Жить ой. Но да.
"Новый американец", МХТ им. Чехова
Наверное, не у меня одной в детстве был калейдоскоп. Можно было часами вращать его и смотреть, как один прихотливый узор сменяет другой, и эта незамысловатая забава почему-то не надоедала. "Новый американец" - точно такой же калейдоскоп, но уже театральный. Три с половиной часа зарисовок из жизни советского человека, которые поворачиваются разными сторонами, переплетаются, вытекают одна из другой - короче говоря, сплетаются в нескучную историю, которую очень интересно смотреть.
Да какой там интересно; это слишком слабое определение. Мне безумно понравилось.
На самом деле, невзирая на общую грусть текстов Сергея Довлатова, которая нет-нет, а проскочит между строк, спектакль получился дико смешным. Немаловажную роль в этом сыграли (какой каламбур) актёры, но полную восторгов оду я спою им чуть ниже. Важней всего то, что всё остроумие, всю бесшабашную иронию, всю прямолинейность и простоту, что были у Довлатова, в "Новом американце" умножили, довели до какой-то невероятной высоты, так, что не возникает никаких сомнений в первоисточнике. Этот спектакль полон любви; как к его книгам, так и к нашим людям, вечно молодым и вечно пьяным, хитрым и добросердечным - словом, полон всем тем, что будет понятно любому мыслящему человеку, вышедшему из (пост)советского пространства. Именно поэтому, когда затихают аплодисменты, ты улыбаешься, улыбаешься всему и разом: комичности происходившего, таланту артистов и создателей спектакля, ладной атмосфере и чувству неожиданной теплоты.
Нил Гейман в своей "Истории с кладбищем" сказал одну убийственно точную вещь: они как те люди, которые думают, что будут счастливы, если переедут в другое место, а потом оказывается: куда бы ты ни поехал, ты берёшь с собой себя. И пока мы с родителями смотрели "Нового американца", в моей голове неустанно крутилась, будто заевшая пластинка, именно эта фраза. Z почему-то впервые восприняла тексты Довлатова с точки зрения именно эмиграции. Всё это никак не отменяет того, что у самого Довлатова, как мне кажется, никаких точек зрения вовсе не было - было только целостное восприятие мира глазами человека, который рад нестись по волнам бытия дрейфующей льдиной. Но вот вопрос переезда в другую страну в надежде что-нибудь изменить и задышать свободно, наивная вера в то, что там-то уж точно будет лучше, не раз и не два озвученные в том же "Филиале"... в театральном прочтении они выстрелили неожиданно - для меня - и дали простой и универсальный ответ. Ответ состоит из двух частей. Первую озвучил Гейман, вторая ещё короче.
Хорошо там, где нас нет.
Лучше всего тему эмиграции обыгрывает художественное решение спектакля. Оно подчёркивает то, о чём я писала выше: и Советский Союз, и США - всё выглядит одинаково; нет никакого резона сравнивать одну изнанку с другой. Изменятся детали, но суть, бревенчатая деревянная суть, останется неизменной. Но может, конечно, это просто очки на залитых спиртом глазах героя... не знаю.
Папа отметил созвучность "Нового американца" ленкомовской "Вальпургиевой ночи", и я с ним абсолютно согласна. И там, и там герои - пьющие философы, всю тяжесть жизни с которыми ты сознаёшь вполне трезво, но устоять перед обаянием всё-таки не можешь. Но если Ерофеев - это метафизика абсурда, помноженная на российскую ментальность, то "Новый американец" - вещь определённо более земная, более реальная, непохожая на алкогольные галлюцинации. В ней, разумеется, есть своя воздушная невероятность, но в общем и целом это история уже не из области фантазий. Мне подумалось даже, что это уже не столько полное самоиронии жизнеописание человека, с которым случилось немало драм и весёлых событий, сколько портрет поколения, повально больного инфантильностью. Потому что кроме, пожалуй, Лены инфантильностью здесь действительно страдают все: заключенные (чего стоит один потомственный вор, который воровал и будет воровать), Тася, сначала звонящая в Москву, а уже потом интересующаяся, есть ли на это деньги, и, конечно, сам Сергей - в первую очередь Сергей.
Состав "Нового американца" - это отдельный его бриллиант наравне с умной и разнообразной сценографией и трогательным музыкальным оформлением. Сергея Долматова умопомрачительно играет умопомрачительно мной любимый Дмитрий Брусникин, подлинный мастер с иронично-печальной харизмой - той самой, безупречно довлатовской. На моей памяти это, пожалуй, один из самых точно схваченных образов вообще, синхронизация с персонажем на каком-то запредельном уровне. Хороши Наталья Рогожкина и Марина Брусникина, играющие Лену и Тасю; впрочем, если Лену я и видела примерно такой, то вот на Тасю пришлось посмотреть под новым углом. Но Марине Станиславовне идёт, ох идёт.
И, конечно, как не упомянуть о целой братии чудо-артистов: Ростислав Лаврентьев, чьё блестящее комическое дарование сразило меня окончательно, Валерий Трошин, потрясающий Евгений Киндинов, очень сочно и очень характерно исполняющий и без того сочную и характерную роль; прекрасные женщины - Юлия Чебакова, Кристина Бабушкина (как же ей идут такие персонажи!) и Дарья Юрская. И все они сегодня играли с таким удовольствием, что это не могло не сразить.
Короче говоря, у меня плюс один спектакль, который я ещё обязательно пересмотрю, и он прекрасен.
Ночь поэзии в МХТ им. Чехова
Сначала ты почти не спишь две ночи, потому что диплом, потом ты не спишь ночь, потому что шесть часов поэзии, потом ты почти не спишь ночь, потому что пьёшь. Я в коматозе, но полёт нормальный.
Не могла я пройти мимо такой вещи как Ночь поэзии. Родители не рискнули, а вот я рванула так, что пятки сверкали, и ничуть не жалею. Это - большой-большой глоток воздуха посреди дипломных будней, которые, к (не)счастью, близятся к концу. Шесть часов, в которые твои любимые артисты читают стихи: давно и преданно обожаемых авторов, звучащих по-новому, и кого-то неожиданного, неизвестного, но так, что ты делаешь для себя мысленную закладочку. Я не знаю, можно ли как-то объять и объяснить мой восторг и мои сияющие глаза; и уж точно нет никакой возможности передать, как это было.
Как прекрасен Дмитрий Назаров, например, читающий Сашу Чёрного так, что от хохота ты сползаешь на пол, размазывая по болящим щекам слёзы умиления. Как прекрасна Галина Киндинова, своим исполнением "Шестого чувства" Николая Гумилёва приделывающая к твоему сердцу крылья. Как прекрасен Саша Молочников, читающий "Балладу о крыльях" Рождественского легко, с улыбкой, и безумно зло. Как прекрасно трио Яночки Гладких, Артёма Быстрова и Владимира Маяковского. Как прекрасна Мария Карпова, которая с непринуждённостью и изяществом заставила меня пересмотреть моё отношение к Пастернаку. Как прекрасна Юлия Чебакова, заново открывшая для меня Даниила Хармса. Как прекрасна Юлия Ковалёва, на пару с Котом Басё разорвавшая меня пополам. Как прекрасен Артём Волобуев, который - в разрыв, с разбега и ровно под сердце, прям сразу - исполнил "Завещание" Лермонтова, и мало что в эту ночь подводило к моим глазам и горлу слёзы так сильно. Как прекрасна мастерская Дмитрия Брусникина с удалым исполнением Высоцкого и удивительным прочтением песен (!) Лигалайза и Тимати (!!!), заставившая всю молодёжь орать от восторга и осознания того, какую саркастичную осмысленность можно придать всему этому абсурду. Как прекрасна женская половина курса Евгения Писарева; за некоторыми обязательно буду следить, например, за Катей Рогачковой, которая восхитительно чувствует Стефанию Данилову и "Тишину" Дельфина...
Нет, нет таких слов. Просто потрясающе. Марине Станиславовне Брусникиной, трепеща, кланяюсь в ноги.
"Нюрнберг", РАМТ
Сегодня утром мне в ленте попалась на глаза цитата Ивана Карамазова: в самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток. А вечером мы с папой вышли с "Нюрнберга", и я подумала - чёрт, ну до чего же...
Восхитительный, блестящий спектакль.
На самом деле, всё отозвалось, всё откликнулось: и Достоевский, и "Мефисто" с "19.14", и "Страх и нищета в Третьей Империи". Да и не могло быть иначе с этой берущей за живое историей - берущей не натурализмом, хотя и без него в какой-то степени не обошлось, а последовательным подведением к целой ватаге мыслей, возникновение которых неотделимо от восприятия Второй Мировой. Да и не только её, наверное - любой кровавой человеческой катастрофы; но по степени масштабности и кровавости Вторая Мировая, конечно, конкурентов не имеет.
"Нюрнберг" - это история, которая в контексте "коричневой чумы" умудряется обладать даже некоторой деликатностью. Тебя не собираются отправлять в концлагерь, в печь, на стерилизацию; обо всём этом, само собой, скажут, но ощущения пропущенности через мясорубку не будет. Здесь главное не это. На солирующей скрипке играет выбор. Не тот ежедневный, который мы делаем каждую минуту, а другой, страшный: выбор между искуплением и успокоением собственной совести, между чувством справедливости государства и собственным чувством справедливости, между стороной обвинения и стороной защиты. И тебе, зрителю, тоже предлагается выбрать.
Профессия судьи - слепая и жуткая ноша; "Нюрнберг" наглядно показывает, что всё в ней идёт по спирали. Сегодня ты - судья в нацистском режиме; завтра тебя будут судить за принятые решения, а послезавтра осудят уже тех, кто вынес приговор тебе - и так до бесконечности. А чувство вселенской справедливости так и не придёт: прокурору недвусмысленно укажут на его место и необходимость учитывать в данном процессе сложившуюся политическую ситуацию, адвокат плюнет ядом, заверив, что через пять лет все осуждённые на пожизненное выйдут на свободу. К адвокату претензий нет, он сам претерпевает те ещё моральные муки; он просто делает свою работу, и делает хорошо.
Фигуры осуждённых, за исключением Яннинга намеченные лишь несколькими штрихами, всё же очень колоритны. Один - с сальной усмешкой, не испытывающий ни капли раскаяния. Другой - бывший руководитель концлагеря, спокойно констатирующий, что убивать не слишком трудно, а вот утилизация трупов - это задача. Третий после просмотра документального фильма об освобождении Дахау с искренним недоумением восклицает: разве может такое быть, разве могли мы знать, что там творятся такие зверства?
А если так - то, наверное, убивают ножи и пули, а не руки, которые сжимают рукоятку, не пальцы, которые спускают курок? В буквальном, физическом понимании так и есть. Но в понимании мысленном...
Нацистские судьи в рамках данной ситуации - эти самые руки.
С художественной точки зрения спектакль решён вкусно и многогранно: не самый динамичный сюжет оформили метафорично, живо, подвижно. Сцена - кубик, предстающий то кабаком, то дворцом правосудия - и подсудимые, и судопроизводители здесь будут пить пиво, толкая свои речи. Мне нравится думать, что подобная сценография - эдакий вариант чистилища и суда, соответственно, куда более высокого, чем земной - вот только проблемы, с которыми сталкиваются судьи, адвокат и прокурор, здесь вполне земные. Музыкальность и масштабность тоже совершенно поразительные: и чечётка, и оперные арии, и танцевальный номер с обнажёнными на грани фола пареньками - словом, определённая созвучность кабаре в наличии. Что касается артистов, то отдельно хотелось бы отметить троих: Илью Исаева, Дениса Шведова и Евгения Редько. Исаев - немного предсказуемый, но крепкий, берущий за живое Яннинг, волей-неволей вызывающий сочувствие. Шведов и Редько - две противоборствующие стороны, которые достойны друг друга и чьё противостояние иногда задевает мощнее, чем нравственные метания судьи и того же Яннинга. Дениса Шведова я очень люблю после "Майора" Юрия Быкова, и импульсивный, резкий, будто гранитный прокурор с высокими идеалами справедливости - стопроцентно его роль. А Евгений Редько - это просто бриллиант спектакля; чрезвычайно хороший адвокат, который плетёт вязь из слов столь умело, что ты... нет, не то чтобы начинаешь сопереживать осуждённым, но понимаешь, что в коричневой чуме, прошедшей по Европе, повинны все, допустившие её возникновение. Его монолог после признания Яннинга такой мощный, что непонятно, кто в итоге оказался победителем в этой схватке. Я не признаю усиленного оправдания многих жутких вещей, которым просто не должно быть оправдания, но в его линии защиты людей, сравнение которых со зверями будет оскорблением для последних, есть немало здравых мыслей.
Я же говорю: этот спектакль - пища для бесперебойной полемики.
В общем, "Нюрнберг" говорит ещё о многом. О трагедии целого народа - трагедии, в которой приход Гитлера к власти становится лишь закономерным итогом. О совести. О смерти сотен на фоне смерти миллионов, которая от этого не перестаёт быть смертью. О том, что история идёт по кругу. О том, что чистой беспристрастности нет и никогда не существовало. Всё это сложно, но об этом необходимо помнить и думать - хотя бы ради того, чтобы таких драм больше не было. И чтобы быть человеком, разумеется.
Наверное, не у меня одной в детстве был калейдоскоп. Можно было часами вращать его и смотреть, как один прихотливый узор сменяет другой, и эта незамысловатая забава почему-то не надоедала. "Новый американец" - точно такой же калейдоскоп, но уже театральный. Три с половиной часа зарисовок из жизни советского человека, которые поворачиваются разными сторонами, переплетаются, вытекают одна из другой - короче говоря, сплетаются в нескучную историю, которую очень интересно смотреть. Да какой там интересно; это слишком слабое определение. Мне безумно понравилось.
На самом деле, невзирая на общую грусть текстов Сергея Довлатова, которая нет-нет, а проскочит между строк, спектакль получился дико смешным. Немаловажную роль в этом сыграли (какой каламбур) актёры, но полную восторгов оду я спою им чуть ниже. Важней всего то, что всё остроумие, всю бесшабашную иронию, всю прямолинейность и простоту, что были у Довлатова, в "Новом американце" умножили, довели до какой-то невероятной высоты, так, что не возникает никаких сомнений в первоисточнике. Этот спектакль полон любви; как к его книгам, так и к нашим людям, вечно молодым и вечно пьяным, хитрым и добросердечным - словом, полон всем тем, что будет понятно любому мыслящему человеку, вышедшему из (пост)советского пространства. Именно поэтому, когда затихают аплодисменты, ты улыбаешься, улыбаешься всему и разом: комичности происходившего, таланту артистов и создателей спектакля, ладной атмосфере и чувству неожиданной теплоты.
Нил Гейман в своей "Истории с кладбищем" сказал одну убийственно точную вещь: они как те люди, которые думают, что будут счастливы, если переедут в другое место, а потом оказывается: куда бы ты ни поехал, ты берёшь с собой себя. И пока мы с родителями смотрели "Нового американца", в моей голове неустанно крутилась, будто заевшая пластинка, именно эта фраза. Z почему-то впервые восприняла тексты Довлатова с точки зрения именно эмиграции. Всё это никак не отменяет того, что у самого Довлатова, как мне кажется, никаких точек зрения вовсе не было - было только целостное восприятие мира глазами человека, который рад нестись по волнам бытия дрейфующей льдиной. Но вот вопрос переезда в другую страну в надежде что-нибудь изменить и задышать свободно, наивная вера в то, что там-то уж точно будет лучше, не раз и не два озвученные в том же "Филиале"... в театральном прочтении они выстрелили неожиданно - для меня - и дали простой и универсальный ответ. Ответ состоит из двух частей. Первую озвучил Гейман, вторая ещё короче.
Хорошо там, где нас нет.
Лучше всего тему эмиграции обыгрывает художественное решение спектакля. Оно подчёркивает то, о чём я писала выше: и Советский Союз, и США - всё выглядит одинаково; нет никакого резона сравнивать одну изнанку с другой. Изменятся детали, но суть, бревенчатая деревянная суть, останется неизменной. Но может, конечно, это просто очки на залитых спиртом глазах героя... не знаю.
Папа отметил созвучность "Нового американца" ленкомовской "Вальпургиевой ночи", и я с ним абсолютно согласна. И там, и там герои - пьющие философы, всю тяжесть жизни с которыми ты сознаёшь вполне трезво, но устоять перед обаянием всё-таки не можешь. Но если Ерофеев - это метафизика абсурда, помноженная на российскую ментальность, то "Новый американец" - вещь определённо более земная, более реальная, непохожая на алкогольные галлюцинации. В ней, разумеется, есть своя воздушная невероятность, но в общем и целом это история уже не из области фантазий. Мне подумалось даже, что это уже не столько полное самоиронии жизнеописание человека, с которым случилось немало драм и весёлых событий, сколько портрет поколения, повально больного инфантильностью. Потому что кроме, пожалуй, Лены инфантильностью здесь действительно страдают все: заключенные (чего стоит один потомственный вор, который воровал и будет воровать), Тася, сначала звонящая в Москву, а уже потом интересующаяся, есть ли на это деньги, и, конечно, сам Сергей - в первую очередь Сергей.
Состав "Нового американца" - это отдельный его бриллиант наравне с умной и разнообразной сценографией и трогательным музыкальным оформлением. Сергея Долматова умопомрачительно играет умопомрачительно мной любимый Дмитрий Брусникин, подлинный мастер с иронично-печальной харизмой - той самой, безупречно довлатовской. На моей памяти это, пожалуй, один из самых точно схваченных образов вообще, синхронизация с персонажем на каком-то запредельном уровне. Хороши Наталья Рогожкина и Марина Брусникина, играющие Лену и Тасю; впрочем, если Лену я и видела примерно такой, то вот на Тасю пришлось посмотреть под новым углом. Но Марине Станиславовне идёт, ох идёт.
И, конечно, как не упомянуть о целой братии чудо-артистов: Ростислав Лаврентьев, чьё блестящее комическое дарование сразило меня окончательно, Валерий Трошин, потрясающий Евгений Киндинов, очень сочно и очень характерно исполняющий и без того сочную и характерную роль; прекрасные женщины - Юлия Чебакова, Кристина Бабушкина (как же ей идут такие персонажи!) и Дарья Юрская. И все они сегодня играли с таким удовольствием, что это не могло не сразить.
Короче говоря, у меня плюс один спектакль, который я ещё обязательно пересмотрю, и он прекрасен.
Ночь поэзии в МХТ им. Чехова
Сначала ты почти не спишь две ночи, потому что диплом, потом ты не спишь ночь, потому что шесть часов поэзии, потом ты почти не спишь ночь, потому что пьёшь. Я в коматозе, но полёт нормальный. Не могла я пройти мимо такой вещи как Ночь поэзии. Родители не рискнули, а вот я рванула так, что пятки сверкали, и ничуть не жалею. Это - большой-большой глоток воздуха посреди дипломных будней, которые, к (не)счастью, близятся к концу. Шесть часов, в которые твои любимые артисты читают стихи: давно и преданно обожаемых авторов, звучащих по-новому, и кого-то неожиданного, неизвестного, но так, что ты делаешь для себя мысленную закладочку. Я не знаю, можно ли как-то объять и объяснить мой восторг и мои сияющие глаза; и уж точно нет никакой возможности передать, как это было.
Как прекрасен Дмитрий Назаров, например, читающий Сашу Чёрного так, что от хохота ты сползаешь на пол, размазывая по болящим щекам слёзы умиления. Как прекрасна Галина Киндинова, своим исполнением "Шестого чувства" Николая Гумилёва приделывающая к твоему сердцу крылья. Как прекрасен Саша Молочников, читающий "Балладу о крыльях" Рождественского легко, с улыбкой, и безумно зло. Как прекрасно трио Яночки Гладких, Артёма Быстрова и Владимира Маяковского. Как прекрасна Мария Карпова, которая с непринуждённостью и изяществом заставила меня пересмотреть моё отношение к Пастернаку. Как прекрасна Юлия Чебакова, заново открывшая для меня Даниила Хармса. Как прекрасна Юлия Ковалёва, на пару с Котом Басё разорвавшая меня пополам. Как прекрасен Артём Волобуев, который - в разрыв, с разбега и ровно под сердце, прям сразу - исполнил "Завещание" Лермонтова, и мало что в эту ночь подводило к моим глазам и горлу слёзы так сильно. Как прекрасна мастерская Дмитрия Брусникина с удалым исполнением Высоцкого и удивительным прочтением песен (!) Лигалайза и Тимати (!!!), заставившая всю молодёжь орать от восторга и осознания того, какую саркастичную осмысленность можно придать всему этому абсурду. Как прекрасна женская половина курса Евгения Писарева; за некоторыми обязательно буду следить, например, за Катей Рогачковой, которая восхитительно чувствует Стефанию Данилову и "Тишину" Дельфина...
Нет, нет таких слов. Просто потрясающе. Марине Станиславовне Брусникиной, трепеща, кланяюсь в ноги.
"Нюрнберг", РАМТ
- Протестую! Свидетель находится не на скамье подсудимых!
- Вся Германия на скамье подсудимых.
- Вся Германия на скамье подсудимых.
Сегодня утром мне в ленте попалась на глаза цитата Ивана Карамазова: в самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток. А вечером мы с папой вышли с "Нюрнберга", и я подумала - чёрт, ну до чего же...
Восхитительный, блестящий спектакль.
На самом деле, всё отозвалось, всё откликнулось: и Достоевский, и "Мефисто" с "19.14", и "Страх и нищета в Третьей Империи". Да и не могло быть иначе с этой берущей за живое историей - берущей не натурализмом, хотя и без него в какой-то степени не обошлось, а последовательным подведением к целой ватаге мыслей, возникновение которых неотделимо от восприятия Второй Мировой. Да и не только её, наверное - любой кровавой человеческой катастрофы; но по степени масштабности и кровавости Вторая Мировая, конечно, конкурентов не имеет.
"Нюрнберг" - это история, которая в контексте "коричневой чумы" умудряется обладать даже некоторой деликатностью. Тебя не собираются отправлять в концлагерь, в печь, на стерилизацию; обо всём этом, само собой, скажут, но ощущения пропущенности через мясорубку не будет. Здесь главное не это. На солирующей скрипке играет выбор. Не тот ежедневный, который мы делаем каждую минуту, а другой, страшный: выбор между искуплением и успокоением собственной совести, между чувством справедливости государства и собственным чувством справедливости, между стороной обвинения и стороной защиты. И тебе, зрителю, тоже предлагается выбрать.
Профессия судьи - слепая и жуткая ноша; "Нюрнберг" наглядно показывает, что всё в ней идёт по спирали. Сегодня ты - судья в нацистском режиме; завтра тебя будут судить за принятые решения, а послезавтра осудят уже тех, кто вынес приговор тебе - и так до бесконечности. А чувство вселенской справедливости так и не придёт: прокурору недвусмысленно укажут на его место и необходимость учитывать в данном процессе сложившуюся политическую ситуацию, адвокат плюнет ядом, заверив, что через пять лет все осуждённые на пожизненное выйдут на свободу. К адвокату претензий нет, он сам претерпевает те ещё моральные муки; он просто делает свою работу, и делает хорошо.
Фигуры осуждённых, за исключением Яннинга намеченные лишь несколькими штрихами, всё же очень колоритны. Один - с сальной усмешкой, не испытывающий ни капли раскаяния. Другой - бывший руководитель концлагеря, спокойно констатирующий, что убивать не слишком трудно, а вот утилизация трупов - это задача. Третий после просмотра документального фильма об освобождении Дахау с искренним недоумением восклицает: разве может такое быть, разве могли мы знать, что там творятся такие зверства?
А если так - то, наверное, убивают ножи и пули, а не руки, которые сжимают рукоятку, не пальцы, которые спускают курок? В буквальном, физическом понимании так и есть. Но в понимании мысленном...
Нацистские судьи в рамках данной ситуации - эти самые руки.
С художественной точки зрения спектакль решён вкусно и многогранно: не самый динамичный сюжет оформили метафорично, живо, подвижно. Сцена - кубик, предстающий то кабаком, то дворцом правосудия - и подсудимые, и судопроизводители здесь будут пить пиво, толкая свои речи. Мне нравится думать, что подобная сценография - эдакий вариант чистилища и суда, соответственно, куда более высокого, чем земной - вот только проблемы, с которыми сталкиваются судьи, адвокат и прокурор, здесь вполне земные. Музыкальность и масштабность тоже совершенно поразительные: и чечётка, и оперные арии, и танцевальный номер с обнажёнными на грани фола пареньками - словом, определённая созвучность кабаре в наличии. Что касается артистов, то отдельно хотелось бы отметить троих: Илью Исаева, Дениса Шведова и Евгения Редько. Исаев - немного предсказуемый, но крепкий, берущий за живое Яннинг, волей-неволей вызывающий сочувствие. Шведов и Редько - две противоборствующие стороны, которые достойны друг друга и чьё противостояние иногда задевает мощнее, чем нравственные метания судьи и того же Яннинга. Дениса Шведова я очень люблю после "Майора" Юрия Быкова, и импульсивный, резкий, будто гранитный прокурор с высокими идеалами справедливости - стопроцентно его роль. А Евгений Редько - это просто бриллиант спектакля; чрезвычайно хороший адвокат, который плетёт вязь из слов столь умело, что ты... нет, не то чтобы начинаешь сопереживать осуждённым, но понимаешь, что в коричневой чуме, прошедшей по Европе, повинны все, допустившие её возникновение. Его монолог после признания Яннинга такой мощный, что непонятно, кто в итоге оказался победителем в этой схватке. Я не признаю усиленного оправдания многих жутких вещей, которым просто не должно быть оправдания, но в его линии защиты людей, сравнение которых со зверями будет оскорблением для последних, есть немало здравых мыслей.
Я же говорю: этот спектакль - пища для бесперебойной полемики.
В общем, "Нюрнберг" говорит ещё о многом. О трагедии целого народа - трагедии, в которой приход Гитлера к власти становится лишь закономерным итогом. О совести. О смерти сотен на фоне смерти миллионов, которая от этого не перестаёт быть смертью. О том, что история идёт по кругу. О том, что чистой беспристрастности нет и никогда не существовало. Всё это сложно, но об этом необходимо помнить и думать - хотя бы ради того, чтобы таких драм больше не было. И чтобы быть человеком, разумеется.
@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been