрит на него – гордая, чеканная, прямая; смотрит холодно.
Это выглядит так смешно, думает Кинг Брэдли – пытаться быть сильной, но не являться ей на самом деле. А слабостью, типичной человеческой слабостью от мятежного лейтенанта веет недвусмысленно. Она воздвигает взглядом стену, словно желая отгородиться от опасности, излучаемой фюрером, но знает, что её это не спасёт. Она старается быть сложным противником, не сдаться, не сломаться, быть достойной того, за кем она окунулась в эту пучину политических головоломок…
Увы, напрасно.
Как волчонок, которого охотник загнал в тупик; он скалится, памятуя о том, что так делала его большая и смелая мать, рычит, намереваясь отстаивать своё право на жизнь, но где-то в глубине своей волчьей души смутно догадывается, что плюющийся огнём кусок стали всё равно прервёт его вой, как бы сильно он ни старался.
И всё же бросается, рвёт зубами и когтями – животный инстинкт, невообразимо могучий, наперекор здравому смыслу…
-Утолите моё любопытство, лейтенант Хоукай. Скажите, на что вы надеетесь? – дыхание обжигает кожу там, где она особенно тонка – на шее, а голос облегает немеющее тело бархатом, но бархат этот напитан ядом. Тихая, чуть насмешливая угроза палача, полагающего, что его жертва никуда не денется, а раз так – почему бы не поиграться с ней?
Волосы лейтенанта пахнут мёдом: ненавязчивая сладость. Говорят, древние считали мёд божественным нектаром. Не лишено смысла.
-На правду и справедливость, - она вскидывает голову. Крепость её духа всё ещё стоит, но фундамент уже подточен. Дрожит.
И она, и сам опальный Рой, не задумываясь, отдали бы жизни друг за друга. Но гораздо удобнее для гомункулов и страшнее для них самих то, что они оба боятся этого шага со стороны другого.
Как ни крути, тот факт, что они связаны узами несколько более крепкими, нежели просто уставными, в данной ситуации играет скорее против них, чем за. Осознание того, что ты не одинок, греет и убеждает в правоте дела, за которое они сражаются, но вместе с тем и является источником тревоги, боли и ужаса перед перспективой остаться совсем одному по эту сторону Врат.
-Смело, - срывается с губ Кинга Брэдли, а в глазах Лизы стелется страх, который она старательно прячет.
Она знает, что сейчас в его власти, и, возникни в нём желание или необходимость убить её (логичнее второе, чем первое), вряд ли быстрота реакции вкупе с верными пистолетами спасут её от Абсолютного Ока и виртуозности, с коей он обращался со своими клинками. В этом холодном и чужом кабинете, где за роскошью притаился железный привкус смерти, а голоса тонут в мягких коврах и дорогой обивке, никто не придёт на помощь.
Его прикосновения холодны. Предательски, до дрожи и мурашек. И кровь стучит набатом по артерии именно там, где его пальцы сейчас замерли на долю секунды.
«Делайте, что хотите, - закрывает глаза Лиза, и судорожный вздох тонет где-то у горла, - Но его не троньте».
Да, бояться за свою жизнь естественно, вот только Ишварская война отучила её от этого; в её глазах – страх за всё то, что может случиться с полковником, а не с ней. Но гомункулам совсем, совсем не обязательно знать об этом. Пусть лучше думают, что она просто слабый человек, который боится умереть.
Ведь именно в страхе за жизнь Роя – её собственная сила.
5) Для ~Tia. Будь счастлива! И никогда не печалься, потому что лучше всего, когда ты улыбаешься.
Ничто не вечно...Ничто не вечно; подтачивается ржавчиной железо, с треском рвутся самые прочные ткани, звонко, надрывно разбиваются стёкла, заполняя всё вокруг обломками невосстановимого. Рушатся города и умирают сёла, обращаются в прах книги и рассыпаются гнилью вековые деревья.
Даже самые сильные люди иногда ломаются. И когда они ломаются – это поистине страшно.
Жутко, когда опускаются руки у того, кто прежде всегда защищал и оберегал тех, что были слабее его; жутко, когда он, безвольный, как марионетка, и как никогда одинокий, лежит, свернувшись, сам нуждаясь в защите
Это немое напоминание о том, что не существует абсолюта и что каждый из нас рано или поздно упадёт на дороге жизни. И ответ на только лишь один вопрос – встать после этого или же продолжить лежать, кляня свою собственную слабость и неумолимый рок – дозволено найти самому…
Вы знаете, Елизавета была очень, очень сильной.
И именно потому её слезы были для мира так неожиданны и так горьки.
Она не плакала, когда сама терпела поражение – стискивала кулаки, закусывала губу, но не сдавалась. Она не позволяла другим видеть свою слабость. Она молчала даже тогда, когда истекала кровью и балансировала на краю. Она – боец. Тогда почему же сейчас?..
-Гил, Гил! – звала она, заходясь плачем, растрёпанная, израненная, бледная… протягивала руки, а Байльшмидт лишь печально кривился в ответ. «Уходи, глупая!» - читалось в его глазах, но губы исторгали лишь тяжёлые хрипы.
По белому подбородку стекала струйка крови; по белой рубашке расплывалось алое пятно.
Венгрия выла раненым зверем, билась в исступлении – но изменить что-либо не могла.
1 марта – кровавый росчерк – навсегда осталось в её памяти.
Под сенью старинного каштана в саду Родериха – густая зелёная трава; когда лежишь на ней, а волосы, разметавшись по зелени, впитывают в себя запахи природы, душе почему-то становится удивительно спокойно.
Венгрия плачет, но плач этот очищающий, спасительный – тяжёлым ливнем прокатывающийся по сердцу и оставляющий после себя свободу. Горькую, но легкую, наполняющую несуществующие крылья воздухом.
-Почему? – шепчет она беззвучно, размазывая слёзы по румяным щекам. Ей бы не здесь сейчас находиться, не о том думать, не искать привычного спасения там, где столь многое стало чужим – многое, да не всё. Взять хоть этот каштан да воспоминания о том, с кем они так часто сидели под ним - неотъемлемое, непознанное, необъятное…
Служанка и брат господина.
-Почему ты ушёл? Почему они убили тебя?..
Так много вопросов и такой страшный в своей простоте ответ. Оплот националистических настроений, который надо уничтожить, опасный элемент в этом мире, вечно чужеродный со своими бесцветными волосами и красными глазами.
Красивый. Умный. Циничный. И умевший страстно любить – как никто больше не умел.
Венгрия помнит, как он перебирал пряди её волос, что сейчас треплет ветер, как гладил по лицу, как обнимал, а она оживала в его руках. Успокаивающая ласка природы далека от того, что дарил ей он, от страсти и нежности, пробуждаемых его прикосновениями. Печальное, гротескное безумие…
Бесплотные воспоминания – всё, что ей осталось. И сумасбродное неверие в то, что всё это случилось на самом деле, что это не кошмарный сон, от которого её разбудит касание его немного шершавых рук.
-Гил… - тихо зовёт она, зная, что он не откликнется, но лелея наивную надежду на это. Что он, ушедший так далеко, даст ей весточку, даст ей знать о себе.
Каштан шумит ветвями, и в этом шелесте ей слышится её собственное имя.
И когда она поднимает заплаканные глаза на полуденное солнце, разлившее густой свет по небосклону, в мираже, сплетённом из солнечных лучей, ей чудится фигура, призывно протянувшая руку. Улыбающаяся, с белоснежным вихром волос и бесконечно знакомым взглядом…
Елизавета знает, прекрасно знает, что это неправда – но всё равно протягивает руку в ответ.
-Забери меня с собой…
«Отпускаю…» - отвечает ветер.
6) Для Boogiepop - последнее по списку, но отнюдь не последнее по значению! Пусть всё у тебя сложится, а снегопады в жизни если и будут, то только белые, тихие и именно тогда, когда тебе этого хочется!
-Кен-тян, смотри!-Кен-тян, смотри!
Мгновение – и Ячиру чёрно-розовым пятном замелькала посреди белых сугробов, весело хохоча. Снег кружился, окутывая её белой вуалью, завивался вместе с ней и ласково застревал в волосах, такой приятно-колкий и холодный. Тысяча форм и оттенков, все цвета радуги, сплетающиеся в один кристалл – умей только видеть всё это богатство, да запоминай на всю жизнь.
-Кен-тяяяян!
Зараки энтузиазма своего лейтенанта не разделял.
-Да к чёрту всё это! – кратко и ёмко выразил он своё отношение к снегопаду, почесав голову. Колокольчики на его голове от этого движения мелодично зазвенели, слившись с голосом зимы в единое целое, - Нафига ты меня вытащила?
-Кенчик, ну смотри, как здорово! – не сдавалась Кусаджиши, слепившая снежок и с хохотом запустившая его в сторону казарм. По иронии судьбы снежок угодил точно в лоб заспанному и, очевидно, недовольному жизнью Иккаку, что выглянул из-за седзи на шум, который Ячиру старательно производила на всю улицу. Захохотав ещё громче, она, довольная, захлопала в ладоши. А вот Иккаку от ледяного душа окончательно проснулся, став, впрочем, ещё более недовольным жизнью.
-Мелкая, прибью! – взвыл он, решительно направившись к лейтенанту своего отряда с твёрдым намерением восстановить справедливость, но был остановлен крепкой рукой Зараки.
-Не рыпайся, - бросил он, - Ты мне лучше скажи, саке ещё осталось?
-Осталось, - пробурчал Мадараме, внимательно следя за Ячиру, дабы не упустить очередного её поползновения в его сторону.
-Вот и пошли, а она пусть играет. Всем спокойнее, - рыкнул Зараки, скрывшись в здании. Мстительно оглянувшись напоследок – я тебе ещё припомню, мол! – Иккаку исчез вслед за своим капитаном.
И потому, конечно, не мог видеть смешной рожицы, которую скорчила Ячиру ему в спину.
-Йоруичи-сан, смо…
-Ну что там ещё? – принцесса Шихоуин выплыла из-за дверей и лениво, с абсолютной кошачьей грациозностью потянулась; очень короткая маечка, облепившая её тело, от этого задралась почти до неприличия, и Урахаре пришлось деликатно кашлянуть.
-Йоруичи-сан, майка…
-Ой, брось. Чего ты там не видал? – беззлобно фыркнула она, но одежду поправила. Глаза её весело блестели, - Так чего ты меня звал?
Вместо ответа Урахара кивком головы указал на окно.
За стеклом кружились крупные белые хлопья. Очень плавно и тихо они оседали на деревьях, укутывали землю, едва слышно падали на крышу; невероятный, преисполненный изящества белый танец под белую музыку.
-Наконец-то снегопад, - мягко сказал он, улыбаясь, - Зима пришла.
-Давно пора, - кивнула Йоруичи и хитро прищурилась, - Что ж, горячительные напитки теперь будут особенно актуальны!
Киске возвел очи горе, изобразив притворное отчаяние. И без того огненную кровь бывшего капитана второго отряда подогревать дополнительно было совершенно ни к чему. Так и до пожара недалеко, в конце концов.
-А ещё, знаешь ли… - в голосе её зазвенели певучие, но до невозможности коварные нотки, - В такую погоду очень не хватает того, кто может согреть!
Янтарный прищур встретился с серебряным.
В этот раз Урахара не нашёлся, что возразить. А может быть, просто не пожелал этого сделать.
-Ичиго, смотри…
Губы шевельнулись, но ни единого звука с них так и не сорвалось. Рукия знала, что он её всё равно не услышит, а раз так, стоило ли напрягать голос? Этим она лишь вновь возбудит ненужный интерес у обитателей Общества Душ. Ей это ни к чему.
Вот только интересно, а там, у него, сейчас тоже идёт снег?..
За снегопад в Сейретее Рукия ручалась. За снегопад в своей душе – тоже; льдистая Соде но Шираюки умела отзываться на её чувства, порой понимая её едва ли не лучше, чем она сама понимала себя.
Зима была её оружием, её стихией, что так контрастировало с зачастую взрывным характером. Острота снега и игольчатая прозрачность льда были ей привычны - вот только почему-то сейчас вызывали совсем не нужную тоску.
Белые хлопья доверчиво опустились на протянутую руку, почти тут же растеряв всю свою резную красоту, и холодной струйкой стекли по маленькой ладони.
Конечно, Рукия не могла знать, что в это самое время Куросаки тоже сжимал в руке тающий снег, навевавший ему воспоминания о маленькой шинигами с чёрными как смоль волосами, - не могла знать, но почему-то всё равно отчётливо осознавала это.
И от этого ей становилось немного теплее.
@темы: Бумага все стерпит, Аниманга, Про тех, кто близко и далеко, Чудеса в решете
-
-
31.12.2011 в 15:36-
-
31.12.2011 в 16:05Любить бро. Боготворить бро. Поклоняться бро.
-
-
31.12.2011 в 16:14Седая Верба,
-
-
31.12.2011 в 16:19-
-
31.12.2011 в 16:38Твоя аватарка меня сейчас тоже до слез доведет. Слез восхищения, любви и зависти!
-
-
31.12.2011 в 17:13-
-
31.12.2011 в 17:39-
-
01.01.2012 в 11:47Спасибо огромное!! Очень тёплое, мягкое и флаффное х3 Как по заказу)))) А под конец — немного ангста.
Ещё раз спасибо огромное) Очень и очень приятный подарок)) С Новым Годом!
-
-
01.01.2012 в 14:03-
-
01.01.2012 в 19:56Но ё-моё, какой UST! **
Пасиба, чувак! С Новым Годом!
-
-
01.01.2012 в 20:00Пожалуйста) с Новым годом!)
-
-
01.01.2012 в 21:34-
-
01.01.2012 в 21:40-
-
01.01.2012 в 21:44-
-
03.01.2012 в 23:12Я не знаю, как я могла пропустить ЭТО, но праздник в твоем лице настиг меня спустя некоторое количество дней и вновь вернул мне ощущение счастья! Спасибо за этот шикарный подарок!
Лав!
-
-
04.01.2012 в 00:08Пожалуйста, приятно, что тебе пришлось по вкусу!
-
-
04.01.2012 в 00:12Смела в этом сомневаться?)
-
-
04.01.2012 в 01:39Смела, ещё как) спасибо огромное! ^^