Жить ой. Но да.
1. Анри Барбюс "Нежность"1. Анри Барбюс "Нежность"
7/10
Это совсем коротенькая вещичка, буквально на пару страниц. Там несколько писем женщины мужчине. Но меня, если честно, так пробрало, что я в какой-то момент поняла, что сижу в вагоне метро как выброшенная на берег рыба, с трудом хватающая воздух, и глаза мои на мокром месте.
С одной стороны, "Нежность" банальна. С другой стороны, наивна. С третьей - драматична той драматичностью, которая пробуждает желание сказать "верните мне мой 2007". Но есть в ней что-то такое из сферы человеческих чувств, что... что перехватывает дыхание, заставляя понимать, каково это, когда то, что ты ощущаешь, больше, чем ты сам. Больше, чем ты способен вместить. Это - та самая пресловутая беспредельная нежность, когда словами касаются как руками, и даже ещё чуть-чуть мягче. Потому что словами сердце погладить можно, а ладонью - нет.
2. Князь Феликс Юсупов. Мемуары2. Князь Феликс Юсупов. Мемуары
9/10
История моего интереса к этой книге проста. Как-то на The Question мне на глаза попался вопрос "какую самую смешную книгу вы читали?", и кто-то там написал про мемуары Юсупова, в качестве примера приведя ту часть текста, в которой старший брат Николай с любовницей наряжают Феликса кафешантанной певичкой и в семейных бриллиантах отправляют выступать. Я изрядно взгоготала, пока читала этот отрывок, и решила, что непременно хочу прочесть. На Новый год Саня с Настей подарили мне эту книгу, и я отправилась в прошлое Юсупова-младшего.
Вот действительно: по-разному можно относиться к этому человеку, но был он личностью чрезвычайно незаурядной. Наверное, к этому обязывает происхождение, но вот что касается воспитания - тут, особенно в юные годы, Феликс поступал скорее вопреки. От некоторых вещей, которые он вытворял, я хохотала в голос. На этом месте можно вставить ехидный комментарий про "так её растак, эту аристократию, только веселиться и умели", но нет. В его воспоминаниях не только веселье, но и боль за Россию, и тоска по родине, и искренняя печаль в отношении судьбы царской семьи. При всём этом писал Феликс Феликсович с изумительной иронией и изяществом, которое нельзя приобрести - с ним можно только родиться. Он не стремился понравиться или обелить себя, он обо всём, и об ошибках, и о победах, рассказывал просто, не похваляясь. Достоинство аристократа, мне кажется, и должно выглядеть как-то так.
Меня искренне поразил широкий круг его знакомств и его память: практически для каждого человека, сопровождавшего его на протяжении жизни, у него нашлось доброе слово и благодарность. Мне всегда очень тепло читать про такие круговороты добра.
Юсупов был человеком, который любил красоту и искусство: без этого не писал бы он с такой любовью об Анне Павловой, красоте Архангельского и матушкиных украшениях. Но самое удивительное в том, что несмотря на беспорядочную, а местами и откровенно порочную жизнь в нём всегда был стержень, была вера в бога и то, что рано или поздно всё образуется и наладится лучшим образом. Многие вещи он воспринимал с грустью, но всегда - с благодарностью. Я думаю, что это очень правильный и мудрый взгляд на свою судьбу.
Вообще, мне кажется, мемуары - это отличный способ изучить историю. Понятное дело, что в таком случае всегда есть пристрастность, но безликие имена, которыми нас пичкали в школе на уроках, в воспоминаниях обретают плоть и кровь, и всё, что с ними происходило, становится объяснимым и понятным. Не нужно ничего зубрить: ты встречаешь их как старых друзей, и за незнание собственной истории становится чуть-чуть менее стыдно.
Короче говоря, я получила колоссальное удовольствие от прочтения. Рекомендую.
3. Айн Рэнд "Мы живые"3. Айн Рэнд "Мы живые"
8/10
Самое странное в "Мы живые" то, что первая книга Айн Рэнд оказалась несравнимо удачнее, чем следующая. Я читала у неё только "Источник" и не могу сравнивать с чем-то другим её авторства, поэтому буду опираться как раз на него.
Читая "Источник", временами испытываешь гнев, потому что понимаешь, что творцу нужна свобода, которой его лишают. Потом начинаешь злиться на то, что главный антагонист в какой-то момент говорит "эгегей, я просто хочу власти над людьми", а те, кто его поддерживает, становятся всё более и более картонными. "Мы живые" - роман совсем другой: здесь герои трёхмерные, многие их поступки делают практически невозможной их характеристику с точки зрения хорошо-плохо... а ещё, читая его, помимо гнева чувствуешь невыносимую тоску. Сравнением с "В круге первом" я, вероятно, слишком сильно польщу Айн Рэнд - как ни крути, художественно она в разы слабее Александра Исаевича, потому что разговорная речь её персонажей совсем неестественна, а сам текст полон ненужными уточнениями, которые не придают характерам героев никакой ценности, - но сугубо иррациональное эмоциональное впечатление от "Мы живые" имеет схожую с книгами Солженицына природу.
Вероятно, дело в том, что тот же "Источник" - это такая упрощённая версия взглядов Рэнд, разжёванная и поданная на блюдечке так, чтобы даже самый недалёкий понял, что до него хотели донести; другое дело, что объёмы книги делают маловероятным то, что её выдержат все читающие. "Источник" - это какая-то абстрактная Америка, в которой некоторые абстрактные герои сложными и местами чуть-чуть неживыми диалогами и монологами пытаются донести до читателя, что коллективизм - это плохо и ай-яй-яй, а эгоизм - наше всё. "Мы живые" в сравнении гораздо сложнее, и в первую очередь, наверное, потому, что здесь чувствуется эмоциональная вовлечённость Рэнд не просто как автора, а как свидетеля 20-х годов прошлого века на территории России. Я вполне допускаю, что многое из написанного здесь стоит делить пополам; я вполне допускаю, что это призма взгляда Рэнд, в любом случае, весьма пристрастного, превращает изображаемый ею Петроград в такое мрачное зрелище. Но когда я думаю о том, что это не придуманная антиутопия, а кусок моей собственной истории, пусть даже приукрашенный художественным вымыслом, мне, честное слово, становится дурно.
Я не буду здесь растекаться мыслью по древу на тему того, кто в "Мы живые" хороший, а кто плохой. Повторюсь, в отличие от "Источника" большую часть персонажей тут не охарактеризуешь однозначно, и это меня радует. Рэнд могла бы пойти по пути наименьшего сопротивления и сделать всех приверженцев красной власти плохишами, а всю нищую буржуазию - белыми праведными страадальцами, но этого, к счастью, не случилось, за что ей, как автору, несомненный плюс. Но при чтении "Мы живые" со стопроцентной чёткостью видно, какой герой "Источника" из какого персонажа этого романа вырос - и слово "вырос" тут неуместно, потому что в сравнении герои "Источника" скорее деградировали, став проще и приобретя конкретный чёрный или белый цвет. Мне грустно не от этого; мне грустно от того, что "Мы живые" более реален, чем "Источник": к сожалению, обычно именно общество сжирает человека. А иногда так нужно, чтобы было наоборот.
Я не разделяю всеобщего американского хайпа по Айн Рэнд и вообще слабо понимаю, каким образом она там приобрела такую популярность. Я не особо согласна с тем, что эгоизм - это всегда лучше, чем альтруизм (хотя бы потому, что то, что у Рэнд подаётся под соусом "разумного эгоизма", разумным, как правило, не является). Но я, чёрт возьми, хорошо понимаю крики о помощи, которые издают её персонажи, я слышу, как они стучатся в закрытые двери, я вижу жертвы, которые они приносят и которые оказываются никому не нужными (Лео Коваленский, это камень в твой огород! здоровый! здоровенный!). "Мы живые" вызвал у меня чувство сильной вовлечённости и сильного сопереживания, чего я никак не ожидала (на сцене спойлерпрощания Ирины с Сашей я вообще рыдала в три ручья, потому что как так, как так-то?!). Я не могу высоко оценить этот роман с художественной точки зрения, хотя некоторые моменты там бесспорно удачны и хороши, но вот по наполненности... есть там вещи, которые больно бьют по носу, заставляя сморщиться и начать судорожно хватать воздух.
Это не про прошлое и не про будущее. Не про человека, который вёл войну против всех (хотя про него, конечно, тоже). В первую очередь "Мы живые" - это одно сплошное "сейчас", у которого может не быть никакого "завтра".
— Послушай, — тихо сказала она, прильнув щекой к его светлым волосам, — я знаю, что не всегда будет легко сохранять присутствие духа. Иногда возникает мысль: что толку быть смелым ради собственной гордости? Поэтому давай договоримся, что попробуем выстоять ради самих себя. Когда тебе будет очень плохо, просто улыбнись — и вспомни обо мне. Я буду поступать так же. И тогда мы останемся вместе. Запомни, очень важно хранить присутствие духа. Попробуем продержаться как можно дольше.
4. Наталья Ключарёва "Россия: общий вагон"4. Наталья Ключарёва "Россия: общий вагон"
7/10
Это вторая книга Натальи Ключарёвой, которую я держала в своих руках, и... она так резко отличается от Деревянного солнца" и "Деревни дураков" и вместе с тем так на них похожа, что никакого сомнения в авторстве не возникает.
Главный герой "Общего вагона", Никита, ищет Россию по городам и весям, собирая и коллекционируя знакомства, людей, их беды и радости. Эти поиски мучительно похожи на все тексты российских прозаиков разом, причём не только современных, но и давно ушедших. Достоевский здесь идёт рука об руку с Прилепиным, а Пушкин - с Лимоновым и Понизовским. Читая эту книгу, я особенно чётко поняла, что нас всех волнует, в общем-то, одно и то же; вся разница - в том, как один отдельно взятый человек обращается со словом. У Ключарёвой есть едкий, кручинный юмор и совершенная простота. У неё нет той безумной красоты даже в омерзительном, которая свойственна Прилепину, нет нарочитой литературности. Она просто пишет о том, о чём должна, не особо заботясь, насколько патетично или, напротив, приземлённо это выглядит.
"Россия: общий вагон" - это героиня Яся, девочка с чёлкой невозможных цветов, которая притягивает к себе приключения, разговаривает исключительно восклицательными знаками, живёт от приключения к приключению и плачет в трубку по утрам. Это, как мне кажется, и есть сама Ключарёва, которая от своей первой книги и до "Деревянного солнца" претерпевает авторскую трансформацию. В "Общем вагоне" она зла, резка, и её слово чаще бьёт, чем ласкает; к "Деревянному солнцу" она успокаивается, и на смену едкому и часто матерному крику о судьбе России приходит что-то вроде света и горького понимания. Подвижная как ртуть девочка, которую не удержать ни в одних рамках, превращается в умудрённую опытом женщину со звонким голосом.
Есть здесь вещи, которые мне не очень нравятся: например, отдающий слащавой банальщиной финал книги или очень уж типичные для подобного рода литературы персонажи (кроме, пожалуй, матушки - какая тут матушка, братцы, я гоготала как глухарь в брачный период) - но это не так важно. Потому что в целом "Россия: общий вагон" вещь хоть и наивная местами, но честная, искренняя, задорная и печальная. Хорошая, в общем, вещь.
5. Джесси Эндрюс "Я, Эрл и умирающая девушка"5. Джесси Эндрюс "Я, Эрл и умирающая девушка"
7/10
Я клюнула на данную историю после обзора фестиваля Сандэнс, где фильм по этой книге был оценён весьма лестно. Фильм до сих пор так и не просмотрен, а вот первоисточник в списке "на почитать" закрепился прочно.
Поначалу меня не покидало чувство, что вот, снова ещё один автор из числа подобных Сэлинджеру, Фоеру и Чбоски. Я не питаю особой симпатии ни к одному из них, и в первую очередь, если честно, из-за старательно постулируемой нитаковости их главных героев, которой они заботливо кормят своего читателя. Когда современный американский автор сможет написать о трогательном и волнительном внутри нас с помощью героя-подростка, который будет обычным, среднестатистическим таким парнем - я по-настоящему порадуюсь. Но в остальных случаях, противоположных случаях... мне говорят о срывании покровов с зажравшегося общества устами глубоко специфических с точки зрения психологической организации личностей, и уверяют в том, что чистыми и способными на глубокие настоящие чувства оказываются только они, и я зеваю, потому что не верю, не верю, не-ве-рю.
Так вот, это было долгое лирическое отступление, но вернёмся-ка к Джесси Эндрюсу. Да, "Я, Эрл и умирающая девушка", с одной стороны, чётко вписывается в логический ряд книг авторов, которых я указала абзацем выше. Но с другой - есть в этом романе вещи, которые принципиально выделяют его и делают совершенно самобытным. Во-первых, это, конечно, стиль, в котором пишет Эндрюс, и его удивительная способность слышать подростков. Он, несомненно, талантливый социолингвист, потому что мысли и диалоги у него настолько живые в своей неловкости и глупости, что им доверяешь. Сюда же - явная любовь к кино, которой он приправляет свой текст и которую вручает своим персонажам. Фильмы и сценарии главных героев - ещё один важный персонаж этого романа, без которого, вероятно, не было бы и самого романа.
Во-вторых - история, которую рассказывает Эндрюс, почему-то оказывается удивительно трогательной; не приторной, не пропитанной сиропом, а просто по-доброму трогательной. Это вдвойне странно хотя бы потому, что в мотивах, по которым главный герой Грег начинает общение с умирающей от рака девочкой, с которой дружил в детстве, нет ничего особенно доброго и светлого. Но именно всё это превращает "Я, Эрл и умирающую девушку" не в спекуляцию на тему онкологии, в которую так велико искушение скатиться у каждого второго современного автора с целью добавления в произведение овердраматизма, а в простое, приземлённое и честное высказывание. Он говорит о благих намерениях, приводящих нас известно куда, и том, что вынуждает нас поступать друг с другом по-человечески, и о поиске себя. И лейкоз Рейчел тут не самоцель, а средство, помогающее рассказать обо всём этом.
В общем, от "Я, Эрл и умирающая девушка" я получила больше, чем предполагала, когда перевернула первый десяток страниц. Это, безусловно, не та книга, которая однозначно врывается в рейтинг моих любимых произведений, но я рада, что встретилась с ней.
6. Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом"6. Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом"
6/10
Я чёрт знает сколько раз пыталась дочитать эту книгу и бросала дело спустя двадцать-тридцать страниц, но в этот раз была полна решимости довести начатое до конца - и довела. Теперь с облегчением заявляю, что Кен Кизи пополнил собой когорту не особо любимых мной американских авторов и иду дальше.
Если честно, мне немного обидно, что я не прониклась этим романом так, как хотела бы; там местами невероятно крутой текст, там до боли живая картинка, там чувствуешь рыжие космы Макмёрфи и видишь тень Вождя Бромдена, которая становится больше и больше... но вот нет, не случилось. И к концу книги я поняла, почему: Кен Кизи очень-очень долго запрягал свою телегу, преступно, невозможно долго. На последних тридцати страницах книги событий больше, чем на паре сотен страниц до этого, в событийной насыщенности романа нет никакой равномерности. Не сомневаюсь, что в этом у Кизи был свой умысел, но мне положительные впечатления это подпортило.
Наверное, излишне говорить о том, что "Над кукушкиным гнездом" в итоге получилась не столько о психиатрической больнице, сколько об обществе в целом - метафора очевидная, и обсасывать её лишний раз я не хочу, пусть это сделают люди, у которых язык подвешен лучше, а мыслительный аппарат работает слаженнее. Поэтому я скажу о чертовски классной мысли, которую Кен Кизи вложил в роман: смех - это отличное лекарство и отличное оружие против чего угодно. Несправедливость, тирания, террор - всё это слабеет и превращается в нечто преодолимое, пока ты можешь смеяться и смеёшься. Всё это - и даже смерть. Да, ужасно трудно удержать такое оружие в руках, когда эти самые руки опускаются, когда только какая-то непонятная сила заставляет тебя скалить зубы и бороться, но если у тебя получается - ты становишься очень-очень сильным. И даже депрессивный финал не способен подавить эту мысль и это ощущение, к которому ты приходишь в процессе чтения. И послевкусие, на самом деле, от этого выходит не грустным, а просто светлым.
Потому что Рэндл Патрик Макмёрфи не хотел бы грусти. Не в этом случае.
7. Антон Понизовский "Обращение в слух" 7. Антон Понизовский "Обращение в слух"
9/10
Я уже дважды писала про "Обращение в слух", но оба раза это было скорее о спектакле, чем о романе. Настала пора это исправить.
На самом деле, я ужасно рада, что спектакль случился в моей жизни раньше книги. Ознакомившись с полной версией того, что было поставлено на сцене "Сферы", я поняла, какую колоссальную работу проделала Марина Брусникина: она не только верно уловила и расставила акценты, она сделала спектакль - при всей его хлёсткости, жёсткости и раздевающемся Дмитрии Всеволодовиче Белявском - значительно более деликатной версией первоисточника. Она сократила книгу; в спектакль длительностью в три с половиной часа вошла только часть переданных Понизовским историй. Поразительно то, каким правильным был выбор этих историй: она отобрала самые мощные, самые разные - пронзительные и нежные, грустные и тяжёлые.
Но вернусь к книге - хотя, конечно, я не смогу говорить здесь только о ней, не прибегая к сравнению со сценическим прочтением. Итак, Понизовский написал прекрасный текст. У него очень точный и чувствующий язык, он предельно чётко передаёт характеры четырёх своих героев. Он не пытается самовыражаться: его роман, как и в случае с работами Достоевского, к которому в "Обращении в слух" обращаются, пардон за каламбур, каждые десять страниц минимум, несёт в себе сразу несколько точек зрения, которые он успешно аргументирует. У тебя, у читателя, внутри назревает диалог, и это исключительно правильно - тебя не кормят какой-то одной точкой зрения, тебе дают сразу несколько. Но вот с этим утверждением я, впрочем, немного лукавлю.
Где-то ближе к концу романа я поняла, почему в спектакле Федя, главный и, очевидно, любимый герой Понизовского, воспринимается спокойнее и проще, а от его наивного христианского идеализма не тошнит. В спектакле за тонким и звонким Федечкой ты в первую очередь видишь очень даже живого и настоящего Дмитрия Бероева, который страдает, мучается, несёт собеседникам разумное, доброе и вечное - но остаётся при этом человеком. Книжный же Федя - создание совершенно ненастоящее, неприспособленное к жизни, курортный философ, который ничего не знает о той России, о которой так горячо и пламенно рассуждает. Я вообще не очень люблю этих бердяевских мальчиков в заглавных ролях, этих Алёшенек Карамазовых с кротко сомкнутыми ручками и идеализацией всего сущего, и Федю за всё это плюс отборное моралфажество я тоже предсказуемо не люблю - хотя некоторые его высказывания мне, чего уж греха таить, импонируют. Но когда я дошла до абзаца, в котором Федя говорит о том, что вот эти страдающие люди - это такой красивый образ, возвышенный, чистый, КРАСИВЫЙ ОБРАЗ, которому обещано царство Божие - мне захотелось выкинуть книгу в окно. Потому что красота в страдании есть только в том случае, когда речь идёт о книжном или кинематографическом страдании, и то не всегда. Местные же истории живых, реально существующих людей - это страдание, от которого волосы встают дыбом. Просто от осознания того, что всё это происходит в той стране, в которой ты живёшь. Практически рядом с тобой. И больше всего пугают даже не те рассказчики, с которыми ты плачешь заодно, а те, для которых всё поведанное нормально. Жизнь такая, не более.
Понизовский так старательно идеализирует своего Федю, что этой самой идеализацией производит обратный эффект. Супруги Белявские, которые в книге выполняют роль Фединого интеллектуального противовеса, должны, по идее, вызвать у тебя негодование - как! такой цинизм! такое неприятие! такие холодные выражения! и быдло у них везде, и водка Россию губит! - а они вызывают у тебя симпатию. И вот чёрт знает, то ли у меня такое приземлённое восприятие в последнее время, то ли Понизовский так добросовестно делал из Белявских злое зло, что перестарался - но факт остаётся фактом. У него не вышло. А не вышло вот почему: Федя, который так любит свою вымышленную Россию, остаётся в конце книги в сытой Швейцарии, учиться дальше по совершенно мутной специальности. А Белявские, зло вытаскивавшие наружу весь смрад, черноту и боль, едут обратно. Едут в Россию - ту Россию, о которой они знают изнутри. И вот просто поэтому Белявским веришь: и остреньким зубкам Анны, и бутылочке Дмитрия, - а Феде веришь не очень. Он любит ту Россию, которую он себе придумал по книгам и рассказам других, поэтому его Россия - эдакая перверсия правды. Красивый образ. Ничего больше не добавишь.
Но главный парадокс "Обращения в слух" заключается в том, что он оставляет очень чистое, нежное ощущение, ты расстаёшься с ним на моменте метафорического рассвета - самая тёмная часть ночи осталась позади, и перед тобой есть только весеннее утро, жизнь, тепло и надежда. И вот как раз это - самое важное и прекрасное.
8. Уильям Фолкнер "Ошибка в химической формуле"8. Уильям Фолкнер "Ошибка в химической формуле"
7/10
Понятное дело, что в силу специфики своей профдеформации я купилась на название - ну, и ещё вспомнилась мне почему-то нежно любимая "Wrong" Депешей, в которой поётся про "there's something wrong with me chemically, something wrong with me inherently". Текст - совсем небольшой, но, как и всегда у Фолкнера, чрезвычайно неуютный для читающего. Фолкнер - из тех авторов, кто совсем не заботится о своих читателях: открывая его книги, остаёшься с прочным ощущением, что все вокруг (читай, герои произведений) в курсе происходящего и потому позволяют себе обмениваться полунамёками и отвлечёнными фразами, а вот ты выброшен на обочину и как будто запаздываешь. Ты не понимаешь, что случилось, и это очень мучительное чувство. Его тексты - это попасть в незнакомую компанию, где все знают друг друга и имеют сложившуюся иерархию отношений и в которую тебе предстоит долго и медленно вливаться. И даже тот факт, что "Ошибка в химической формуле" начинается с фразы "О том, что он убил жену, Джоэл Флинт сам сообщил по телефону шерифу", ничего не проясняет - хотя, казалось бы, куда уж очевиднее и прямолинейнее? Фолкнер отлично показывает: есть куда. И очевидность эта - напускная.
С одной стороны, в "Ошибке..." нет ничего химического, а с другой... нет, в некотором смысле я не права, растворимость и теория растворов играют в тексте далеко не последнюю роль. Но в первую очередь это достаточно ловкий и изобретательный детектив. Камерный, осторожный, любопытный. Неудобный в силу причин, которые я обозначила выше, неудобный даже больше, чем это в принципе, мне кажется, положено детективу. Но интересный. Хотя и можно сказать, что это не детектив в широком смысле, а, скорее, детективная история о человеческом таланте.
У меня есть теория, что каждый человек талантлив в чём-нибудь, просто лотерея распределения этих талантов - штука странная, и кому-то достаётся нечто грандиозное, а кому-то - что-то маленькое. И если тебе кажется, что ты бесталанен, это означает, что ты просто не дошёл до той сферы, в которой у тебя есть такая божья искра. И, само собой, таланты некоторых людей лежат в криминальной сфере - и в этом тоже ирония той лотереи. Вот и герой "Ошибки в химической формуле" такого же рода. Мог ли он использовать свой дар иначе? Конечно, мог. Было ли это так эффектно? Уже другой вопрос, на который вряд ли есть точный ответ.
9. Михаил Булгаков "Театральный роман"
9. Михаил Булгаков "Театральный роман"
10/10 + 100500
Ну вот да. Со всей моей любовью к театру и Булгакову я добралась до "Записок покойника" (а именно таким оптимистичным образом зовётся "Театральный роман") только сейчас. Так бывает. Но до чего я рада, что это всё-таки случилось - слов нет.
Во-первых, несмотря на название, это, пожалуй, самая ироничная, если не сказать больше - подчас действительно очень и очень смешная - книга Михаила Афанасьевича. Юмор тут чрезвычайно живой, естественный, не притянутый за уши; такое либо есть, либо нет, и про очень немногих авторов можно сказать, что они умеют рассказывать о жизни весело. В "Театральном романе" Булгаков делает именно это - весело и прекрасно рассказывает о жизни даже в самых отчаянных её проявлениях, а отчаяние - это как раз та эмоция, которая очень часто посещает главного героя, невротика и меланхолика Максудова. А во-вторых... "Театральный роман" - изумительная (и оттого вдвойне жаль, что неоконченная) история любви к театру. К театру как к удивительному миру, как к тому волшебству, про которое Лена Ковальская когда-то сказала: раз придя сюда, остаёшься навсегда. И тем удивительнее на фоне этой безумной высокой любви, когда театр становится морфием для морфиниста, выглядят отношения Максудова (читай, Булгакова) с людьми, которые этот самый театр и делают. Театральное искусство невозможно без человека, но именно человек здесь чинит герою все препятствия. У каждого персонажа есть свой прототип, с которым Булгакова когда-то столкнула жизнь и МХАТ, и не сказать, чтобы Булгаков в своей книге рисовал этих людей с добротой и чувством. Досталось и Толстому, и, конечно, Станиславскому - ему и вовсе больше остальных. Впрочем, если вспомнить историю отношений Булгакова с театром, понимаешь, что у него были причины рисовать этого человека (и многих других) так, как он это сделал.
У меня нет романтизации театрального закулисья, и я прекрасно понимаю, что там не всё так прекрасно, радужно и эфемерно, как это видится из зрительного зала. Театр - не только высокое искусство, но и временами достаточно низменный труд. Но хотя немного грустно становится от тех смешных зарисовок из повседневной жизни МХАТа начала прошлого века, сильнее всего за внутренние струны дёргает упрямство и восторг Максудова, вступившего в театр и навсегда пропавшего. Потому что в абзацах, посвящённых театру - не людям, составившим его славу, не тем, кто денно и нощно толкает его куда-то, но именно театру как храму, как чуду, как мистерии - столько любви, что сердце трепещет от нежности.
10. Ю Несбё "Жажда"10. Ю Несбё "Жажда"
10/10 + 100500
Маэстро вернулся, сучки!
Я не скрываю: я пристрастна, когда речь заходит о Ю Несбё. Я ужасно пристрастна. Но я только этим могу отплатить человеку, который пишет детективы настолько мои, попадающие в самое яблочко. Восторг от построения фраз. Удвоенный восторг от изломанных, настоящих, мёртвых и живых героев. Безразмерный восторг от интриг, деталей, с любовью выписанного во всех его прекрасных и неприглядных сторонах Осло и романов в целом.
Всякий раз, когда я думаю, что Ю Несбё уже не напишет ничего лучше его последней книги о Харри Холе, Ю берёт и пишет ещё одну, а я дочитываю её, выдыхаю и говорю себе: ну всё, точно, круче этого уже невозможно, уже...
Дочитав "Полицию", я бегала по квартире и орала матом, потому что завершать книгу на той ноте, на которой Несбё её завершил, это преступление против разбитых сердечек любителей его романов (а в "Полиции" ещё и спойлерБЕАТА ЛЁНН ДА КАК ТЫ МОГ ВООБЩЕ СДЕЛАТЬ С НЕЙ ТАКОЕ). Открыв "Жажду", я поняла, что отрывок из неё, попавшийся мне на глаза в "Афише", был именно что вырванным из контекста куском. Ю не забыл, чем он закончил предыдущую историю. Всё, что он повесил на стенах, выстрелило, и то, что он протянул события из одной книги в другую, то, как он это сделал, свидетельствует о том, что он не исписался (чего я, честно говоря, боялась). Наоборот. У его романов появился новый нерв. Новый возраст. Новое дыхание. И всё больше персонажей, за которых ты переживаешь. Потому что у Несбё ни у кого ничего хорошего не бывает так, чтобы до гробовой доски. Каждая счастливая семья, каждая несчастная семья... ну вы помните.
У меня, пожалуй, есть несколько претензий к качеству текста (правда, не могу сказать, к стороне автора, редактора или же переводчика), но они, ей-богу, незначительны. Гораздо важнее то, как Несбё сплетает воедино разбросанные им же ниточки, как сложно не поддаться ему и не повестись на мелочи, вброшенные им, чтобы сбить читателя с толку. Я не знаю, что происходит у него в голове и с каким демоном он заключил сделку, чтобы писать так; знаю только, что в итоге его книги на редкость искусны и изобретательны, и они не отпускают меня, пока я не прочту последнюю строчку. С "Жаждой" вышло точно так же. Потому что Харри — это не только задушевный друг Несбё. Это и мой друг тоже. Мрачный, деструктивный и блестящий. Я всегда счастлива вернуться к нему, даже помня, как порой физиологически отвратительно это возвращение.
Потому что, в конце концов, на каждого нового демона из прошлого Харри находится момент, когда Олег говорит ему "папа".
11. Яэль Адлер "Что скрывает кожа: 2 квадратных метра, которые диктуют, как нам жить
11. Яэль Адлер "Что скрывает кожа: 2 квадратных метра, которые диктуют, как нам жить
8/10
Если коротко, то это очень симпатичный образец научпопа: написанный разумно, лёгким языком (впрочем, местами лёгким до легкомысленности) и с большой любовью к профессии. Причём, на мой взгляд, эта книга предназначена совсем не для специалистов, а для тех, у кого только сильно отдалённое понимание того, как функционирует наш организм. Я бы предложила её в первую очередь подросткам: она нескучная, помогает разобраться в своём собственном теле (и делает это практически без нравоучений) и вполне способна пробудить интерес к профессии медика. В общем, не "ах", но весьма достойно.
На очереди — "Очаровательный кишечник". Читать книги по хронологии их возникновения — не наш стиль.
12. Мариус фон Майенбург "Мученик"12. Мариус фон Майенбург "Мученик"
9/10
Когда читаешь такие вещи, особенно смешными становятся крики про то, что талантливой современной драматургии не существует. Она существует, да ещё какая: едкая, злободневная, говорящая голосом ныне живущих поколений. "Мученик" — пьеса жуткая. Жуткая своим местом действия (а это школа) и своими персонажами; здесь мать главного героя, на репликах которой, по-хорошему, стоило бы смеяться, заставляет скривиться, потому что фразы про "он обычный трудный подросток" и "вы, учителя, видите его чаще, чем я" — это детальное отражение очень многих современных родителей. И Беньямин, наверное, не столько религиозный террорист, сколько непонятый ребёнок, который был предоставлен сам себе и вырос в нечто пугающее. Он чем-то похож на макдонаховского Михала: капризное дитя в уже сформировавшемся теле, способное на грязь, шантаж и убийство. Но стал ли он таким, потому что стал жертвой обстоятельств, или же гниль была в нём изначально — это уже отдельный, хотя и очень интересный, вопрос.
"Мученик", полный скрупулёзного цитирования Библии, наглядно показывает, до чего удобно использовать эту книгу, если выдёргивать из неё фразы и эпизоды и интерпретировать их так, как выгодно в той или иной ситуации. В ней есть аргументы и контраргументы на любой спор. И оттого ещё более пугающими становятся призывы религиозных радикалов. Войны на религиозной почве особенно бессмысленны.
Религия не должна быть инструментом, призывающим к убийству.
Но самое интересное — это образ учительницы, пытающейся понять своего ученика и падающей в ту же пучину сумасшествия. Она выныривает с противоположной стороны, но это то же самое дно. И это страшно. Потому что это дно уже никуда не уйдёт.
13. Сергей Довлатов "Представление"13. Сергей Довлатов "Представление"
7/10
Странным мне кажется этот сборник "Азбуки классики": совершенно рандомный набор рассказов разных периодов жизни Довлатова, часть из которого надёргана из других его тематических сборников, например, "Чемодана". Тем не менее, именно после этой книги я особенно чётко почувствовала, что у Сергея Донатовича за стеной его иронии и веселья находится пропасть. И в этой пропасти страшно, холодно и мрачно. Его смех — агония. Как, например, в "Голосе", где маленький человек пытается быть хорошим и правильным, а потом совершает зло, а потом вспоминает зло, которым, оказывается, была полна его жизнь — такое мелкое, но противное: где-то загнобил человека, где-то не остановил другого... и так гадко от этого, так хочется прихлопнуть насекомое — а потом вспоминаешь, что сам ничем не лучше.
Конечно, Довлатов — тот пример невыносимого в быту гения, которого можно любить только на расстоянии, в формате читателя. В его текстах очень сильно видна личность, сформировавшая его талант. Личность апатичная, меланхоличная, алкоголичная. И очень сложно не думать о его жизни, когда читаешь, сложно абстрагироваться и воспринимать персонажей отдельно от автора даже тогда, когда он пишет от третьего лица. Везде тоска. Везде нерв.
Не знаю, смогу ли снова смотреть на него как на в первую очередь нетрезвого комедианта. Наверное, нет. И это, к сожалению, правильно.
14. Ли Бардуго "Шестёрка воронов"
5/10
Родная пикабушенька принесла мне эту книгу, когда я задумалась о том, что мне нужно что-то, что не напрягало бы мозговые извилины слишком сильно. Вообще это не лучший образец фэнтези: коряво переведённый (впрочем, видимо, язык не блещет богатством и в оригинале), с излишним потаканием автора своим собственным персонажам и очевидной неопытностью. При желании можно назвать ещё большее количество недостатков, взять хоть любовные линии, которые в какие-то моменты становятся подобными роялям в кустах, но... но в качестве лёгкого развлекательного чтива с определённым колоритом "Шестёрка воронов" срабатывает практически на ура. Во-первых, несмотря на набившие оскомину стартовые условия задачи в духе "мне 16-17-18, но я лучший воин/вор/акробат/стрелок в этой богадельне" у "Шестёрки" есть любопытные детали сюжета, которые делают его не просто "Острыми козырьками" от мира фэнтези-литературы. В центре сюжета тут изобретательное похищение человека, который создал наркотик для местных магов. Магов, кстати, зовут гришами (the grisha), и русско-голландско-скандинавские элементы языка и фольклора в наличии, за что дополнительный плюс. Сами маги не всесильны, делятся по специализациям на работающих с телом, с материей и с природными явлениями и представляют собой скорее дорогое денежное вложение, нежели могущественного чародея. Причём это самое вложение по дороге могут стащить работорговцы или убить охотники на ведьм из соседнего королевства. В общем, такая жизнь на сахар не похожа.
Ну и во-вторых... во-вторых, автору очень нравится этот мир и герои. И за это на какие-то вещи даже можно закрыть глаза. К тому же отдельный респект за то, что ей хватило оборвать эту книгу с очень прямолинейной заявкой на продолжение. В этом смысле шалость удалась.
В общем, не скажу, что советую, но на то, чтобы скоротать пару вечеров — вполне.
7/10
Это совсем коротенькая вещичка, буквально на пару страниц. Там несколько писем женщины мужчине. Но меня, если честно, так пробрало, что я в какой-то момент поняла, что сижу в вагоне метро как выброшенная на берег рыба, с трудом хватающая воздух, и глаза мои на мокром месте.
С одной стороны, "Нежность" банальна. С другой стороны, наивна. С третьей - драматична той драматичностью, которая пробуждает желание сказать "верните мне мой 2007". Но есть в ней что-то такое из сферы человеческих чувств, что... что перехватывает дыхание, заставляя понимать, каково это, когда то, что ты ощущаешь, больше, чем ты сам. Больше, чем ты способен вместить. Это - та самая пресловутая беспредельная нежность, когда словами касаются как руками, и даже ещё чуть-чуть мягче. Потому что словами сердце погладить можно, а ладонью - нет.
2. Князь Феликс Юсупов. Мемуары2. Князь Феликс Юсупов. Мемуары
9/10
История моего интереса к этой книге проста. Как-то на The Question мне на глаза попался вопрос "какую самую смешную книгу вы читали?", и кто-то там написал про мемуары Юсупова, в качестве примера приведя ту часть текста, в которой старший брат Николай с любовницей наряжают Феликса кафешантанной певичкой и в семейных бриллиантах отправляют выступать. Я изрядно взгоготала, пока читала этот отрывок, и решила, что непременно хочу прочесть. На Новый год Саня с Настей подарили мне эту книгу, и я отправилась в прошлое Юсупова-младшего.
Вот действительно: по-разному можно относиться к этому человеку, но был он личностью чрезвычайно незаурядной. Наверное, к этому обязывает происхождение, но вот что касается воспитания - тут, особенно в юные годы, Феликс поступал скорее вопреки. От некоторых вещей, которые он вытворял, я хохотала в голос. На этом месте можно вставить ехидный комментарий про "так её растак, эту аристократию, только веселиться и умели", но нет. В его воспоминаниях не только веселье, но и боль за Россию, и тоска по родине, и искренняя печаль в отношении судьбы царской семьи. При всём этом писал Феликс Феликсович с изумительной иронией и изяществом, которое нельзя приобрести - с ним можно только родиться. Он не стремился понравиться или обелить себя, он обо всём, и об ошибках, и о победах, рассказывал просто, не похваляясь. Достоинство аристократа, мне кажется, и должно выглядеть как-то так.
Меня искренне поразил широкий круг его знакомств и его память: практически для каждого человека, сопровождавшего его на протяжении жизни, у него нашлось доброе слово и благодарность. Мне всегда очень тепло читать про такие круговороты добра.
Юсупов был человеком, который любил красоту и искусство: без этого не писал бы он с такой любовью об Анне Павловой, красоте Архангельского и матушкиных украшениях. Но самое удивительное в том, что несмотря на беспорядочную, а местами и откровенно порочную жизнь в нём всегда был стержень, была вера в бога и то, что рано или поздно всё образуется и наладится лучшим образом. Многие вещи он воспринимал с грустью, но всегда - с благодарностью. Я думаю, что это очень правильный и мудрый взгляд на свою судьбу.
Вообще, мне кажется, мемуары - это отличный способ изучить историю. Понятное дело, что в таком случае всегда есть пристрастность, но безликие имена, которыми нас пичкали в школе на уроках, в воспоминаниях обретают плоть и кровь, и всё, что с ними происходило, становится объяснимым и понятным. Не нужно ничего зубрить: ты встречаешь их как старых друзей, и за незнание собственной истории становится чуть-чуть менее стыдно.
Короче говоря, я получила колоссальное удовольствие от прочтения. Рекомендую.
3. Айн Рэнд "Мы живые"3. Айн Рэнд "Мы живые"
8/10
Самое странное в "Мы живые" то, что первая книга Айн Рэнд оказалась несравнимо удачнее, чем следующая. Я читала у неё только "Источник" и не могу сравнивать с чем-то другим её авторства, поэтому буду опираться как раз на него.
Читая "Источник", временами испытываешь гнев, потому что понимаешь, что творцу нужна свобода, которой его лишают. Потом начинаешь злиться на то, что главный антагонист в какой-то момент говорит "эгегей, я просто хочу власти над людьми", а те, кто его поддерживает, становятся всё более и более картонными. "Мы живые" - роман совсем другой: здесь герои трёхмерные, многие их поступки делают практически невозможной их характеристику с точки зрения хорошо-плохо... а ещё, читая его, помимо гнева чувствуешь невыносимую тоску. Сравнением с "В круге первом" я, вероятно, слишком сильно польщу Айн Рэнд - как ни крути, художественно она в разы слабее Александра Исаевича, потому что разговорная речь её персонажей совсем неестественна, а сам текст полон ненужными уточнениями, которые не придают характерам героев никакой ценности, - но сугубо иррациональное эмоциональное впечатление от "Мы живые" имеет схожую с книгами Солженицына природу.
Вероятно, дело в том, что тот же "Источник" - это такая упрощённая версия взглядов Рэнд, разжёванная и поданная на блюдечке так, чтобы даже самый недалёкий понял, что до него хотели донести; другое дело, что объёмы книги делают маловероятным то, что её выдержат все читающие. "Источник" - это какая-то абстрактная Америка, в которой некоторые абстрактные герои сложными и местами чуть-чуть неживыми диалогами и монологами пытаются донести до читателя, что коллективизм - это плохо и ай-яй-яй, а эгоизм - наше всё. "Мы живые" в сравнении гораздо сложнее, и в первую очередь, наверное, потому, что здесь чувствуется эмоциональная вовлечённость Рэнд не просто как автора, а как свидетеля 20-х годов прошлого века на территории России. Я вполне допускаю, что многое из написанного здесь стоит делить пополам; я вполне допускаю, что это призма взгляда Рэнд, в любом случае, весьма пристрастного, превращает изображаемый ею Петроград в такое мрачное зрелище. Но когда я думаю о том, что это не придуманная антиутопия, а кусок моей собственной истории, пусть даже приукрашенный художественным вымыслом, мне, честное слово, становится дурно.
Я не буду здесь растекаться мыслью по древу на тему того, кто в "Мы живые" хороший, а кто плохой. Повторюсь, в отличие от "Источника" большую часть персонажей тут не охарактеризуешь однозначно, и это меня радует. Рэнд могла бы пойти по пути наименьшего сопротивления и сделать всех приверженцев красной власти плохишами, а всю нищую буржуазию - белыми праведными страадальцами, но этого, к счастью, не случилось, за что ей, как автору, несомненный плюс. Но при чтении "Мы живые" со стопроцентной чёткостью видно, какой герой "Источника" из какого персонажа этого романа вырос - и слово "вырос" тут неуместно, потому что в сравнении герои "Источника" скорее деградировали, став проще и приобретя конкретный чёрный или белый цвет. Мне грустно не от этого; мне грустно от того, что "Мы живые" более реален, чем "Источник": к сожалению, обычно именно общество сжирает человека. А иногда так нужно, чтобы было наоборот.
Я не разделяю всеобщего американского хайпа по Айн Рэнд и вообще слабо понимаю, каким образом она там приобрела такую популярность. Я не особо согласна с тем, что эгоизм - это всегда лучше, чем альтруизм (хотя бы потому, что то, что у Рэнд подаётся под соусом "разумного эгоизма", разумным, как правило, не является). Но я, чёрт возьми, хорошо понимаю крики о помощи, которые издают её персонажи, я слышу, как они стучатся в закрытые двери, я вижу жертвы, которые они приносят и которые оказываются никому не нужными (Лео Коваленский, это камень в твой огород! здоровый! здоровенный!). "Мы живые" вызвал у меня чувство сильной вовлечённости и сильного сопереживания, чего я никак не ожидала (на сцене спойлерпрощания Ирины с Сашей я вообще рыдала в три ручья, потому что как так, как так-то?!). Я не могу высоко оценить этот роман с художественной точки зрения, хотя некоторые моменты там бесспорно удачны и хороши, но вот по наполненности... есть там вещи, которые больно бьют по носу, заставляя сморщиться и начать судорожно хватать воздух.
Это не про прошлое и не про будущее. Не про человека, который вёл войну против всех (хотя про него, конечно, тоже). В первую очередь "Мы живые" - это одно сплошное "сейчас", у которого может не быть никакого "завтра".
— Послушай, — тихо сказала она, прильнув щекой к его светлым волосам, — я знаю, что не всегда будет легко сохранять присутствие духа. Иногда возникает мысль: что толку быть смелым ради собственной гордости? Поэтому давай договоримся, что попробуем выстоять ради самих себя. Когда тебе будет очень плохо, просто улыбнись — и вспомни обо мне. Я буду поступать так же. И тогда мы останемся вместе. Запомни, очень важно хранить присутствие духа. Попробуем продержаться как можно дольше.
4. Наталья Ключарёва "Россия: общий вагон"4. Наталья Ключарёва "Россия: общий вагон"
7/10
Это вторая книга Натальи Ключарёвой, которую я держала в своих руках, и... она так резко отличается от Деревянного солнца" и "Деревни дураков" и вместе с тем так на них похожа, что никакого сомнения в авторстве не возникает.
Главный герой "Общего вагона", Никита, ищет Россию по городам и весям, собирая и коллекционируя знакомства, людей, их беды и радости. Эти поиски мучительно похожи на все тексты российских прозаиков разом, причём не только современных, но и давно ушедших. Достоевский здесь идёт рука об руку с Прилепиным, а Пушкин - с Лимоновым и Понизовским. Читая эту книгу, я особенно чётко поняла, что нас всех волнует, в общем-то, одно и то же; вся разница - в том, как один отдельно взятый человек обращается со словом. У Ключарёвой есть едкий, кручинный юмор и совершенная простота. У неё нет той безумной красоты даже в омерзительном, которая свойственна Прилепину, нет нарочитой литературности. Она просто пишет о том, о чём должна, не особо заботясь, насколько патетично или, напротив, приземлённо это выглядит.
"Россия: общий вагон" - это героиня Яся, девочка с чёлкой невозможных цветов, которая притягивает к себе приключения, разговаривает исключительно восклицательными знаками, живёт от приключения к приключению и плачет в трубку по утрам. Это, как мне кажется, и есть сама Ключарёва, которая от своей первой книги и до "Деревянного солнца" претерпевает авторскую трансформацию. В "Общем вагоне" она зла, резка, и её слово чаще бьёт, чем ласкает; к "Деревянному солнцу" она успокаивается, и на смену едкому и часто матерному крику о судьбе России приходит что-то вроде света и горького понимания. Подвижная как ртуть девочка, которую не удержать ни в одних рамках, превращается в умудрённую опытом женщину со звонким голосом.
Есть здесь вещи, которые мне не очень нравятся: например, отдающий слащавой банальщиной финал книги или очень уж типичные для подобного рода литературы персонажи (кроме, пожалуй, матушки - какая тут матушка, братцы, я гоготала как глухарь в брачный период) - но это не так важно. Потому что в целом "Россия: общий вагон" вещь хоть и наивная местами, но честная, искренняя, задорная и печальная. Хорошая, в общем, вещь.
5. Джесси Эндрюс "Я, Эрл и умирающая девушка"5. Джесси Эндрюс "Я, Эрл и умирающая девушка"
7/10
Я клюнула на данную историю после обзора фестиваля Сандэнс, где фильм по этой книге был оценён весьма лестно. Фильм до сих пор так и не просмотрен, а вот первоисточник в списке "на почитать" закрепился прочно.
Поначалу меня не покидало чувство, что вот, снова ещё один автор из числа подобных Сэлинджеру, Фоеру и Чбоски. Я не питаю особой симпатии ни к одному из них, и в первую очередь, если честно, из-за старательно постулируемой нитаковости их главных героев, которой они заботливо кормят своего читателя. Когда современный американский автор сможет написать о трогательном и волнительном внутри нас с помощью героя-подростка, который будет обычным, среднестатистическим таким парнем - я по-настоящему порадуюсь. Но в остальных случаях, противоположных случаях... мне говорят о срывании покровов с зажравшегося общества устами глубоко специфических с точки зрения психологической организации личностей, и уверяют в том, что чистыми и способными на глубокие настоящие чувства оказываются только они, и я зеваю, потому что не верю, не верю, не-ве-рю.
Так вот, это было долгое лирическое отступление, но вернёмся-ка к Джесси Эндрюсу. Да, "Я, Эрл и умирающая девушка", с одной стороны, чётко вписывается в логический ряд книг авторов, которых я указала абзацем выше. Но с другой - есть в этом романе вещи, которые принципиально выделяют его и делают совершенно самобытным. Во-первых, это, конечно, стиль, в котором пишет Эндрюс, и его удивительная способность слышать подростков. Он, несомненно, талантливый социолингвист, потому что мысли и диалоги у него настолько живые в своей неловкости и глупости, что им доверяешь. Сюда же - явная любовь к кино, которой он приправляет свой текст и которую вручает своим персонажам. Фильмы и сценарии главных героев - ещё один важный персонаж этого романа, без которого, вероятно, не было бы и самого романа.
Во-вторых - история, которую рассказывает Эндрюс, почему-то оказывается удивительно трогательной; не приторной, не пропитанной сиропом, а просто по-доброму трогательной. Это вдвойне странно хотя бы потому, что в мотивах, по которым главный герой Грег начинает общение с умирающей от рака девочкой, с которой дружил в детстве, нет ничего особенно доброго и светлого. Но именно всё это превращает "Я, Эрл и умирающую девушку" не в спекуляцию на тему онкологии, в которую так велико искушение скатиться у каждого второго современного автора с целью добавления в произведение овердраматизма, а в простое, приземлённое и честное высказывание. Он говорит о благих намерениях, приводящих нас известно куда, и том, что вынуждает нас поступать друг с другом по-человечески, и о поиске себя. И лейкоз Рейчел тут не самоцель, а средство, помогающее рассказать обо всём этом.
В общем, от "Я, Эрл и умирающая девушка" я получила больше, чем предполагала, когда перевернула первый десяток страниц. Это, безусловно, не та книга, которая однозначно врывается в рейтинг моих любимых произведений, но я рада, что встретилась с ней.
6. Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом"6. Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом"
6/10
Я чёрт знает сколько раз пыталась дочитать эту книгу и бросала дело спустя двадцать-тридцать страниц, но в этот раз была полна решимости довести начатое до конца - и довела. Теперь с облегчением заявляю, что Кен Кизи пополнил собой когорту не особо любимых мной американских авторов и иду дальше.
Если честно, мне немного обидно, что я не прониклась этим романом так, как хотела бы; там местами невероятно крутой текст, там до боли живая картинка, там чувствуешь рыжие космы Макмёрфи и видишь тень Вождя Бромдена, которая становится больше и больше... но вот нет, не случилось. И к концу книги я поняла, почему: Кен Кизи очень-очень долго запрягал свою телегу, преступно, невозможно долго. На последних тридцати страницах книги событий больше, чем на паре сотен страниц до этого, в событийной насыщенности романа нет никакой равномерности. Не сомневаюсь, что в этом у Кизи был свой умысел, но мне положительные впечатления это подпортило.
Наверное, излишне говорить о том, что "Над кукушкиным гнездом" в итоге получилась не столько о психиатрической больнице, сколько об обществе в целом - метафора очевидная, и обсасывать её лишний раз я не хочу, пусть это сделают люди, у которых язык подвешен лучше, а мыслительный аппарат работает слаженнее. Поэтому я скажу о чертовски классной мысли, которую Кен Кизи вложил в роман: смех - это отличное лекарство и отличное оружие против чего угодно. Несправедливость, тирания, террор - всё это слабеет и превращается в нечто преодолимое, пока ты можешь смеяться и смеёшься. Всё это - и даже смерть. Да, ужасно трудно удержать такое оружие в руках, когда эти самые руки опускаются, когда только какая-то непонятная сила заставляет тебя скалить зубы и бороться, но если у тебя получается - ты становишься очень-очень сильным. И даже депрессивный финал не способен подавить эту мысль и это ощущение, к которому ты приходишь в процессе чтения. И послевкусие, на самом деле, от этого выходит не грустным, а просто светлым.
Потому что Рэндл Патрик Макмёрфи не хотел бы грусти. Не в этом случае.
7. Антон Понизовский "Обращение в слух" 7. Антон Понизовский "Обращение в слух"
9/10
Я уже дважды писала про "Обращение в слух", но оба раза это было скорее о спектакле, чем о романе. Настала пора это исправить.
На самом деле, я ужасно рада, что спектакль случился в моей жизни раньше книги. Ознакомившись с полной версией того, что было поставлено на сцене "Сферы", я поняла, какую колоссальную работу проделала Марина Брусникина: она не только верно уловила и расставила акценты, она сделала спектакль - при всей его хлёсткости, жёсткости и раздевающемся Дмитрии Всеволодовиче Белявском - значительно более деликатной версией первоисточника. Она сократила книгу; в спектакль длительностью в три с половиной часа вошла только часть переданных Понизовским историй. Поразительно то, каким правильным был выбор этих историй: она отобрала самые мощные, самые разные - пронзительные и нежные, грустные и тяжёлые.
Но вернусь к книге - хотя, конечно, я не смогу говорить здесь только о ней, не прибегая к сравнению со сценическим прочтением. Итак, Понизовский написал прекрасный текст. У него очень точный и чувствующий язык, он предельно чётко передаёт характеры четырёх своих героев. Он не пытается самовыражаться: его роман, как и в случае с работами Достоевского, к которому в "Обращении в слух" обращаются, пардон за каламбур, каждые десять страниц минимум, несёт в себе сразу несколько точек зрения, которые он успешно аргументирует. У тебя, у читателя, внутри назревает диалог, и это исключительно правильно - тебя не кормят какой-то одной точкой зрения, тебе дают сразу несколько. Но вот с этим утверждением я, впрочем, немного лукавлю.
Где-то ближе к концу романа я поняла, почему в спектакле Федя, главный и, очевидно, любимый герой Понизовского, воспринимается спокойнее и проще, а от его наивного христианского идеализма не тошнит. В спектакле за тонким и звонким Федечкой ты в первую очередь видишь очень даже живого и настоящего Дмитрия Бероева, который страдает, мучается, несёт собеседникам разумное, доброе и вечное - но остаётся при этом человеком. Книжный же Федя - создание совершенно ненастоящее, неприспособленное к жизни, курортный философ, который ничего не знает о той России, о которой так горячо и пламенно рассуждает. Я вообще не очень люблю этих бердяевских мальчиков в заглавных ролях, этих Алёшенек Карамазовых с кротко сомкнутыми ручками и идеализацией всего сущего, и Федю за всё это плюс отборное моралфажество я тоже предсказуемо не люблю - хотя некоторые его высказывания мне, чего уж греха таить, импонируют. Но когда я дошла до абзаца, в котором Федя говорит о том, что вот эти страдающие люди - это такой красивый образ, возвышенный, чистый, КРАСИВЫЙ ОБРАЗ, которому обещано царство Божие - мне захотелось выкинуть книгу в окно. Потому что красота в страдании есть только в том случае, когда речь идёт о книжном или кинематографическом страдании, и то не всегда. Местные же истории живых, реально существующих людей - это страдание, от которого волосы встают дыбом. Просто от осознания того, что всё это происходит в той стране, в которой ты живёшь. Практически рядом с тобой. И больше всего пугают даже не те рассказчики, с которыми ты плачешь заодно, а те, для которых всё поведанное нормально. Жизнь такая, не более.
Понизовский так старательно идеализирует своего Федю, что этой самой идеализацией производит обратный эффект. Супруги Белявские, которые в книге выполняют роль Фединого интеллектуального противовеса, должны, по идее, вызвать у тебя негодование - как! такой цинизм! такое неприятие! такие холодные выражения! и быдло у них везде, и водка Россию губит! - а они вызывают у тебя симпатию. И вот чёрт знает, то ли у меня такое приземлённое восприятие в последнее время, то ли Понизовский так добросовестно делал из Белявских злое зло, что перестарался - но факт остаётся фактом. У него не вышло. А не вышло вот почему: Федя, который так любит свою вымышленную Россию, остаётся в конце книги в сытой Швейцарии, учиться дальше по совершенно мутной специальности. А Белявские, зло вытаскивавшие наружу весь смрад, черноту и боль, едут обратно. Едут в Россию - ту Россию, о которой они знают изнутри. И вот просто поэтому Белявским веришь: и остреньким зубкам Анны, и бутылочке Дмитрия, - а Феде веришь не очень. Он любит ту Россию, которую он себе придумал по книгам и рассказам других, поэтому его Россия - эдакая перверсия правды. Красивый образ. Ничего больше не добавишь.
Но главный парадокс "Обращения в слух" заключается в том, что он оставляет очень чистое, нежное ощущение, ты расстаёшься с ним на моменте метафорического рассвета - самая тёмная часть ночи осталась позади, и перед тобой есть только весеннее утро, жизнь, тепло и надежда. И вот как раз это - самое важное и прекрасное.
8. Уильям Фолкнер "Ошибка в химической формуле"8. Уильям Фолкнер "Ошибка в химической формуле"
7/10
Понятное дело, что в силу специфики своей профдеформации я купилась на название - ну, и ещё вспомнилась мне почему-то нежно любимая "Wrong" Депешей, в которой поётся про "there's something wrong with me chemically, something wrong with me inherently". Текст - совсем небольшой, но, как и всегда у Фолкнера, чрезвычайно неуютный для читающего. Фолкнер - из тех авторов, кто совсем не заботится о своих читателях: открывая его книги, остаёшься с прочным ощущением, что все вокруг (читай, герои произведений) в курсе происходящего и потому позволяют себе обмениваться полунамёками и отвлечёнными фразами, а вот ты выброшен на обочину и как будто запаздываешь. Ты не понимаешь, что случилось, и это очень мучительное чувство. Его тексты - это попасть в незнакомую компанию, где все знают друг друга и имеют сложившуюся иерархию отношений и в которую тебе предстоит долго и медленно вливаться. И даже тот факт, что "Ошибка в химической формуле" начинается с фразы "О том, что он убил жену, Джоэл Флинт сам сообщил по телефону шерифу", ничего не проясняет - хотя, казалось бы, куда уж очевиднее и прямолинейнее? Фолкнер отлично показывает: есть куда. И очевидность эта - напускная.
С одной стороны, в "Ошибке..." нет ничего химического, а с другой... нет, в некотором смысле я не права, растворимость и теория растворов играют в тексте далеко не последнюю роль. Но в первую очередь это достаточно ловкий и изобретательный детектив. Камерный, осторожный, любопытный. Неудобный в силу причин, которые я обозначила выше, неудобный даже больше, чем это в принципе, мне кажется, положено детективу. Но интересный. Хотя и можно сказать, что это не детектив в широком смысле, а, скорее, детективная история о человеческом таланте.
У меня есть теория, что каждый человек талантлив в чём-нибудь, просто лотерея распределения этих талантов - штука странная, и кому-то достаётся нечто грандиозное, а кому-то - что-то маленькое. И если тебе кажется, что ты бесталанен, это означает, что ты просто не дошёл до той сферы, в которой у тебя есть такая божья искра. И, само собой, таланты некоторых людей лежат в криминальной сфере - и в этом тоже ирония той лотереи. Вот и герой "Ошибки в химической формуле" такого же рода. Мог ли он использовать свой дар иначе? Конечно, мог. Было ли это так эффектно? Уже другой вопрос, на который вряд ли есть точный ответ.
9. Михаил Булгаков "Театральный роман"
9. Михаил Булгаков "Театральный роман"
10/10 + 100500
Ну вот да. Со всей моей любовью к театру и Булгакову я добралась до "Записок покойника" (а именно таким оптимистичным образом зовётся "Театральный роман") только сейчас. Так бывает. Но до чего я рада, что это всё-таки случилось - слов нет.
Во-первых, несмотря на название, это, пожалуй, самая ироничная, если не сказать больше - подчас действительно очень и очень смешная - книга Михаила Афанасьевича. Юмор тут чрезвычайно живой, естественный, не притянутый за уши; такое либо есть, либо нет, и про очень немногих авторов можно сказать, что они умеют рассказывать о жизни весело. В "Театральном романе" Булгаков делает именно это - весело и прекрасно рассказывает о жизни даже в самых отчаянных её проявлениях, а отчаяние - это как раз та эмоция, которая очень часто посещает главного героя, невротика и меланхолика Максудова. А во-вторых... "Театральный роман" - изумительная (и оттого вдвойне жаль, что неоконченная) история любви к театру. К театру как к удивительному миру, как к тому волшебству, про которое Лена Ковальская когда-то сказала: раз придя сюда, остаёшься навсегда. И тем удивительнее на фоне этой безумной высокой любви, когда театр становится морфием для морфиниста, выглядят отношения Максудова (читай, Булгакова) с людьми, которые этот самый театр и делают. Театральное искусство невозможно без человека, но именно человек здесь чинит герою все препятствия. У каждого персонажа есть свой прототип, с которым Булгакова когда-то столкнула жизнь и МХАТ, и не сказать, чтобы Булгаков в своей книге рисовал этих людей с добротой и чувством. Досталось и Толстому, и, конечно, Станиславскому - ему и вовсе больше остальных. Впрочем, если вспомнить историю отношений Булгакова с театром, понимаешь, что у него были причины рисовать этого человека (и многих других) так, как он это сделал.
У меня нет романтизации театрального закулисья, и я прекрасно понимаю, что там не всё так прекрасно, радужно и эфемерно, как это видится из зрительного зала. Театр - не только высокое искусство, но и временами достаточно низменный труд. Но хотя немного грустно становится от тех смешных зарисовок из повседневной жизни МХАТа начала прошлого века, сильнее всего за внутренние струны дёргает упрямство и восторг Максудова, вступившего в театр и навсегда пропавшего. Потому что в абзацах, посвящённых театру - не людям, составившим его славу, не тем, кто денно и нощно толкает его куда-то, но именно театру как храму, как чуду, как мистерии - столько любви, что сердце трепещет от нежности.
10. Ю Несбё "Жажда"10. Ю Несбё "Жажда"
10/10 + 100500
Маэстро вернулся, сучки!
Я не скрываю: я пристрастна, когда речь заходит о Ю Несбё. Я ужасно пристрастна. Но я только этим могу отплатить человеку, который пишет детективы настолько мои, попадающие в самое яблочко. Восторг от построения фраз. Удвоенный восторг от изломанных, настоящих, мёртвых и живых героев. Безразмерный восторг от интриг, деталей, с любовью выписанного во всех его прекрасных и неприглядных сторонах Осло и романов в целом.
Всякий раз, когда я думаю, что Ю Несбё уже не напишет ничего лучше его последней книги о Харри Холе, Ю берёт и пишет ещё одну, а я дочитываю её, выдыхаю и говорю себе: ну всё, точно, круче этого уже невозможно, уже...
Дочитав "Полицию", я бегала по квартире и орала матом, потому что завершать книгу на той ноте, на которой Несбё её завершил, это преступление против разбитых сердечек любителей его романов (а в "Полиции" ещё и спойлерБЕАТА ЛЁНН ДА КАК ТЫ МОГ ВООБЩЕ СДЕЛАТЬ С НЕЙ ТАКОЕ). Открыв "Жажду", я поняла, что отрывок из неё, попавшийся мне на глаза в "Афише", был именно что вырванным из контекста куском. Ю не забыл, чем он закончил предыдущую историю. Всё, что он повесил на стенах, выстрелило, и то, что он протянул события из одной книги в другую, то, как он это сделал, свидетельствует о том, что он не исписался (чего я, честно говоря, боялась). Наоборот. У его романов появился новый нерв. Новый возраст. Новое дыхание. И всё больше персонажей, за которых ты переживаешь. Потому что у Несбё ни у кого ничего хорошего не бывает так, чтобы до гробовой доски. Каждая счастливая семья, каждая несчастная семья... ну вы помните.
У меня, пожалуй, есть несколько претензий к качеству текста (правда, не могу сказать, к стороне автора, редактора или же переводчика), но они, ей-богу, незначительны. Гораздо важнее то, как Несбё сплетает воедино разбросанные им же ниточки, как сложно не поддаться ему и не повестись на мелочи, вброшенные им, чтобы сбить читателя с толку. Я не знаю, что происходит у него в голове и с каким демоном он заключил сделку, чтобы писать так; знаю только, что в итоге его книги на редкость искусны и изобретательны, и они не отпускают меня, пока я не прочту последнюю строчку. С "Жаждой" вышло точно так же. Потому что Харри — это не только задушевный друг Несбё. Это и мой друг тоже. Мрачный, деструктивный и блестящий. Я всегда счастлива вернуться к нему, даже помня, как порой физиологически отвратительно это возвращение.
Потому что, в конце концов, на каждого нового демона из прошлого Харри находится момент, когда Олег говорит ему "папа".
11. Яэль Адлер "Что скрывает кожа: 2 квадратных метра, которые диктуют, как нам жить
11. Яэль Адлер "Что скрывает кожа: 2 квадратных метра, которые диктуют, как нам жить
8/10
Если коротко, то это очень симпатичный образец научпопа: написанный разумно, лёгким языком (впрочем, местами лёгким до легкомысленности) и с большой любовью к профессии. Причём, на мой взгляд, эта книга предназначена совсем не для специалистов, а для тех, у кого только сильно отдалённое понимание того, как функционирует наш организм. Я бы предложила её в первую очередь подросткам: она нескучная, помогает разобраться в своём собственном теле (и делает это практически без нравоучений) и вполне способна пробудить интерес к профессии медика. В общем, не "ах", но весьма достойно.
На очереди — "Очаровательный кишечник". Читать книги по хронологии их возникновения — не наш стиль.
12. Мариус фон Майенбург "Мученик"12. Мариус фон Майенбург "Мученик"
9/10
Когда читаешь такие вещи, особенно смешными становятся крики про то, что талантливой современной драматургии не существует. Она существует, да ещё какая: едкая, злободневная, говорящая голосом ныне живущих поколений. "Мученик" — пьеса жуткая. Жуткая своим местом действия (а это школа) и своими персонажами; здесь мать главного героя, на репликах которой, по-хорошему, стоило бы смеяться, заставляет скривиться, потому что фразы про "он обычный трудный подросток" и "вы, учителя, видите его чаще, чем я" — это детальное отражение очень многих современных родителей. И Беньямин, наверное, не столько религиозный террорист, сколько непонятый ребёнок, который был предоставлен сам себе и вырос в нечто пугающее. Он чем-то похож на макдонаховского Михала: капризное дитя в уже сформировавшемся теле, способное на грязь, шантаж и убийство. Но стал ли он таким, потому что стал жертвой обстоятельств, или же гниль была в нём изначально — это уже отдельный, хотя и очень интересный, вопрос.
"Мученик", полный скрупулёзного цитирования Библии, наглядно показывает, до чего удобно использовать эту книгу, если выдёргивать из неё фразы и эпизоды и интерпретировать их так, как выгодно в той или иной ситуации. В ней есть аргументы и контраргументы на любой спор. И оттого ещё более пугающими становятся призывы религиозных радикалов. Войны на религиозной почве особенно бессмысленны.
Религия не должна быть инструментом, призывающим к убийству.
Но самое интересное — это образ учительницы, пытающейся понять своего ученика и падающей в ту же пучину сумасшествия. Она выныривает с противоположной стороны, но это то же самое дно. И это страшно. Потому что это дно уже никуда не уйдёт.
13. Сергей Довлатов "Представление"13. Сергей Довлатов "Представление"
7/10
Странным мне кажется этот сборник "Азбуки классики": совершенно рандомный набор рассказов разных периодов жизни Довлатова, часть из которого надёргана из других его тематических сборников, например, "Чемодана". Тем не менее, именно после этой книги я особенно чётко почувствовала, что у Сергея Донатовича за стеной его иронии и веселья находится пропасть. И в этой пропасти страшно, холодно и мрачно. Его смех — агония. Как, например, в "Голосе", где маленький человек пытается быть хорошим и правильным, а потом совершает зло, а потом вспоминает зло, которым, оказывается, была полна его жизнь — такое мелкое, но противное: где-то загнобил человека, где-то не остановил другого... и так гадко от этого, так хочется прихлопнуть насекомое — а потом вспоминаешь, что сам ничем не лучше.
Конечно, Довлатов — тот пример невыносимого в быту гения, которого можно любить только на расстоянии, в формате читателя. В его текстах очень сильно видна личность, сформировавшая его талант. Личность апатичная, меланхоличная, алкоголичная. И очень сложно не думать о его жизни, когда читаешь, сложно абстрагироваться и воспринимать персонажей отдельно от автора даже тогда, когда он пишет от третьего лица. Везде тоска. Везде нерв.
Не знаю, смогу ли снова смотреть на него как на в первую очередь нетрезвого комедианта. Наверное, нет. И это, к сожалению, правильно.
14. Ли Бардуго "Шестёрка воронов"
5/10
Родная пикабушенька принесла мне эту книгу, когда я задумалась о том, что мне нужно что-то, что не напрягало бы мозговые извилины слишком сильно. Вообще это не лучший образец фэнтези: коряво переведённый (впрочем, видимо, язык не блещет богатством и в оригинале), с излишним потаканием автора своим собственным персонажам и очевидной неопытностью. При желании можно назвать ещё большее количество недостатков, взять хоть любовные линии, которые в какие-то моменты становятся подобными роялям в кустах, но... но в качестве лёгкого развлекательного чтива с определённым колоритом "Шестёрка воронов" срабатывает практически на ура. Во-первых, несмотря на набившие оскомину стартовые условия задачи в духе "мне 16-17-18, но я лучший воин/вор/акробат/стрелок в этой богадельне" у "Шестёрки" есть любопытные детали сюжета, которые делают его не просто "Острыми козырьками" от мира фэнтези-литературы. В центре сюжета тут изобретательное похищение человека, который создал наркотик для местных магов. Магов, кстати, зовут гришами (the grisha), и русско-голландско-скандинавские элементы языка и фольклора в наличии, за что дополнительный плюс. Сами маги не всесильны, делятся по специализациям на работающих с телом, с материей и с природными явлениями и представляют собой скорее дорогое денежное вложение, нежели могущественного чародея. Причём это самое вложение по дороге могут стащить работорговцы или убить охотники на ведьм из соседнего королевства. В общем, такая жизнь на сахар не похожа.
Ну и во-вторых... во-вторых, автору очень нравится этот мир и герои. И за это на какие-то вещи даже можно закрыть глаза. К тому же отдельный респект за то, что ей хватило оборвать эту книгу с очень прямолинейной заявкой на продолжение. В этом смысле шалость удалась.
В общем, не скажу, что советую, но на то, чтобы скоротать пару вечеров — вполне.
@темы: Книжное, Домашняя философия
-
-
16.07.2017 в 08:41Отправлено из приложения Diary.ru для Android
-
-
16.07.2017 в 16:03Правда, иногда после их фильмов / книг надо немного приходить в себя.
Неистово плюсую)