Жить ой. Но да.
Тут кое-кто того... опять. Трижды прочитал и трижды посмотрел. Лента, прости.
На самом деле, мне действительно надо взять отпуск от "Человека-подушки", потому что я очень боюсь довести дело до переизбытка. Сейчас - не прямо сейчас, ибо в данный момент времени у меня такое чувство, что у моей души переломали все кости, а вообще, в целом сейчас - я готова смотреть его очень часто. Но я не хочу потерять к этому спектаклю вкус. Поэтому - всё, ближайшие два-три месяца я варюсь в собственном соку и продолжаю анализировать.
Да, лично для меня это вещь из разряда "if it means a lot to you". Маленький катарсис, точка невозврата, Рубикон, который отчего-то даже в шестой раз проходить ничуть не легче, чем в первый.
Третий просмотр - это получение ответов на вопросы о том, какой момент был сиюминутным порывом, а какой - системным, отработанным. Так вот, выходящий после антракта на сцену Катуриан-Белый, со слабой улыбкой, на несколько секунд появляющейся на лице, и адресованной только нам, зрителям - это система, которая меня радует.
Но вот ведь чудо: я вполне могла представлять всё происходящее на шаг, на два вперёд, а все поломавшие меня моменты почему-то так и не лишились своей магии. После сцены Катуриана с Михалом меня натурально трясло, хотя я прекрасно знала, как она обернётся; в самом же конце спектакля я, в отличие от примерно 95% остальных зрителей осведомлённая, что случится в эти роковые 10 секунд, всё равно вздрогнула и почувствовала, как сердце завибрировало где-то в горле. Dirty magic.
Сосновский сегодня жёг и пепелил - лучшая его игра за все три раза. Хориняк был неприлично хорош во втором действии: так правильно и так больно, мне жаль тебя, я никому из заключённых этого не говорил, и совершенно окаменевшая, застывшая, как жена Лота, фигура в самом конце - он сидел, как все мы, едва дыша. Белый... я не могу не петь ему восторженных од. Какую трансформацию он проходит от ничего не понимающего человека, над которым измываются, не объяснив причин, до добровольно восходящего на эшафот и без жалости расстающегося с жизнью писателя! И его лицо, когда Михал признаётся ему, что всё, что он выдал Ариэлу, правда: на этом моменте я следила за его мимикой, не упуская ни единой секунды, и была поражена. Такая гамма эмоций: от недоумения до бессильной, тупой боли, от улыбки до слёз, от желания уколоть побольнее до глухого "зачем ты это сделал".
Но окончательно сломал меня сегодня Кравченко. Кравченко превзошёл всех. И Михала я отныне и впредь, ничуть не сомневаясь, буду считать его лучшей ролью. Потому что так оно и есть на самом деле. Потому что то, что он делал сегодня, нужно просто видеть.
Я подарила ему цветы, а он, после всех этих трёх с половиной часов, улыбнулся и сказал мне "спасибо". Улыбнулся так тепло, как не улыбался со сцены. И ё-моё... это такое крутое чувство.
Позвонила мама. Спросила, как спектакль. Совместно с папой приложилась дланью к челу, а потом изъявила желание прочесть пьесу и в следующий раз сходить со мной. А я, честно говоря, очень боюсь давать ей "Человека-подушку", ибо вдруг она не проникнется так, как прониклась я - или, что ещё хуже, вообще не сможет прочесть?..
Этот страх у меня по поводу всех вещей, которые я люблю.
На самом деле, мне действительно надо взять отпуск от "Человека-подушки", потому что я очень боюсь довести дело до переизбытка. Сейчас - не прямо сейчас, ибо в данный момент времени у меня такое чувство, что у моей души переломали все кости, а вообще, в целом сейчас - я готова смотреть его очень часто. Но я не хочу потерять к этому спектаклю вкус. Поэтому - всё, ближайшие два-три месяца я варюсь в собственном соку и продолжаю анализировать.
Да, лично для меня это вещь из разряда "if it means a lot to you". Маленький катарсис, точка невозврата, Рубикон, который отчего-то даже в шестой раз проходить ничуть не легче, чем в первый.
Третий просмотр - это получение ответов на вопросы о том, какой момент был сиюминутным порывом, а какой - системным, отработанным. Так вот, выходящий после антракта на сцену Катуриан-Белый, со слабой улыбкой, на несколько секунд появляющейся на лице, и адресованной только нам, зрителям - это система, которая меня радует.
Но вот ведь чудо: я вполне могла представлять всё происходящее на шаг, на два вперёд, а все поломавшие меня моменты почему-то так и не лишились своей магии. После сцены Катуриана с Михалом меня натурально трясло, хотя я прекрасно знала, как она обернётся; в самом же конце спектакля я, в отличие от примерно 95% остальных зрителей осведомлённая, что случится в эти роковые 10 секунд, всё равно вздрогнула и почувствовала, как сердце завибрировало где-то в горле. Dirty magic.
Сосновский сегодня жёг и пепелил - лучшая его игра за все три раза. Хориняк был неприлично хорош во втором действии: так правильно и так больно, мне жаль тебя, я никому из заключённых этого не говорил, и совершенно окаменевшая, застывшая, как жена Лота, фигура в самом конце - он сидел, как все мы, едва дыша. Белый... я не могу не петь ему восторженных од. Какую трансформацию он проходит от ничего не понимающего человека, над которым измываются, не объяснив причин, до добровольно восходящего на эшафот и без жалости расстающегося с жизнью писателя! И его лицо, когда Михал признаётся ему, что всё, что он выдал Ариэлу, правда: на этом моменте я следила за его мимикой, не упуская ни единой секунды, и была поражена. Такая гамма эмоций: от недоумения до бессильной, тупой боли, от улыбки до слёз, от желания уколоть побольнее до глухого "зачем ты это сделал".
Но окончательно сломал меня сегодня Кравченко. Кравченко превзошёл всех. И Михала я отныне и впредь, ничуть не сомневаясь, буду считать его лучшей ролью. Потому что так оно и есть на самом деле. Потому что то, что он делал сегодня, нужно просто видеть.
Я подарила ему цветы, а он, после всех этих трёх с половиной часов, улыбнулся и сказал мне "спасибо". Улыбнулся так тепло, как не улыбался со сцены. И ё-моё... это такое крутое чувство.
Позвонила мама. Спросила, как спектакль. Совместно с папой приложилась дланью к челу, а потом изъявила желание прочесть пьесу и в следующий раз сходить со мной. А я, честно говоря, очень боюсь давать ей "Человека-подушку", ибо вдруг она не проникнется так, как прониклась я - или, что ещё хуже, вообще не сможет прочесть?..
Этот страх у меня по поводу всех вещей, которые я люблю.