Жить ой. Но да.
Майкл Фрейн - драматург непростой. Действия его пьес - это путешествие вовнутрь, а не в наружность. Мир вокруг может закончиться, распасться на атомы и собраться снова, но его героев это не потревожит: они будут говорить друг с другом. Обсуждать. Переживать. А ещё это как раз тот случай, когда в треугольнике "драматург - артист - зритель/читатель" сторона, соединяющая читателя и драматурга, скорее отсутствует, чем наличествует: тексты Фрейна, безусловно, хороши и очень умны, даже мудры, но для связи с ними нужен проводник. Нужен артист, который выйдет на сцену и не просто прочтёт этот текст, а сыграет в него, тем самым транслируя в тебя.
Надо сказать, что мало кто может так органично и естественно обходиться с реальными историческими личностями, как это делает Фрейн. Его персонажи - не некие условные А и В, волей его авторского "я" носящие фамилии Брандта или Бора, а те самые настоящие Вилли и Нильс. Для того, чтобы так писать, нужно, во-первых, отлично разбираться в эпохе, а во-вторых - в особенностях персоналий, о которых ведёшь речь. У Фрейна всё это есть.
"Демократия" - не тот спектакль, что вызвал у меня восторг до подгибающихся коленей. Скажем, тот же "Нюрнберг" или "Берег утопии" оказали на меня более мощное влияние. Виной тому, с одной стороны, Илья Исаев, который в прошлую пятницу был совершенно не в голосе, а с другой - очень невнятно сделанная сцена падения Берлинской стены. В прошлый понедельник я смотрела "Барабаны в ночи", где волей Юрия Бутусова в события двадцатых годов была помещена видеохроника возведения стены, а в пятницу была "Демократия", где стена рухнула. Но если хроника пробирает до мурашек, то вот падение каменных блоков в "Демократии" вызывает исключительно недоумевающее meh; я понимаю, что акцент финала был сделан не столько на этом, но всё же данная ситуация, как мне кажется, из тех редких, в которых толика возвышающего пафоса была бы вполне уместна. Впрочем, Лена Ковальская сказала мне, что я люблю хвалить и должна продолжать это делать, так что напишу о хорошем. Алексей Бородин поставил спектакль бережный и аккуратный по отношению к пьесе, но также понятный тем, кто из истории Германии второй половины прошлого века помнит только про то, что да, был у ФРГ такой канцлер - то есть, будем честными, 90% аудитории. Вы не подумайте, я тут не включаю режим интеллектуального сноба: мои знания о Вилли Брандте тоже носят весьма и весьма ограниченный характер. Так что со всей ответственностью плохо ориентирующегося в истории человека говорю, что Бородин в любом случае сделал работу строгую, деликатную и не вызывающую ощущения, что со сцены на тебя льётся политическая заумь, в которой ты не понимаешь ни слова. Да и спектакль-то, несмотря на громкое и категоричное название, не про политику, на самом деле. А про двух очень разных людей, которых связывали верные, трогательные даже отношения.
Исаев играет Брандта как человека уравновешенного, сдержанного (ладно, не во всём) и достаточно земного, хотя и не лишённого стремления к высоким жестам. Гийом Красилова - его полная противоположность: простой обаятельный живчик, который и здесь, и тут, и там, и нужен ежечасно. Тем интереснее наблюдать, как происходит история их дружественного сближения; к тому же это всё, что остаётся - финал истории известен с самого начала.
У "Демократии" сдержанные художественные решения: реализм с лёгким налётом метафоричности. Безликие офисные костюмы. Холодный свет ламп. Арно Кречман, который выглядит как стереотипный персонаж фильмов о шпионах. И прозрачные стены, за которыми, в теории, ничего нельзя спрятать, у Алексея Бородина и Станислава Бенедиктова становятся идеальным фоном для плетения интриг и шпионажа. Но, повторюсь, политические мотивы тут... ну, не то чтобы следствие, а не причина - нет, конечно, - но и первостепенными их не назвать. В итоге "Демократия" (во всяком случае, для меня) оказалась спектаклем, в чём-то созвучном "Крику лангусты" Михаила Цитриняка: Гюнтер Гийом в своём заботливом отношении к Брандту ушёл не так далеко от секретаря Сары Бернар Жоржа Питу. Особенно печально и нежно в этом плане выглядит сцена уже после ареста, когда Гийом констатирует, что при нём такого бардака не было: костюмы у Вилли были подобраны хорошо, а расписание составлено с умом. И, слушая и смотря всё это, в который раз понимаешь, что человеческие соприкосновения вызывают куда больше живых откликов, чем политические призывы. Потому что в политике очень мало человеческого. А как хорошо было бы, будь оно иначе.
Надо сказать, что мало кто может так органично и естественно обходиться с реальными историческими личностями, как это делает Фрейн. Его персонажи - не некие условные А и В, волей его авторского "я" носящие фамилии Брандта или Бора, а те самые настоящие Вилли и Нильс. Для того, чтобы так писать, нужно, во-первых, отлично разбираться в эпохе, а во-вторых - в особенностях персоналий, о которых ведёшь речь. У Фрейна всё это есть.
"Демократия" - не тот спектакль, что вызвал у меня восторг до подгибающихся коленей. Скажем, тот же "Нюрнберг" или "Берег утопии" оказали на меня более мощное влияние. Виной тому, с одной стороны, Илья Исаев, который в прошлую пятницу был совершенно не в голосе, а с другой - очень невнятно сделанная сцена падения Берлинской стены. В прошлый понедельник я смотрела "Барабаны в ночи", где волей Юрия Бутусова в события двадцатых годов была помещена видеохроника возведения стены, а в пятницу была "Демократия", где стена рухнула. Но если хроника пробирает до мурашек, то вот падение каменных блоков в "Демократии" вызывает исключительно недоумевающее meh; я понимаю, что акцент финала был сделан не столько на этом, но всё же данная ситуация, как мне кажется, из тех редких, в которых толика возвышающего пафоса была бы вполне уместна. Впрочем, Лена Ковальская сказала мне, что я люблю хвалить и должна продолжать это делать, так что напишу о хорошем. Алексей Бородин поставил спектакль бережный и аккуратный по отношению к пьесе, но также понятный тем, кто из истории Германии второй половины прошлого века помнит только про то, что да, был у ФРГ такой канцлер - то есть, будем честными, 90% аудитории. Вы не подумайте, я тут не включаю режим интеллектуального сноба: мои знания о Вилли Брандте тоже носят весьма и весьма ограниченный характер. Так что со всей ответственностью плохо ориентирующегося в истории человека говорю, что Бородин в любом случае сделал работу строгую, деликатную и не вызывающую ощущения, что со сцены на тебя льётся политическая заумь, в которой ты не понимаешь ни слова. Да и спектакль-то, несмотря на громкое и категоричное название, не про политику, на самом деле. А про двух очень разных людей, которых связывали верные, трогательные даже отношения.
Исаев играет Брандта как человека уравновешенного, сдержанного (ладно, не во всём) и достаточно земного, хотя и не лишённого стремления к высоким жестам. Гийом Красилова - его полная противоположность: простой обаятельный живчик, который и здесь, и тут, и там, и нужен ежечасно. Тем интереснее наблюдать, как происходит история их дружественного сближения; к тому же это всё, что остаётся - финал истории известен с самого начала.
У "Демократии" сдержанные художественные решения: реализм с лёгким налётом метафоричности. Безликие офисные костюмы. Холодный свет ламп. Арно Кречман, который выглядит как стереотипный персонаж фильмов о шпионах. И прозрачные стены, за которыми, в теории, ничего нельзя спрятать, у Алексея Бородина и Станислава Бенедиктова становятся идеальным фоном для плетения интриг и шпионажа. Но, повторюсь, политические мотивы тут... ну, не то чтобы следствие, а не причина - нет, конечно, - но и первостепенными их не назвать. В итоге "Демократия" (во всяком случае, для меня) оказалась спектаклем, в чём-то созвучном "Крику лангусты" Михаила Цитриняка: Гюнтер Гийом в своём заботливом отношении к Брандту ушёл не так далеко от секретаря Сары Бернар Жоржа Питу. Особенно печально и нежно в этом плане выглядит сцена уже после ареста, когда Гийом констатирует, что при нём такого бардака не было: костюмы у Вилли были подобраны хорошо, а расписание составлено с умом. И, слушая и смотря всё это, в который раз понимаешь, что человеческие соприкосновения вызывают куда больше живых откликов, чем политические призывы. Потому что в политике очень мало человеческого. А как хорошо было бы, будь оно иначе.