Жить ой. Но да.
Лол, кажется, я разучилась писать драбблы! Ну или, во всяком случае, их границы теперь стали необычайно размытыми.
В активе за последний... хм, месяц: два фика по алхимику, один чуть больше двух тысяч слов, второй чуть больше трёх тысяч, и два фика по Доктору - один чуть меньше трёх тысяч слов, другой чуть меньше четырёх тысяч.
Горда собой!
И уж алхимика-то точно пора сюда слить. Доктор появится после 15 апреля.
Оба - на Храм Гета.Недели алхимикоза в Макдоналдс! Парапапапам, айм лавин ит!
Ключ №5: "Если тебе плюют в спину, дорогой, это означает лишь то, что ты впереди".
Название: Terra nullius
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: философия, околоангст и околороманс
Пейринг: Рой/Лиза
Предупреждения: возможен ООС, наличествует постканон и слегка видоизменённый ключ (что хотим, то и воротим).
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
Не успеешь оглянуться, как повторяется то, что уже было когда-то...Не успеешь оглянуться, как повторяется то, что уже было когда-то – правда, прежним остаётся начальный пункт и пункт назначения, а вот дорога неизменно меняется. Но что-то должно оставаться неизменным, в конце концов. Даже если постоянно вырывать из книги листы, каждый раз надеясь начать всё заново, от исчезнувшей бумаги остаются кусочки, прочно уцепившиеся за скрепки. Имя им - прошлое. И хотя порою кажется, что прошлое сорвано, скомкано и без сожаления выброшено, какие-то его частицы никуда не пропадают. Иногда этими самыми частицами становится осознание того, что руки дрожат, как и прежде, мысли предательски не складываются в ровные речи, а листов в книге с каждым разом остаётся всё меньше. Впрочем, как и надежд, планов и свершений.
Лиза знала, что в её книге жизни заполнена уже добрая половина листов, но вот руки так и не поднимались на то, чтобы их испепелить. Немой укор, бессловесное напоминание – да будет так.
Да будет так…
Взяв в руки плащ, она вышла из палатки и огляделась. Пустыня спала, лагерь, кажется, тоже, а вот к ней сон никак не шёл. Голова была забита слишком большим количеством мыслей, которые суетились подобно мышам в кучке зерна: стремились отхватить побольше её внимания и укусить покрепче.
Лиза не помнила здесь такой тишины в то время, когда почти бесплодные земли были поглощены войной; тогда выстрелы раздавались даже ночью. Кто-то убивал кого-то, и жертва засыпала, как и было заведено природой для любого человека. Вот только вместо умиротворения на лицах вместе с кровавой коркой часто застывала восковая маска страха и боли, да и проснуться от такого сна было уже нельзя.
И вот теперь она сама, будто в насмешку, не могла уснуть здесь. В этом были повинны не только воспоминания; к ним как будто примешивался глупый страх того, что, закрыв глаза, она провалится туда, выплыть откуда не будет уже ни единого шанса. Смешно. На самом деле, здесь уже ничто не излучало опасности. Кроме плохо установленных балок, разумеется, и твоего собственного прошлого.
Она присела на камень возле палатки и с наслаждением вытянула ноги, гудевшие после рабочего дня. Несмотря на то, что ночью холодало в пустыне чрезвычайно стремительно, камень ещё не успел отдать окружающей среде всего своего тепла, накопившегося за день. Конечно, сохранится это тепло ещё совсем недолго, а потом придётся либо искать новое место для времяпровождения, либо возвращаться в холодную постель и пытаться уснуть.
Взгляд Лизы уткнулся в ведро с водой, по всей видимости, позабытое здесь рабочими. Что ж, надо бы унести на кухню – хоть за ночь вода замёрзнет, утром металл успеет раскалиться ещё до того, как лагерь проснётся. Ладно, и то какое-то дело.
Когда её руки коснулись холодной поверхности сосуда, по доселе гладкой и прозрачной глади пошли круги, искажая отражение. Засмотревшись на то, как они равномерно расходятся по всему диаметру, постепенно затихая, Лиза на некоторое время замерла. Ровно до тех пор, пока вода снова не ушла в свой царственный покой.
На неё смотрела молодая женщина со старыми глазами. Короткие золотые волосы – мальчишеская причёска, таинственная блажь; едва ли она могла объяснить сама себе, зачем вновь отстригла их перед поездкой в Ишвар. Может, чтобы сделать себе ещё больнее. Черты лица от усмешки, рождённой этой мыслью, вытянулись и стали острее. Ни следа очарования и женского обаяния – только почти мужская суровость с поджатыми губами. Одна из немногих женщин в армии Аместриса, но внешностью всё равно не озабоченная. Оно и понятно – всегда находились дела поважнее. Хотя вот регулярные тренировки помогали держать себя в форме, сохраняя изящество фигуры, и то плюс. Правда, толку-то от этого изящества: под кителем не видно, а в редкое свободное время ей было не до соблазнения мужчин. Чаще приходилось жертвовать всем, что имелось, во имя жизни и справедливости. Ну, и ради черноглазого брюнета, умевшего зажигать сердца.
Всё выложено как на блюдечке. Воистину, зеркало, пусть даже и такое примитивное – неплохой способ изучить себя.
Негромко фыркнув, Лиза ухватила ведро за ручку и оттащила его в сторону палаток, поймав себя на крамольной мысли о том, что чисто мужская помощь вышеупомянутого брюнета, несмотря на то, что она почти всё привыкла делать сама, всё же была бы нелишней.
Слабо мерцающие капли звёзд, разбрызганные по небосклону, отбрасывали холодный свет. Точно такое же небо сейчас раскрыло свои бархатные объятия над Аместрисом, и она бы вряд ли залюбовалась им, будь она сейчас в Централе, но удивительным было то, насколько иначе оно выглядело, раскинувшись над другой землёй. Отсутствие гранитных оков и металлических цепей, песочный простор, покуда хватит глаз – и синь становится почти чёрной, а звёзды превращаются во вкрапления мельчайших кусочков золота.
Свободное небо над свободной землёй. Теперь уже свободной.
Впереди простиралась пустота, которую ещё только предстояло заполнить.
Давным-давно древние называли незанятые территории “terra nullius”, ничейной землёй. Может быть, когда-то эта пустыня тоже была ничейной. Скорее всего, когда-то и земли нынешнего Аместриса пустовали. Но поздно что-то менять, когда спираль истории уже начала закручиваться. Эта земля принадлежала народу Ишвара даже в том случае, если от самого народа остались жалкие сотни и если сама эта земля уже не могла родить ни жизни, ни пищи. Потому что некоторые вещи остаются неизменными, над ними не властна человеческая природа и человеческие страсти.
Но страшно, что порой на понимание этого уходит слишком много времени.
Становилось холоднее, и Лиза накинула на плечи плащ, стремясь сохранить немного тепла. От обилия размышлений под кожу холодным ядом просачивалась тоска.
Жизнь идёт по кругу, и вот она снова здесь, уже во второй раз. А ведь и первого могло не быть, если бы один-единственный кусочек мозаики, потянувший за собой вереницу событий, из которой нельзя было вырваться, занял на картине иное место. Вот только было ли оно, это иное место…
Она много думала о том, кем стала бы сейчас, не появись в её жизни черноглазого вихря по имени Рой Мустанг. Наверное, закончила бы обычную школу. Может быть, всё же выучилась играть на пианино – когда мама ещё была жива, она хотела, чтобы её дочь приручила это громадное чёрно-белое создание. Может быть, осталась милой провинциальной девушкой с лицом, летом усыпанным веснушками, и золотыми кудрями. Может быть, уже оказалась замужем и даже стала матерью.
Простая, очаровательная, бессмысленная жизнь! Пожалуй, в ней бы Лиза была такой, какой положено быть представительнице её рода. Уж точно не снайпером и убийцей. Но она не видела себя в той жизни.
И всё равно продолжала спрашивать себя о том, верным ли было решение принести свою жизнь на алтарь идеалов другого человека. Пусть и такого достойного. Впрочем, невозможно не задавать себе вопросов и не терзаться сомнениями.
Отчего-то Лиза почувствовала себя птицей, у которой нет ни гнезда, ни птенцов. Самостоятельной, живущей пусть и по своей воле, но во имя другого. Без дома и племени. Никому не принадлежащей.
Terra nullius.
-По-моему, довольно прохладно для ночных прогулок. Не спится, полковник Хоукай?
-Поразительная прозорливость, генерал, - ответила она негромко и беззлобно. Изо рта вырвалось кружевное облачко пара, - Вам тоже?
-Мне тоже.
Рой подошёл мягко и неслышно, шаги тонули в песке. Встав рядом с ней, он некоторое время безмолвно пытался отследить её взгляд, но потом, отбросив безуспешные попытки, вновь заговорил.
-Ишвар днём и Ишвар ночью – словно два разных мира.
-Зато мы и в той войне, и сейчас остаёмся одними и теми же людьми. С перемазанными в крови руками.
-Брось. Прошлого не изменить, но зато жизнь циклична, бежит по кругу и любезно предоставляет тебе возможность исправить всё то, что ты когда-то наворотил. В подавляющем большинстве случаев меняется не событие, меняется твоё отношение к нему.
Лиза обернулась, встретившись с Мустангом глазами. Как и почти всегда, прочесть по его лицу, серьёзен он или полушутлив, было весьма затруднительно.
-И что же изменилось в вашем отношении к Ишварской зачистке?
-Я принял её. Не понял, не одобрил, не отпустил. Просто принял как самый большой из своих провалов, посмотрел на неё как на зияющую чёрную яму прямо посреди дороги, мешавшую двигаться дальше. Но если засыпать эту яму песком, то есть в меру своих возможностей постараться посодействовать исправлению содеянного, можно вновь продолжать движение. Она есть, от неё никуда не деться, её следы навсегда останутся на этой дороге. Но всё же…
-Именно это меня и беспокоит, - тихо прервала его она, поёжившись, - То, что призраки навсегда останутся с каждым из нас.
-Подумай о том, что мы можем умереть прощёнными этим народом. У тех военных, кто погиб тогда, такой возможности нет. Это почти роскошь. В конце концов, что нас не убивает, делает сильнее.
-Вы ещё вспомните о том, что если вам плюют в спину, это означает лишь то, что вы впереди, - против воли улыбнулась Лиза.
-Спасибо за напоминание. В своё время эта фраза помогла мне преодолеть значительное количество грязи, - усмехнулся он.
Из-за облака выглянуло мертвенно-белое полукружье луны. Его лицо в бледном свете показалось ей особенно красивым.
Впрочем, он всегда становился для неё особенно красивым, когда понимал её страхи и принимался развеивать их. Лиза могла припомнить так мало случаев, когда что-то делалось только ради неё, что каждый из них отмечался в памяти мысленной закладкой. Именно потому его неискусственное внимание было так драгоценно.
-И вообще, тут холодно. Давай вернёмся в палатку.
Несмотря на то, что случаев проявления заботы Лиза помнила не слишком много, моментов, когда она чувствовала себя красивой и желанной, было ещё меньше. Но все они были связаны с Роем, каждый раз превращаясь не только в грандиозный праздник плоти, но и в очищение её души.
Она таяла от каждого прикосновения сильных горячих ладоней и ощущала себя необыкновенно счастливой, когда он тихо вздыхал от того, как её руки пробегают по его торсу. Её пальцы, напротив, были холодными. Она знала, что ему такой контраст нравился. Ей тоже.
Тело стало слишком чувствительным к тончайшим поцелуям и скользящим касаниям. Он целовал её долго и тягуче, почти нежно и в то же время дразняще. Но иногда нежность может быть изматывающей – особенно в одну из таких холодных ночей, когда не хватает хотя бы нескольких капель огня.
Конечно, у них ничто не бывало так гладко и складно, как, верно, бывало в бульварных женских романах. Что-то стесняло; в этот раз, как и прежде, их уделом была тишина, потому что слишком тонкие стенки палатки могли предоставить слишком много лихих доказательств ненужным ушам.
Но это жизнь. В ней не бывает ровных взлётов и падений, равно как не бывает рубашек, идеально соскальзывающих со смуглой в отсветах лампы кожи, и шаблонных поцелуев. Зато в ней есть пламя и тончайшая вязь ощущений, рождаемых упругим телом, прижимающимся к твоему собственному. Это гораздо, гораздо лучше.
Сосущее чувство внизу живота полыхнуло огнём, когда она подалась бёдрами ему навстречу. С его губ сорвался тяжёлый вздох. После долгого вынужденного воздержания поначалу было даже немного больно, но вскоре всё, включая ненужные мысли, затопил жар, вместе с кровотоком разгонявшийся по телу.
Они были единым целым. Вновь, как и должны были быть. Они любили друг друга, любили под старым зелёным покрывалом – кажется, что-то из гуманитарной помощи – и далеко выше него, на уровне двух сердец, связанных одной нитью, понимавших и бившихся в одном темпе.
Тело – это не самое великое из того, что женщина может доверить мужчине. Другое дело душа. А свою душу она ему раскрыла – не только этой ночью, гораздо раньше, конечно, но сегодня многое ощущалось по-новому.
Ему и только ему.
Когда сладкое наваждение закончилось и Рой посмотрел на неё слишком тёмными, почти пьяными от эмоций глазами, Лиза осторожно притянула его лицо ближе к своему. Его тяжело вздымающаяся и опадающая грудь давила на неё приятной теплотой, и ей подумалось, что сейчас они как никогда уязвимы. Но если уж это не останавливало их раньше, в данный момент думать об этом было и вовсе кощунственно.
Лиза почти никогда ни о чём не просила, особенно его, но сейчас явно ощущала потребность в единственном.
-Поцелуй меня, - прошептала она ему почти в самые губы.
Он не замедлил выполнить просьбу. И целовал её так осторожно, как никогда прежде, словно перед ним была не живая женщина из плоти и крови, а бесценная фигура из старинного фарфора.
-Ты такая красивая, - сказал он, оторвавшись от неё и, приподнявшись на локтях, ласково провёл по волосам.
И она отчего-то не нашлась, что возразить.
Рано утром, ещё до того, как самые ранние пташки аместрийской армии проснутся и выйдут из своих ночлежек навстречу новому дню, Рой покинет её палатку. На данном этапе пересуды были ни к чему. Это не могло не тяготить, но им было не привыкать.
Лиза слушала, как бьётся его сердце, и думала о том, что ощущение пустоты исчезло. Она перестала быть terra nullius. Более того, она никогда и не была такой. И что-то встало на место – например, прочное знание того, что вся её жизнь, все идеалы и стремления принадлежат лишь ему одному. И это не больно, не страшно и не глупо. Её судьба не загублена. Она всегда была на правильном пути. Просто в те дни, когда её одолевали сомнения, слишком много времени уходило на то, чтобы вернуть себе уверенность и ясность мысли.
Но это естественно.
Да будет так.
А ещё я не умею писать Ройцентрики, но мне очень хочется.
Ключ №7: "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги"
Название: После полуночи
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: размышлизмы, ангст, романс
Пейринг: Рой/Лиза, Ласт
Предупреждения: ООС, постканон
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы. Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы.
Порой достаточно лишь крохотного прикосновения к воспоминанию, чтобы разум тут же услужливо предоставил тебе бесплатный билет в то, что уже случилось. Даже если тебе этот билет совсем не нужен и ты бы лучше заплатил любые деньги за то, чтобы некоторые образы, разговоры и места остались навсегда похороненными под серыми слоями пыли в самых дальних углах души. Но нет; логические цепочки и ассоциативные ряды, пара мгновений – и лишь самую малость поблёкшая со временем мозаика вновь встаёт перед глазами. Ещё хуже, когда прошлое подбирается к тебе во сне, и ты вместо поиска отдохновения снова борешься с уже уничтоженными врагами, обретшими бессмертие в твоей памяти. Идеальная пытка.
Призраки прошлого, так или иначе, не отпускают вовсе никого. Только предоставляют тугой ошейник с поводком – у кого-то более длинный, у кого-то совсем короткий. Все до единого люди знают это. А те, чья жизнь была наполнена событиями, оставившими в душе неизлечимые временем уродливые шрамы – и не суть важно, произошли они два часа, семь дней или несколько десятков лет назад – знают это лучше остальных. Потому что их поводок слишком короток.
Рой Мустанг был из числа именно таких людей.
Иногда, особенно по ночам, когда разум был свободен от дневной суеты, дыхание уже случившихся с ним наяву кошмаров преследовало его, травило умелым охотником и загоняло в угол, и он едва ли волосы на себе не рвал от бессилия. Он бы ни за что не сказал этого в те дни, когда был юнцом из военной академии, и скорее плюнул бы в лицо любому, посмевшему нести подобную ересь, но теперь понимал: когда всё происходило в реальности, было легче. Жги, не думай, просто бей, иначе умрёшь - разрывающее сердце осознание, чувство вины и безжалостные мысли придут, конечно, но придут позже. А как быть с тем, чего не потрогаешь руками и не сожжёшь пламенем, жадно пожирающим любую предоставленную ему плоть? Как быть с тем, что уже не существует, но продолжает истязать, дотягиваясь до тебя даже из ада?
Как быть с клеткой из воспоминаний, которую тебе заботливо выстраивает сознание?
Вот и теперь, вновь проснувшись от очень долгого и обжигающего веки сна, он в очередной раз не находил ответов на поставленные вопросы.
Обернувшись, он поспешно посмотрел на развал простыней. Нет, ничего не случилось. Всё хорошо. Всё так, как и должно было быть уже давно. Лиза лежала рядом, свернувшись на кровати совсем рядом с ним. Лунные блики плясали на коже обнажённых плеч и рук, отсвечивая белым, с чуть приоткрытых розовых губ слетало тихое размеренное дыхание. Лицо выглядело спокойным и мягким – таким, каким редко бывало в часы её бодрствования; уже отросшие золотые волосы разметались по подушке, кое-где свернувшись в колечки.
Кажется, сегодня во сне она видела что-то хорошее. Или не видела вовсе ничего, провалившись в тёплую и спасительную пучину покоя без сновидений.
Но Рой знал, что для неё пережитое тоже не делало исключения и что перед ней, как и перед ним, представали страшные картины; пару раз из тех, что она ночевала в его постели, они оба даже просыпались от её крика. В те ночи в её глазах стояли слёзы. А он так редко видел её плачущей – Лизу, его гордую, сильную Лизу! – что в первые мгновения это зрелище его почти потрясло, и он не мог делать ничего, кроме как прижимать её к себе и шептать, что всё в порядке.
Их кошмары были во многом похожи. Да у них, прошедших вместе, бок о бок, сквозь столь невозможно многое, и не могло быть иначе. Им снился Бертольд Хоукай, кашляющий кровью. Им снилось палящее солнце Ишвара, люди, превращающиеся в огненные столбы, и дети с аккуратными алыми дырочками ровно посреди лба. Им снилось, как между тонких пальцев Лизы, тщетно зажимающих шею, сочилась густая жидкость, отдающая тошнотворным привкусом металла. Им снилась обойма пуль, всаженных в тело Ласт, и её ядовито-сладкая, почти змеиная улыбка.
Лиза никогда не говорила об этом открыто, и Рою пришлось – увы, напрасно! - приложить неимоверные усилия, чтобы вытянуть из неё хотя бы намёк, но он догадывался, что в те ночи, когда она кричала, она вновь переживала те страшные секунды, когда гомункул по имени Похоть прошептала: «Я мигом отправлю тебя вслед за твоим командиром». И Лиза снова слепла от ярости и горя, задыхалась, дрожа, и, проснувшись, не могла различить границу между явью и кошмаром.
Ему и самому снился тот день. Чаще, чем хотелось бы. Как-то раз, в порыве естественной откровенности, он сказал ей об этом, и ответом ему было побелевшее лицо и едва слышный вздох. Лиза всегда корила себя за допущенную тогда слабость, за эмоции, которые она не смогла обуздать, и за нежелание жить. Он сам уже давным-давно простил её за это, простил в тот самый момент, когда накричал на неё в больнице… но она не могла сделать для себя того же. Лиза Хоукай была не из тех, кто легко и охотно находит себе оправдания.
Но Рой никогда не говорил ей о том, чем неизменно заканчивался его сон о третьей исследовательской лаборатории, и о том, почему он просыпался, судорожно хватая ртом воздух, почему тело сводило от вспышек гнева и почему рана в боку орала дурным голосом, разгоняя по организму волны почти физически ощутимой боли.
Каждый раз Рой вновь и вновь видел, как горела Ласт. Слышал, как его собственный голос, прорывающийся через стиснутые зубы, тонет в вое огня, охватывающего её фигуру, и её криков. Различал, как пальцы той, что называли Идеальным клинком, тянулись к нему с единственным остервенелым намерением. Он видел всё это так убийственно чётко, до малейших деталей, до масляного блеска в глазах гомункула, что любому на его месте могло бы быть страшно.
Но он не боялся. Он был в ярости от слов, которые она постоянно, не делая исключений, говорила ему перед тем, как превратиться в кучу пепла – слов, которые, как оказалось, ранили гораздо хуже материального оружия.
-Запомни моё имя, Рой Мустанг, - шептала Ласт гортанно, почти мурлыкающе, всё тише по мере того, как её поглощали новые и новые языки пламени, - Запомни, потому что я буду являться к тебе всякий раз, когда ты будешь обнимать её. В её глазах ты увидишь меня. С каждым проявлением греха…
-Сдохни, тварь! Сдохни! – шипел он в ответ, не разбирая, от боли или же от желания, чтобы это омерзительное существо поскорее исчезло и перестало осквернять своими словами женщину, которую он любил.
-…она всё больше станет похожей на меня…
Ещё одна ревущая вспышка, и всё заканчивалось. Но улыбка гомункула ещё долго висела в воздухе прямо перед его глазами – даже когда он выбирался из объятий кошмара, порождённого собственными страхами и событиями былых дней.
И сегодня он вновь видел эту улыбку и слышал голос, жгуче стучащий по барабанным перепонкам, потому что сегодня ему снился именно этот сон.
Он не так боялся видений, в которых Лиза истекала кровью на холодных камнях, как этих слов умирающей Ласт. Те приветы из прошлого отравляли сами себя, потому что были обращены к смерти, которую они оба победили. Этот же сон вонзал ядовитые жала в жизнь, в то, что он имел сейчас, в то, до чего руки гомункулов никогда не должны были дотянуться.
Рой знал, что это неправда. Рой знал, что ничего этого не было, что это лишь бред запутавшегося разума, но подобное знание не воздвигало спасительной стены, оберегающей сознание от Ласт, что продолжала впиваться своими когтями в его настоящее.
Между Лизой и похотью не было ничего общего. Когда он впервые поцеловал её, она выглядела почти стыдливо; когда их отношения впервые дошли до близости, она тихо дышала и отдалась на его волю. Уже потом, мягко изгибаясь в его руках, она и сама порой проявляла инициативу. Но лишь постепенно и осторожно.
Он видел это в её глазах, тёмных, словно выдержанное вино. Она не умела соблазнять так, как это делали девочки из бара мадам Кристмас, не умела зазывать и дразнить. Зато она была такой настоящей, такой искренней и живой…
Она просто любила его всем своим существом.
Нет, в Лизе не было ничего от застилающей глаза похоти. Даже тогда, когда они оба горели от искр, высекаемых с каждым соприкосновением двух раскалённых тел. Но почему тогда эти слова умирающего врага, которые на самом деле никогда не были произнесены, били по нему со столь страшной силой?
-Рой…
Вздрогнув, он повернулся на звук голоса. Лиза уже не спала; приподнявшись на локте, она с тревогой смотрела на него. Одеяло с неё немного сползло, и он мог видеть красиво очерченную упругую грудь.
Во рту было сухо.
-Да вот, проснулся, - он попытался улыбнуться. Вышло, по всей видимости, не слишком удачно, потому что Лиза нахмурилась. Между тонкими бровями пролегла вертикальная морщинка.
-Что-то случилось? – тихо спросила она. Конечно, от неё не скроешь. Это она могла держаться стойким оловянным солдатиком, сжав губы и не выдавая своим видом всего, что творилось у неё на сердце – хотя, конечно, и в этом правиле были исключения. Если уж быть откровенным, самое большое его ночное мучение было связано с этим самым исключением. Но ирония судьбы заключалась в том, что обладательница и фамилии, и прозвища «ястребиный глаз» умела видеть не только то, что бежало по земле и летело в небе. Она умела смотреть в душу – и особенно ему. После всех этих лет было бы странно, будь оно по-другому.
-Дурной сон. Не бери в голову, - ответил Рой, проведя ладонью по лицу и тщась снять этим движением ещё не отпустившее его наваждение. Под закрытыми веками что-то ослепительно полыхнуло.
Сев рядом с ним, она обняла его. Он чувствовал, как шею легко щекочет её дыхание, и каждой клеткой отзывался на тепло, сообщаемое ему её телом. Так было немного спокойнее.
-Может, будет легче, если расскажешь, о чём он был в этот раз? - прошептала она, отведя со лба Роя чёрную прядь.
Нельзя. Нельзя было тревожить её ещё больше. Рассказать ей о Ласт, из глотки которой вместе с хрипами исторгались слова о том, что однажды Лиза станет похожей на неё? Добавить лишних подозрений и разбередить старые раны как раз тогда, когда всё почти стало хорошо? Нет, Рой слишком боялся за свою подчинённую, которая бесконечно давно перестала быть просто подчинённой.
-Не беспокойся. Я в порядке. Это просто один из кошмаров. У нас с тобой их богатый арсенал, но мы уже видели все. Ничего страшного.
Да уж, точно. Ничего нового и ничего страшного – вот только по нервам прокатывается взрывной волной. Так и параноиком недолго стать. Или алкоголиком. Неизвестно, впрочем, что хуже.
Ему некстати вспомнилась история доктора Нокса и его развода, на который он пошёл ради того, чтобы не подвергать жену еженощной опасности. Просыпаясь после снов об Ишваре, он не различал, где заканчивался сон и начиналась реальность, и собственная жена, самый родной человек, в такие секунды казалась ему ишваритом, желавшим убить его… Рой почувствовал, как в теле закипает негодование. Какого чёрта он должен жертвовать своим простым человеческим счастьем и покоем в угоду непонятно чему!
Ладонь Лизы аккуратно легла на его бок, туда, где тянулся шрам от ожога.
-Наверное, дурные сны – это плата за наши грехи. От неё никуда не денешься, но научиться жить с ней хоть как-нибудь можно…
Он дёрнулся, как от удара. Перед глазами стремительно пронеслась улыбка, чёрно-белая из-за сажи на полных губах, которая интимно, доверительно сообщала ему о том, что ещё может послужить платой за грех – пусть и иного рода.
«…она всё больше станет похожей на меня…»
-Рой?
На одну очень долгую секунду зрачки в её глазах показались ему по-кошачьи вертикальными. Но уже потом он различил беспокойство, блестевшее под ресницами.
Как же неудачно вышло, что она проснулась и увидела его таким именно после этого сна! Он бы приходил в себя, как и обычно, слушая, как она тихо и мирно дышит, вместе с бегом секундной стрелки на часах убеждался, что всё это просто глупость, а не пророчество, а наутро уже она будила бы его невесомой улыбкой. Но нет, теперь он запутывался ещё больше, а она волновалась из-за его бредовых фантазий.
-Ладно, Лиза. Это был очень дурной сон, - проскрежетал его голос. Она погладила его по голове, как маленького ребёнка.
-Но всего лишь сон. Ты и сам это знаешь, потому что говорил об этом множество раз, - да, и в самом деле, но кому, как не ей, было знать, что говорить и верить – не одно и то же?
-И как бы то ни было… может, этого мало, но я с тобой. Что бы ни случилось, - руки Лизы притянули его ближе к ней; он ощущал мягкое касание её грудей, поднимавшихся и опускавшихся в такт вдохам и выдохам, и полет тонких рук по его спине.
Стало слишком жарко.
-Хочешь, принесу воды?
-Не надо, - он поспешно качнул головой. От её кожи неуловимо пахло сиренью, и ему не хотелось разрушать этот момент, захлестнувший его с головой. Ему хотелось, чтобы он длился если не вечно, то хотя бы до тех пор, пока все кусочки разрозненной мозаики в его голове не встанут на свои места. Запах самой важной в его жизни женщины успокаивал разум. Зато, правда, пробуждал затёкшее тело.
Тихо вздохнув, Рой поцеловал её плечо. Близость Лизы, тёплой, живой, сотворённой, как и он, из плоти и крови, а не из пустых иллюзий, прогоняла страхи прочь. Самая лучшая терапия. Нет, никакой кошмар не мог стоять между ними, ничто на свете не могло отнять их друг у друга и отравить их отношения. И зачем говорить о столь тонкой материи, коей являлся сон, зачем терзать и без того усталую голову, если можно довериться телу, которое не обманет? И его собственное тело прямо сейчас сообщало ему о гладкости кожи под его пальцами, скользившими по её бедру, и о ласкающем чувстве любви и заботы.
Из машинального всё, что он делал в данную секунду, стало осмысленным. Его губы нашли её, чуть приоткрытые, зовущие, терпкие. Упоительное ощущение – вот что было правдиво. И оттого всё его размышления показались ему ещё более бессмысленными.
Все в штабе, перешептываясь и переглядываясь, не просто так называли Лизу его ангелом-хранителем. Впрочем, вряд ли они могли догадаться, но эти слова скрывали за собой абсолютную правду. Когда-то Лиза поклялась прикрывать его спину и последовать за ним даже в ад, если потребуется, и она держала своё слово. Она спасала его, рискуя собой, и помогала вернуться на правильную дорогу, когда он не мог отделаться от ощущения, что впереди лишь кромешная тьма и все ведущие его огни погасли. Она шла за ним даже в зыбкую трясину его воспоминаний и страхов и оберегала его от врагов, которые ранили душу, а не тело, ничего не требуя взамен.
Иногда Рой думал, что, не будь её рядом с ним, он бы не достиг того, что имел сейчас. Всё в его жизни было завязано на семье Хоукаев: сначала на мудром наставнике, а потом и на его дочери, которая поверила ему и оставалась с ним и в радости, и в трудности – а трудностей на их пути было достаточно.
И потому иногда, как сейчас, Рою казалось, что он никогда и ничем не сможет отплатить ей. Они оба знали, что это был только её выбор, но он не мог отделаться от ощущения бесконечного долга. И всё, что он мог делать на данный момент, так это целовать её, вкладывая в поцелуи всю невысказанную благодарность за то, что она рядом, всю свою веру и всю свою любовь. Но ей этого было достаточно.
А душевные терзания отступали всё дальше в темноту по мере того, как между ними в очередной раз пышным цветом распускалось пламя. Слов было не нужно, они давно понимали друг друга с полувзгляда и обрывочного шороха, когда им было, что сказать. Тоже своеобразный способ забыться, но живой, трепетный и почти волшебный. Потому что связь между ними, вместе пережившими и прочувствовавшими столько, что хватило бы не на один десяток жизней, и была чистым волшебством, в котором никому, кроме них двоих, не было места.
Всё его мироощущение теперь было заполнено Лизой, её запахом, её волосами, струившимися меж его пальцев золотым песком, вкусом её губ. Это было спасением. Присутствие Ласт в их жизнях истлело и исчезло вместе с пеплом, в который она сама когда-то превратилась. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько часов или, быть может, даже минут, но теперь он был чист и свободен от гнетущих петель прошлого, тугими кольцами обвивавшихся вокруг его горла и мешавших дышать.
Так и должно было быть.
Рой знал каждый шрам на алебастровой коже, каждую родинку, каждый кусочек затейливой вязи из оставшихся на её спине, но всё равно узнавал её тело заново. Он знал её душу, её чаяния и надежды – и понимал, что не знает её вовсе, когда она улыбалась одними уголками губ, увлекая его за собой и обрушиваясь на выбеленные лунным светом простыни.
-Лиза… - выдохнул он, почувствовав приятную тяжесть её ног на своей талии, но она приложила палец к его губам, заставляя его умолкнуть.
С этим было трудно спорить.
Закрыв глаза и прикусив губу, он позволил себе раствориться в её обволакивающем не только тело, но и самое естество тепле, прислушаться к бешеному ритму сердца и поймать ветерок дыхания, прошелестевший по его ключицам. Ласт ошибалась, потому что Ласт не могла знать истинной натуры Лизы. Это была не похоть, это была тихая, запредельная, но испепеляющая нежность, сильная и податливая, тающая и опаляющая прикосновениями. В его разуме умирали и воскресали целые миры, а в теле гарцевали и вставали на дыбы гребни накрывающих с головой волн, пока в его руках исполняла причудливый танец та, кого он любил.
Перестали существовать просто мужчина и женщина, искавшие и находившие друг в друге защиту от своих страхов - появилось что-то высшее, единое, гармоничное. Значение имело только то, что происходило в данную секунду; всё, что было и всё, что будет, не было хоть сколько-нибудь важным сейчас, когда их души сливались в один вихрь.
Когда всё, что происходило между ними, докатилось до пика, из его груди вырвался не то рык, не то стон, и они растянулись на кровати, шумно дыша. В висках стучала кровь, а по телу разлилась блаженная слабость. Опустошённый, он чувствовал руки Лизы на своих плечах, а её волосы щекотали ему грудь.
-Если бы на каждый мой кошмар ты реагировала так, - несколько сладких, тягучих минут спустя Рой нашёл в себе силы улыбнуться, - Я бы будил тебя каждую ночь.
Она прижалась к нему.
-Тогда когда же спать?
-Может, на работе?
-Нет уж, так не пойдёт. Ты не за тем зашёл так далеко, чтобы теперь упускать свои шансы из-за недосыпа. И я ещё буду виноватой, - полушутливо-полусерьёзно отозвалась Лиза, чуть отодвинувшись от него.
Он дружелюбно фыркнул.
-Ладно, так и быть. Уговорила.
О том, что он и так слишком часто просыпался от кошмаров, Рой говорить не стал: Лиза прекрасно знала об этом, потому что сама переживала подобное. И сейчас ему, разомлевшему в неге эмоций, подаренных ею, хотелось так наивно и глупо верить в то, что однажды призраки прошлого отпустят их обоих насовсем, и это однажды уже совсем близко.
Близилось утро, способное разрушить трепет покоя, в котором он пребывал сейчас; возможно, и их счастье когда-нибудь подойдёт к концу, но он надеялся, что это случится лишь тогда, когда к ним явится старуха смерть. И то – старуха являлась к ним уже немалое количество раз, а счастье – простое, слепое, человеческое! – пусть и затихая в те моменты, всё ещё продолжалось, провозглашая торжество жизни. Да и если исчезает что-то хорошее, то и что-то плохое когда-нибудь тоже должно сойти на нет. Огненный алхимик не мог не знать о принципе равноценного обмена, как не мог не знать о том, что не существует ничего бесконечного.
Отчего-то ему вспомнились хмурые слова учителя Хоукая, которые он сказал ему одним промозглым серым утром. "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги". Сейчас, когда бренность сущего ощущалась особенно остро, а собственная невесомость словно поднимала тело ввысь, Рой подумал, что в кои-то веки учитель был неправ.
Жить настоящим значит сжигать самого себя. Жить будущим и класть себя на алтарь собственных мечтаний и целей значит гореть и зажигать людей вокруг.
Глядя в глаза Лизы, тихо улыбавшейся ему, он понял, что один человек уж точно горел и светил вместе с ним, подпитывая его собственным внутренним пламенем.
-Спокойной ночи, - прошептал он, коснувшись губами её лба, и закрыл глаза.
И даже если Ласт ещё раз явится, чтобы тревожить его покой, он сможет найти выход - до тех пор, пока рядом с ним находится женщина, способная спасти его даже от смерти.
Но отчего-то он был уверен, что этого больше не случится.
В активе за последний... хм, месяц: два фика по алхимику, один чуть больше двух тысяч слов, второй чуть больше трёх тысяч, и два фика по Доктору - один чуть меньше трёх тысяч слов, другой чуть меньше четырёх тысяч.
Горда собой!
И уж алхимика-то точно пора сюда слить. Доктор появится после 15 апреля.
Оба - на Храм Гета.
Ключ №5: "Если тебе плюют в спину, дорогой, это означает лишь то, что ты впереди".
Название: Terra nullius
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: философия, околоангст и околороманс
Пейринг: Рой/Лиза
Предупреждения: возможен ООС, наличествует постканон и слегка видоизменённый ключ (что хотим, то и воротим).
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
Не успеешь оглянуться, как повторяется то, что уже было когда-то...Не успеешь оглянуться, как повторяется то, что уже было когда-то – правда, прежним остаётся начальный пункт и пункт назначения, а вот дорога неизменно меняется. Но что-то должно оставаться неизменным, в конце концов. Даже если постоянно вырывать из книги листы, каждый раз надеясь начать всё заново, от исчезнувшей бумаги остаются кусочки, прочно уцепившиеся за скрепки. Имя им - прошлое. И хотя порою кажется, что прошлое сорвано, скомкано и без сожаления выброшено, какие-то его частицы никуда не пропадают. Иногда этими самыми частицами становится осознание того, что руки дрожат, как и прежде, мысли предательски не складываются в ровные речи, а листов в книге с каждым разом остаётся всё меньше. Впрочем, как и надежд, планов и свершений.
Лиза знала, что в её книге жизни заполнена уже добрая половина листов, но вот руки так и не поднимались на то, чтобы их испепелить. Немой укор, бессловесное напоминание – да будет так.
Да будет так…
Взяв в руки плащ, она вышла из палатки и огляделась. Пустыня спала, лагерь, кажется, тоже, а вот к ней сон никак не шёл. Голова была забита слишком большим количеством мыслей, которые суетились подобно мышам в кучке зерна: стремились отхватить побольше её внимания и укусить покрепче.
Лиза не помнила здесь такой тишины в то время, когда почти бесплодные земли были поглощены войной; тогда выстрелы раздавались даже ночью. Кто-то убивал кого-то, и жертва засыпала, как и было заведено природой для любого человека. Вот только вместо умиротворения на лицах вместе с кровавой коркой часто застывала восковая маска страха и боли, да и проснуться от такого сна было уже нельзя.
И вот теперь она сама, будто в насмешку, не могла уснуть здесь. В этом были повинны не только воспоминания; к ним как будто примешивался глупый страх того, что, закрыв глаза, она провалится туда, выплыть откуда не будет уже ни единого шанса. Смешно. На самом деле, здесь уже ничто не излучало опасности. Кроме плохо установленных балок, разумеется, и твоего собственного прошлого.
Она присела на камень возле палатки и с наслаждением вытянула ноги, гудевшие после рабочего дня. Несмотря на то, что ночью холодало в пустыне чрезвычайно стремительно, камень ещё не успел отдать окружающей среде всего своего тепла, накопившегося за день. Конечно, сохранится это тепло ещё совсем недолго, а потом придётся либо искать новое место для времяпровождения, либо возвращаться в холодную постель и пытаться уснуть.
Взгляд Лизы уткнулся в ведро с водой, по всей видимости, позабытое здесь рабочими. Что ж, надо бы унести на кухню – хоть за ночь вода замёрзнет, утром металл успеет раскалиться ещё до того, как лагерь проснётся. Ладно, и то какое-то дело.
Когда её руки коснулись холодной поверхности сосуда, по доселе гладкой и прозрачной глади пошли круги, искажая отражение. Засмотревшись на то, как они равномерно расходятся по всему диаметру, постепенно затихая, Лиза на некоторое время замерла. Ровно до тех пор, пока вода снова не ушла в свой царственный покой.
На неё смотрела молодая женщина со старыми глазами. Короткие золотые волосы – мальчишеская причёска, таинственная блажь; едва ли она могла объяснить сама себе, зачем вновь отстригла их перед поездкой в Ишвар. Может, чтобы сделать себе ещё больнее. Черты лица от усмешки, рождённой этой мыслью, вытянулись и стали острее. Ни следа очарования и женского обаяния – только почти мужская суровость с поджатыми губами. Одна из немногих женщин в армии Аместриса, но внешностью всё равно не озабоченная. Оно и понятно – всегда находились дела поважнее. Хотя вот регулярные тренировки помогали держать себя в форме, сохраняя изящество фигуры, и то плюс. Правда, толку-то от этого изящества: под кителем не видно, а в редкое свободное время ей было не до соблазнения мужчин. Чаще приходилось жертвовать всем, что имелось, во имя жизни и справедливости. Ну, и ради черноглазого брюнета, умевшего зажигать сердца.
Всё выложено как на блюдечке. Воистину, зеркало, пусть даже и такое примитивное – неплохой способ изучить себя.
Негромко фыркнув, Лиза ухватила ведро за ручку и оттащила его в сторону палаток, поймав себя на крамольной мысли о том, что чисто мужская помощь вышеупомянутого брюнета, несмотря на то, что она почти всё привыкла делать сама, всё же была бы нелишней.
Слабо мерцающие капли звёзд, разбрызганные по небосклону, отбрасывали холодный свет. Точно такое же небо сейчас раскрыло свои бархатные объятия над Аместрисом, и она бы вряд ли залюбовалась им, будь она сейчас в Централе, но удивительным было то, насколько иначе оно выглядело, раскинувшись над другой землёй. Отсутствие гранитных оков и металлических цепей, песочный простор, покуда хватит глаз – и синь становится почти чёрной, а звёзды превращаются во вкрапления мельчайших кусочков золота.
Свободное небо над свободной землёй. Теперь уже свободной.
Впереди простиралась пустота, которую ещё только предстояло заполнить.
Давным-давно древние называли незанятые территории “terra nullius”, ничейной землёй. Может быть, когда-то эта пустыня тоже была ничейной. Скорее всего, когда-то и земли нынешнего Аместриса пустовали. Но поздно что-то менять, когда спираль истории уже начала закручиваться. Эта земля принадлежала народу Ишвара даже в том случае, если от самого народа остались жалкие сотни и если сама эта земля уже не могла родить ни жизни, ни пищи. Потому что некоторые вещи остаются неизменными, над ними не властна человеческая природа и человеческие страсти.
Но страшно, что порой на понимание этого уходит слишком много времени.
Становилось холоднее, и Лиза накинула на плечи плащ, стремясь сохранить немного тепла. От обилия размышлений под кожу холодным ядом просачивалась тоска.
Жизнь идёт по кругу, и вот она снова здесь, уже во второй раз. А ведь и первого могло не быть, если бы один-единственный кусочек мозаики, потянувший за собой вереницу событий, из которой нельзя было вырваться, занял на картине иное место. Вот только было ли оно, это иное место…
Она много думала о том, кем стала бы сейчас, не появись в её жизни черноглазого вихря по имени Рой Мустанг. Наверное, закончила бы обычную школу. Может быть, всё же выучилась играть на пианино – когда мама ещё была жива, она хотела, чтобы её дочь приручила это громадное чёрно-белое создание. Может быть, осталась милой провинциальной девушкой с лицом, летом усыпанным веснушками, и золотыми кудрями. Может быть, уже оказалась замужем и даже стала матерью.
Простая, очаровательная, бессмысленная жизнь! Пожалуй, в ней бы Лиза была такой, какой положено быть представительнице её рода. Уж точно не снайпером и убийцей. Но она не видела себя в той жизни.
И всё равно продолжала спрашивать себя о том, верным ли было решение принести свою жизнь на алтарь идеалов другого человека. Пусть и такого достойного. Впрочем, невозможно не задавать себе вопросов и не терзаться сомнениями.
Отчего-то Лиза почувствовала себя птицей, у которой нет ни гнезда, ни птенцов. Самостоятельной, живущей пусть и по своей воле, но во имя другого. Без дома и племени. Никому не принадлежащей.
Terra nullius.
-По-моему, довольно прохладно для ночных прогулок. Не спится, полковник Хоукай?
-Поразительная прозорливость, генерал, - ответила она негромко и беззлобно. Изо рта вырвалось кружевное облачко пара, - Вам тоже?
-Мне тоже.
Рой подошёл мягко и неслышно, шаги тонули в песке. Встав рядом с ней, он некоторое время безмолвно пытался отследить её взгляд, но потом, отбросив безуспешные попытки, вновь заговорил.
-Ишвар днём и Ишвар ночью – словно два разных мира.
-Зато мы и в той войне, и сейчас остаёмся одними и теми же людьми. С перемазанными в крови руками.
-Брось. Прошлого не изменить, но зато жизнь циклична, бежит по кругу и любезно предоставляет тебе возможность исправить всё то, что ты когда-то наворотил. В подавляющем большинстве случаев меняется не событие, меняется твоё отношение к нему.
Лиза обернулась, встретившись с Мустангом глазами. Как и почти всегда, прочесть по его лицу, серьёзен он или полушутлив, было весьма затруднительно.
-И что же изменилось в вашем отношении к Ишварской зачистке?
-Я принял её. Не понял, не одобрил, не отпустил. Просто принял как самый большой из своих провалов, посмотрел на неё как на зияющую чёрную яму прямо посреди дороги, мешавшую двигаться дальше. Но если засыпать эту яму песком, то есть в меру своих возможностей постараться посодействовать исправлению содеянного, можно вновь продолжать движение. Она есть, от неё никуда не деться, её следы навсегда останутся на этой дороге. Но всё же…
-Именно это меня и беспокоит, - тихо прервала его она, поёжившись, - То, что призраки навсегда останутся с каждым из нас.
-Подумай о том, что мы можем умереть прощёнными этим народом. У тех военных, кто погиб тогда, такой возможности нет. Это почти роскошь. В конце концов, что нас не убивает, делает сильнее.
-Вы ещё вспомните о том, что если вам плюют в спину, это означает лишь то, что вы впереди, - против воли улыбнулась Лиза.
-Спасибо за напоминание. В своё время эта фраза помогла мне преодолеть значительное количество грязи, - усмехнулся он.
Из-за облака выглянуло мертвенно-белое полукружье луны. Его лицо в бледном свете показалось ей особенно красивым.
Впрочем, он всегда становился для неё особенно красивым, когда понимал её страхи и принимался развеивать их. Лиза могла припомнить так мало случаев, когда что-то делалось только ради неё, что каждый из них отмечался в памяти мысленной закладкой. Именно потому его неискусственное внимание было так драгоценно.
-И вообще, тут холодно. Давай вернёмся в палатку.
Несмотря на то, что случаев проявления заботы Лиза помнила не слишком много, моментов, когда она чувствовала себя красивой и желанной, было ещё меньше. Но все они были связаны с Роем, каждый раз превращаясь не только в грандиозный праздник плоти, но и в очищение её души.
Она таяла от каждого прикосновения сильных горячих ладоней и ощущала себя необыкновенно счастливой, когда он тихо вздыхал от того, как её руки пробегают по его торсу. Её пальцы, напротив, были холодными. Она знала, что ему такой контраст нравился. Ей тоже.
Тело стало слишком чувствительным к тончайшим поцелуям и скользящим касаниям. Он целовал её долго и тягуче, почти нежно и в то же время дразняще. Но иногда нежность может быть изматывающей – особенно в одну из таких холодных ночей, когда не хватает хотя бы нескольких капель огня.
Конечно, у них ничто не бывало так гладко и складно, как, верно, бывало в бульварных женских романах. Что-то стесняло; в этот раз, как и прежде, их уделом была тишина, потому что слишком тонкие стенки палатки могли предоставить слишком много лихих доказательств ненужным ушам.
Но это жизнь. В ней не бывает ровных взлётов и падений, равно как не бывает рубашек, идеально соскальзывающих со смуглой в отсветах лампы кожи, и шаблонных поцелуев. Зато в ней есть пламя и тончайшая вязь ощущений, рождаемых упругим телом, прижимающимся к твоему собственному. Это гораздо, гораздо лучше.
Сосущее чувство внизу живота полыхнуло огнём, когда она подалась бёдрами ему навстречу. С его губ сорвался тяжёлый вздох. После долгого вынужденного воздержания поначалу было даже немного больно, но вскоре всё, включая ненужные мысли, затопил жар, вместе с кровотоком разгонявшийся по телу.
Они были единым целым. Вновь, как и должны были быть. Они любили друг друга, любили под старым зелёным покрывалом – кажется, что-то из гуманитарной помощи – и далеко выше него, на уровне двух сердец, связанных одной нитью, понимавших и бившихся в одном темпе.
Тело – это не самое великое из того, что женщина может доверить мужчине. Другое дело душа. А свою душу она ему раскрыла – не только этой ночью, гораздо раньше, конечно, но сегодня многое ощущалось по-новому.
Ему и только ему.
Когда сладкое наваждение закончилось и Рой посмотрел на неё слишком тёмными, почти пьяными от эмоций глазами, Лиза осторожно притянула его лицо ближе к своему. Его тяжело вздымающаяся и опадающая грудь давила на неё приятной теплотой, и ей подумалось, что сейчас они как никогда уязвимы. Но если уж это не останавливало их раньше, в данный момент думать об этом было и вовсе кощунственно.
Лиза почти никогда ни о чём не просила, особенно его, но сейчас явно ощущала потребность в единственном.
-Поцелуй меня, - прошептала она ему почти в самые губы.
Он не замедлил выполнить просьбу. И целовал её так осторожно, как никогда прежде, словно перед ним была не живая женщина из плоти и крови, а бесценная фигура из старинного фарфора.
-Ты такая красивая, - сказал он, оторвавшись от неё и, приподнявшись на локтях, ласково провёл по волосам.
И она отчего-то не нашлась, что возразить.
Рано утром, ещё до того, как самые ранние пташки аместрийской армии проснутся и выйдут из своих ночлежек навстречу новому дню, Рой покинет её палатку. На данном этапе пересуды были ни к чему. Это не могло не тяготить, но им было не привыкать.
Лиза слушала, как бьётся его сердце, и думала о том, что ощущение пустоты исчезло. Она перестала быть terra nullius. Более того, она никогда и не была такой. И что-то встало на место – например, прочное знание того, что вся её жизнь, все идеалы и стремления принадлежат лишь ему одному. И это не больно, не страшно и не глупо. Её судьба не загублена. Она всегда была на правильном пути. Просто в те дни, когда её одолевали сомнения, слишком много времени уходило на то, чтобы вернуть себе уверенность и ясность мысли.
Но это естественно.
Да будет так.
А ещё я не умею писать Ройцентрики, но мне очень хочется.
Ключ №7: "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги"
Название: После полуночи
Автор: Титановые голосовые связки Донны Ноубл ака […Soulless…]
Фендом: FMA
Рейтинг: R
Жанр: размышлизмы, ангст, романс
Пейринг: Рой/Лиза, Ласт
Предупреждения: ООС, постканон
Дисклеймер: не моё, поиграюсь и отдам
Размещение: только с разрешения автора. Уважайте чужой труд.
Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы. Призраки прошлого никого не отпускают так легко, как хотелось бы.
Порой достаточно лишь крохотного прикосновения к воспоминанию, чтобы разум тут же услужливо предоставил тебе бесплатный билет в то, что уже случилось. Даже если тебе этот билет совсем не нужен и ты бы лучше заплатил любые деньги за то, чтобы некоторые образы, разговоры и места остались навсегда похороненными под серыми слоями пыли в самых дальних углах души. Но нет; логические цепочки и ассоциативные ряды, пара мгновений – и лишь самую малость поблёкшая со временем мозаика вновь встаёт перед глазами. Ещё хуже, когда прошлое подбирается к тебе во сне, и ты вместо поиска отдохновения снова борешься с уже уничтоженными врагами, обретшими бессмертие в твоей памяти. Идеальная пытка.
Призраки прошлого, так или иначе, не отпускают вовсе никого. Только предоставляют тугой ошейник с поводком – у кого-то более длинный, у кого-то совсем короткий. Все до единого люди знают это. А те, чья жизнь была наполнена событиями, оставившими в душе неизлечимые временем уродливые шрамы – и не суть важно, произошли они два часа, семь дней или несколько десятков лет назад – знают это лучше остальных. Потому что их поводок слишком короток.
Рой Мустанг был из числа именно таких людей.
Иногда, особенно по ночам, когда разум был свободен от дневной суеты, дыхание уже случившихся с ним наяву кошмаров преследовало его, травило умелым охотником и загоняло в угол, и он едва ли волосы на себе не рвал от бессилия. Он бы ни за что не сказал этого в те дни, когда был юнцом из военной академии, и скорее плюнул бы в лицо любому, посмевшему нести подобную ересь, но теперь понимал: когда всё происходило в реальности, было легче. Жги, не думай, просто бей, иначе умрёшь - разрывающее сердце осознание, чувство вины и безжалостные мысли придут, конечно, но придут позже. А как быть с тем, чего не потрогаешь руками и не сожжёшь пламенем, жадно пожирающим любую предоставленную ему плоть? Как быть с тем, что уже не существует, но продолжает истязать, дотягиваясь до тебя даже из ада?
Как быть с клеткой из воспоминаний, которую тебе заботливо выстраивает сознание?
Вот и теперь, вновь проснувшись от очень долгого и обжигающего веки сна, он в очередной раз не находил ответов на поставленные вопросы.
Обернувшись, он поспешно посмотрел на развал простыней. Нет, ничего не случилось. Всё хорошо. Всё так, как и должно было быть уже давно. Лиза лежала рядом, свернувшись на кровати совсем рядом с ним. Лунные блики плясали на коже обнажённых плеч и рук, отсвечивая белым, с чуть приоткрытых розовых губ слетало тихое размеренное дыхание. Лицо выглядело спокойным и мягким – таким, каким редко бывало в часы её бодрствования; уже отросшие золотые волосы разметались по подушке, кое-где свернувшись в колечки.
Кажется, сегодня во сне она видела что-то хорошее. Или не видела вовсе ничего, провалившись в тёплую и спасительную пучину покоя без сновидений.
Но Рой знал, что для неё пережитое тоже не делало исключения и что перед ней, как и перед ним, представали страшные картины; пару раз из тех, что она ночевала в его постели, они оба даже просыпались от её крика. В те ночи в её глазах стояли слёзы. А он так редко видел её плачущей – Лизу, его гордую, сильную Лизу! – что в первые мгновения это зрелище его почти потрясло, и он не мог делать ничего, кроме как прижимать её к себе и шептать, что всё в порядке.
Их кошмары были во многом похожи. Да у них, прошедших вместе, бок о бок, сквозь столь невозможно многое, и не могло быть иначе. Им снился Бертольд Хоукай, кашляющий кровью. Им снилось палящее солнце Ишвара, люди, превращающиеся в огненные столбы, и дети с аккуратными алыми дырочками ровно посреди лба. Им снилось, как между тонких пальцев Лизы, тщетно зажимающих шею, сочилась густая жидкость, отдающая тошнотворным привкусом металла. Им снилась обойма пуль, всаженных в тело Ласт, и её ядовито-сладкая, почти змеиная улыбка.
Лиза никогда не говорила об этом открыто, и Рою пришлось – увы, напрасно! - приложить неимоверные усилия, чтобы вытянуть из неё хотя бы намёк, но он догадывался, что в те ночи, когда она кричала, она вновь переживала те страшные секунды, когда гомункул по имени Похоть прошептала: «Я мигом отправлю тебя вслед за твоим командиром». И Лиза снова слепла от ярости и горя, задыхалась, дрожа, и, проснувшись, не могла различить границу между явью и кошмаром.
Ему и самому снился тот день. Чаще, чем хотелось бы. Как-то раз, в порыве естественной откровенности, он сказал ей об этом, и ответом ему было побелевшее лицо и едва слышный вздох. Лиза всегда корила себя за допущенную тогда слабость, за эмоции, которые она не смогла обуздать, и за нежелание жить. Он сам уже давным-давно простил её за это, простил в тот самый момент, когда накричал на неё в больнице… но она не могла сделать для себя того же. Лиза Хоукай была не из тех, кто легко и охотно находит себе оправдания.
Но Рой никогда не говорил ей о том, чем неизменно заканчивался его сон о третьей исследовательской лаборатории, и о том, почему он просыпался, судорожно хватая ртом воздух, почему тело сводило от вспышек гнева и почему рана в боку орала дурным голосом, разгоняя по организму волны почти физически ощутимой боли.
Каждый раз Рой вновь и вновь видел, как горела Ласт. Слышал, как его собственный голос, прорывающийся через стиснутые зубы, тонет в вое огня, охватывающего её фигуру, и её криков. Различал, как пальцы той, что называли Идеальным клинком, тянулись к нему с единственным остервенелым намерением. Он видел всё это так убийственно чётко, до малейших деталей, до масляного блеска в глазах гомункула, что любому на его месте могло бы быть страшно.
Но он не боялся. Он был в ярости от слов, которые она постоянно, не делая исключений, говорила ему перед тем, как превратиться в кучу пепла – слов, которые, как оказалось, ранили гораздо хуже материального оружия.
-Запомни моё имя, Рой Мустанг, - шептала Ласт гортанно, почти мурлыкающе, всё тише по мере того, как её поглощали новые и новые языки пламени, - Запомни, потому что я буду являться к тебе всякий раз, когда ты будешь обнимать её. В её глазах ты увидишь меня. С каждым проявлением греха…
-Сдохни, тварь! Сдохни! – шипел он в ответ, не разбирая, от боли или же от желания, чтобы это омерзительное существо поскорее исчезло и перестало осквернять своими словами женщину, которую он любил.
-…она всё больше станет похожей на меня…
Ещё одна ревущая вспышка, и всё заканчивалось. Но улыбка гомункула ещё долго висела в воздухе прямо перед его глазами – даже когда он выбирался из объятий кошмара, порождённого собственными страхами и событиями былых дней.
И сегодня он вновь видел эту улыбку и слышал голос, жгуче стучащий по барабанным перепонкам, потому что сегодня ему снился именно этот сон.
Он не так боялся видений, в которых Лиза истекала кровью на холодных камнях, как этих слов умирающей Ласт. Те приветы из прошлого отравляли сами себя, потому что были обращены к смерти, которую они оба победили. Этот же сон вонзал ядовитые жала в жизнь, в то, что он имел сейчас, в то, до чего руки гомункулов никогда не должны были дотянуться.
Рой знал, что это неправда. Рой знал, что ничего этого не было, что это лишь бред запутавшегося разума, но подобное знание не воздвигало спасительной стены, оберегающей сознание от Ласт, что продолжала впиваться своими когтями в его настоящее.
Между Лизой и похотью не было ничего общего. Когда он впервые поцеловал её, она выглядела почти стыдливо; когда их отношения впервые дошли до близости, она тихо дышала и отдалась на его волю. Уже потом, мягко изгибаясь в его руках, она и сама порой проявляла инициативу. Но лишь постепенно и осторожно.
Он видел это в её глазах, тёмных, словно выдержанное вино. Она не умела соблазнять так, как это делали девочки из бара мадам Кристмас, не умела зазывать и дразнить. Зато она была такой настоящей, такой искренней и живой…
Она просто любила его всем своим существом.
Нет, в Лизе не было ничего от застилающей глаза похоти. Даже тогда, когда они оба горели от искр, высекаемых с каждым соприкосновением двух раскалённых тел. Но почему тогда эти слова умирающего врага, которые на самом деле никогда не были произнесены, били по нему со столь страшной силой?
-Рой…
Вздрогнув, он повернулся на звук голоса. Лиза уже не спала; приподнявшись на локте, она с тревогой смотрела на него. Одеяло с неё немного сползло, и он мог видеть красиво очерченную упругую грудь.
Во рту было сухо.
-Да вот, проснулся, - он попытался улыбнуться. Вышло, по всей видимости, не слишком удачно, потому что Лиза нахмурилась. Между тонкими бровями пролегла вертикальная морщинка.
-Что-то случилось? – тихо спросила она. Конечно, от неё не скроешь. Это она могла держаться стойким оловянным солдатиком, сжав губы и не выдавая своим видом всего, что творилось у неё на сердце – хотя, конечно, и в этом правиле были исключения. Если уж быть откровенным, самое большое его ночное мучение было связано с этим самым исключением. Но ирония судьбы заключалась в том, что обладательница и фамилии, и прозвища «ястребиный глаз» умела видеть не только то, что бежало по земле и летело в небе. Она умела смотреть в душу – и особенно ему. После всех этих лет было бы странно, будь оно по-другому.
-Дурной сон. Не бери в голову, - ответил Рой, проведя ладонью по лицу и тщась снять этим движением ещё не отпустившее его наваждение. Под закрытыми веками что-то ослепительно полыхнуло.
Сев рядом с ним, она обняла его. Он чувствовал, как шею легко щекочет её дыхание, и каждой клеткой отзывался на тепло, сообщаемое ему её телом. Так было немного спокойнее.
-Может, будет легче, если расскажешь, о чём он был в этот раз? - прошептала она, отведя со лба Роя чёрную прядь.
Нельзя. Нельзя было тревожить её ещё больше. Рассказать ей о Ласт, из глотки которой вместе с хрипами исторгались слова о том, что однажды Лиза станет похожей на неё? Добавить лишних подозрений и разбередить старые раны как раз тогда, когда всё почти стало хорошо? Нет, Рой слишком боялся за свою подчинённую, которая бесконечно давно перестала быть просто подчинённой.
-Не беспокойся. Я в порядке. Это просто один из кошмаров. У нас с тобой их богатый арсенал, но мы уже видели все. Ничего страшного.
Да уж, точно. Ничего нового и ничего страшного – вот только по нервам прокатывается взрывной волной. Так и параноиком недолго стать. Или алкоголиком. Неизвестно, впрочем, что хуже.
Ему некстати вспомнилась история доктора Нокса и его развода, на который он пошёл ради того, чтобы не подвергать жену еженощной опасности. Просыпаясь после снов об Ишваре, он не различал, где заканчивался сон и начиналась реальность, и собственная жена, самый родной человек, в такие секунды казалась ему ишваритом, желавшим убить его… Рой почувствовал, как в теле закипает негодование. Какого чёрта он должен жертвовать своим простым человеческим счастьем и покоем в угоду непонятно чему!
Ладонь Лизы аккуратно легла на его бок, туда, где тянулся шрам от ожога.
-Наверное, дурные сны – это плата за наши грехи. От неё никуда не денешься, но научиться жить с ней хоть как-нибудь можно…
Он дёрнулся, как от удара. Перед глазами стремительно пронеслась улыбка, чёрно-белая из-за сажи на полных губах, которая интимно, доверительно сообщала ему о том, что ещё может послужить платой за грех – пусть и иного рода.
«…она всё больше станет похожей на меня…»
-Рой?
На одну очень долгую секунду зрачки в её глазах показались ему по-кошачьи вертикальными. Но уже потом он различил беспокойство, блестевшее под ресницами.
Как же неудачно вышло, что она проснулась и увидела его таким именно после этого сна! Он бы приходил в себя, как и обычно, слушая, как она тихо и мирно дышит, вместе с бегом секундной стрелки на часах убеждался, что всё это просто глупость, а не пророчество, а наутро уже она будила бы его невесомой улыбкой. Но нет, теперь он запутывался ещё больше, а она волновалась из-за его бредовых фантазий.
-Ладно, Лиза. Это был очень дурной сон, - проскрежетал его голос. Она погладила его по голове, как маленького ребёнка.
-Но всего лишь сон. Ты и сам это знаешь, потому что говорил об этом множество раз, - да, и в самом деле, но кому, как не ей, было знать, что говорить и верить – не одно и то же?
-И как бы то ни было… может, этого мало, но я с тобой. Что бы ни случилось, - руки Лизы притянули его ближе к ней; он ощущал мягкое касание её грудей, поднимавшихся и опускавшихся в такт вдохам и выдохам, и полет тонких рук по его спине.
Стало слишком жарко.
-Хочешь, принесу воды?
-Не надо, - он поспешно качнул головой. От её кожи неуловимо пахло сиренью, и ему не хотелось разрушать этот момент, захлестнувший его с головой. Ему хотелось, чтобы он длился если не вечно, то хотя бы до тех пор, пока все кусочки разрозненной мозаики в его голове не встанут на свои места. Запах самой важной в его жизни женщины успокаивал разум. Зато, правда, пробуждал затёкшее тело.
Тихо вздохнув, Рой поцеловал её плечо. Близость Лизы, тёплой, живой, сотворённой, как и он, из плоти и крови, а не из пустых иллюзий, прогоняла страхи прочь. Самая лучшая терапия. Нет, никакой кошмар не мог стоять между ними, ничто на свете не могло отнять их друг у друга и отравить их отношения. И зачем говорить о столь тонкой материи, коей являлся сон, зачем терзать и без того усталую голову, если можно довериться телу, которое не обманет? И его собственное тело прямо сейчас сообщало ему о гладкости кожи под его пальцами, скользившими по её бедру, и о ласкающем чувстве любви и заботы.
Из машинального всё, что он делал в данную секунду, стало осмысленным. Его губы нашли её, чуть приоткрытые, зовущие, терпкие. Упоительное ощущение – вот что было правдиво. И оттого всё его размышления показались ему ещё более бессмысленными.
Все в штабе, перешептываясь и переглядываясь, не просто так называли Лизу его ангелом-хранителем. Впрочем, вряд ли они могли догадаться, но эти слова скрывали за собой абсолютную правду. Когда-то Лиза поклялась прикрывать его спину и последовать за ним даже в ад, если потребуется, и она держала своё слово. Она спасала его, рискуя собой, и помогала вернуться на правильную дорогу, когда он не мог отделаться от ощущения, что впереди лишь кромешная тьма и все ведущие его огни погасли. Она шла за ним даже в зыбкую трясину его воспоминаний и страхов и оберегала его от врагов, которые ранили душу, а не тело, ничего не требуя взамен.
Иногда Рой думал, что, не будь её рядом с ним, он бы не достиг того, что имел сейчас. Всё в его жизни было завязано на семье Хоукаев: сначала на мудром наставнике, а потом и на его дочери, которая поверила ему и оставалась с ним и в радости, и в трудности – а трудностей на их пути было достаточно.
И потому иногда, как сейчас, Рою казалось, что он никогда и ничем не сможет отплатить ей. Они оба знали, что это был только её выбор, но он не мог отделаться от ощущения бесконечного долга. И всё, что он мог делать на данный момент, так это целовать её, вкладывая в поцелуи всю невысказанную благодарность за то, что она рядом, всю свою веру и всю свою любовь. Но ей этого было достаточно.
А душевные терзания отступали всё дальше в темноту по мере того, как между ними в очередной раз пышным цветом распускалось пламя. Слов было не нужно, они давно понимали друг друга с полувзгляда и обрывочного шороха, когда им было, что сказать. Тоже своеобразный способ забыться, но живой, трепетный и почти волшебный. Потому что связь между ними, вместе пережившими и прочувствовавшими столько, что хватило бы не на один десяток жизней, и была чистым волшебством, в котором никому, кроме них двоих, не было места.
Всё его мироощущение теперь было заполнено Лизой, её запахом, её волосами, струившимися меж его пальцев золотым песком, вкусом её губ. Это было спасением. Присутствие Ласт в их жизнях истлело и исчезло вместе с пеплом, в который она сама когда-то превратилась. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько часов или, быть может, даже минут, но теперь он был чист и свободен от гнетущих петель прошлого, тугими кольцами обвивавшихся вокруг его горла и мешавших дышать.
Так и должно было быть.
Рой знал каждый шрам на алебастровой коже, каждую родинку, каждый кусочек затейливой вязи из оставшихся на её спине, но всё равно узнавал её тело заново. Он знал её душу, её чаяния и надежды – и понимал, что не знает её вовсе, когда она улыбалась одними уголками губ, увлекая его за собой и обрушиваясь на выбеленные лунным светом простыни.
-Лиза… - выдохнул он, почувствовав приятную тяжесть её ног на своей талии, но она приложила палец к его губам, заставляя его умолкнуть.
С этим было трудно спорить.
Закрыв глаза и прикусив губу, он позволил себе раствориться в её обволакивающем не только тело, но и самое естество тепле, прислушаться к бешеному ритму сердца и поймать ветерок дыхания, прошелестевший по его ключицам. Ласт ошибалась, потому что Ласт не могла знать истинной натуры Лизы. Это была не похоть, это была тихая, запредельная, но испепеляющая нежность, сильная и податливая, тающая и опаляющая прикосновениями. В его разуме умирали и воскресали целые миры, а в теле гарцевали и вставали на дыбы гребни накрывающих с головой волн, пока в его руках исполняла причудливый танец та, кого он любил.
Перестали существовать просто мужчина и женщина, искавшие и находившие друг в друге защиту от своих страхов - появилось что-то высшее, единое, гармоничное. Значение имело только то, что происходило в данную секунду; всё, что было и всё, что будет, не было хоть сколько-нибудь важным сейчас, когда их души сливались в один вихрь.
Когда всё, что происходило между ними, докатилось до пика, из его груди вырвался не то рык, не то стон, и они растянулись на кровати, шумно дыша. В висках стучала кровь, а по телу разлилась блаженная слабость. Опустошённый, он чувствовал руки Лизы на своих плечах, а её волосы щекотали ему грудь.
-Если бы на каждый мой кошмар ты реагировала так, - несколько сладких, тягучих минут спустя Рой нашёл в себе силы улыбнуться, - Я бы будил тебя каждую ночь.
Она прижалась к нему.
-Тогда когда же спать?
-Может, на работе?
-Нет уж, так не пойдёт. Ты не за тем зашёл так далеко, чтобы теперь упускать свои шансы из-за недосыпа. И я ещё буду виноватой, - полушутливо-полусерьёзно отозвалась Лиза, чуть отодвинувшись от него.
Он дружелюбно фыркнул.
-Ладно, так и быть. Уговорила.
О том, что он и так слишком часто просыпался от кошмаров, Рой говорить не стал: Лиза прекрасно знала об этом, потому что сама переживала подобное. И сейчас ему, разомлевшему в неге эмоций, подаренных ею, хотелось так наивно и глупо верить в то, что однажды призраки прошлого отпустят их обоих насовсем, и это однажды уже совсем близко.
Близилось утро, способное разрушить трепет покоя, в котором он пребывал сейчас; возможно, и их счастье когда-нибудь подойдёт к концу, но он надеялся, что это случится лишь тогда, когда к ним явится старуха смерть. И то – старуха являлась к ним уже немалое количество раз, а счастье – простое, слепое, человеческое! – пусть и затихая в те моменты, всё ещё продолжалось, провозглашая торжество жизни. Да и если исчезает что-то хорошее, то и что-то плохое когда-нибудь тоже должно сойти на нет. Огненный алхимик не мог не знать о принципе равноценного обмена, как не мог не знать о том, что не существует ничего бесконечного.
Отчего-то ему вспомнились хмурые слова учителя Хоукая, которые он сказал ему одним промозглым серым утром. "В этом мире ничто не вечно, так что, как ни старайся, даже память о нас все равно сотрется из летописи жизни. Живи настоящим, а не будущим, в котором нас не будет даже на листах бумаги". Сейчас, когда бренность сущего ощущалась особенно остро, а собственная невесомость словно поднимала тело ввысь, Рой подумал, что в кои-то веки учитель был неправ.
Жить настоящим значит сжигать самого себя. Жить будущим и класть себя на алтарь собственных мечтаний и целей значит гореть и зажигать людей вокруг.
Глядя в глаза Лизы, тихо улыбавшейся ему, он понял, что один человек уж точно горел и светил вместе с ним, подпитывая его собственным внутренним пламенем.
-Спокойной ночи, - прошептал он, коснувшись губами её лба, и закрыл глаза.
И даже если Ласт ещё раз явится, чтобы тревожить его покой, он сможет найти выход - до тех пор, пока рядом с ним находится женщина, способная спасти его даже от смерти.
Но отчего-то он был уверен, что этого больше не случится.
@музыка: Pillar - Call to action
@темы: Бумага все стерпит, Любителям полкаши и старлея, а также прочих прекрасных людей, посвящается, Шип - это не только лодка
-
-
08.04.2012 в 21:38-
-
08.04.2012 в 22:09склероз моуд онмного кто пинал, сириосли!-
-
08.04.2012 в 22:10Обязательно прочитаю твои новые фанфики, когда ручки дойдут)
-
-
08.04.2012 в 22:37Жду, когда ручки дойдут)
-
-
08.04.2012 в 22:40ПС: я еще и к Доктору ручки тяну, но боюсь, это будет не скоро =_=
-
-
08.04.2012 в 22:52О даааа, я тоже
ПС: я еще и к Доктору ручки тяну, но боюсь, это будет не скоро =_=
Не так важно, когда, главное, чтоб было!