Жить ой. Но да.
Итак, третий спектакль Саши Молочникова. Хочется написать так, чтобы всё было чётко, правильно, объяснимо, но... но вот как его спектакли, с каждым разом всё более погружающиеся в разухабистый хаос, смотришь сначала сердцем, а уже потом головой, так и реагируешь на них. Проще всего, конечно, было бы стереть всё, что уже написано, капсом напечатать АААААА и на этом закончить. Но попробуем.
Мне очень нравится мысль, высказанная Олегом Павловичем Табаковым в предисловии к спектаклю. Она о том, что таких как Молочников называют "непоротым поколением". И это просто идеальная характеристика, я произношу её с восторгом и восхищением: то, что делает Саша — нечто бесстрашное, безумное, классное. Такое можно создать, только находясь вне рамок каких-то принятых суждений и условностей, не думая о том, что за это могут наругать и шлёпнуть по попе. И, на самом деле, вполне возможно, что пороли это поколение — пороли, но чувство внутренней свободы так и не выбили. И это — тоже метафора.
"Светлый путь" опять невозможно воспринимать сугубо историческим спектаклем. Всё дальше уходя от побуквенного цитирования исторических фактов, Молочников показывает их сквозь призму, преломляя, а где-то, не побоюсь этого слова, и искажая. Но во всём этом он умудряется пальцами ухватить суть, а потом начать дерзить, насмешничать... и понимать, не осуждая. У него есть чудесное свойство не обвинять, правые и виноватые в его спектаклях отсутствуют как класс, а вот живые люди (да и не совсем люди тоже) заполняют собой всё пространство. И пространство в "Светлом пути", к слову, велико и масштабно как никогда. "1914" и "Бунтари" всё-таки очень камерные спектакли, и Малая сцена подходит им куда больше. А вот "1917" совсем иной, ему нужен простор, чтобы лихо катиться по нему, сотрясая зрительный зал. Куда несёшься ты, Русь? Да, да.
Соблазнительно было бы сказать, что это спектакль о революции. Но революция — вершина айсберга или, если угодно, тот спусковой механизм, который раскручивает уже более глубокие темы. "Светлый путь" — это миф, притча о сверхчеловеке и столкновение утопии и антиутопии на одной сцене. Здесь библейская тематика (человек-машина Макар, пекущий хлеб животом, чтобы накормить голодных солдат — чем не местный мессия?) удачно сочетается с идеей уберменша, рождённого там, где старое поколение схлестнулось с новым. Этот уберменш должен вобрать в себя всё лучшее от прошлого и настоящего и создать-таки то будущее, где сметану будут черпать из облаков... но версус между ожиданием и реальностью здесь как-то особенно обиден: отчётливо видишь, что люди семнадцатого года — измождённые ослики, бредущие за морковкой, которую им никогда не получить. Но есть искра у них в глазах: где безумная, где сердечная, где потухшая. Не раз и не два вспомнятся "Мы живые" Айн Рэнд, особенно на сценах с Голицыной (потрясающе отрешённая и разбитая Дарья Юрская) и Басом Его Величества (Алексей Вертков), у которого в прямом смысле из-под ног уходит всё привычное устройство его жизни. Но я не вижу смысла до хрипоты спорить про белых и красных, особенно если учесть, что, как и в "1914", белые, красные, французы и немцы — это скорее условность, какие-то ориентиры, расставленные как столбики вдоль дороги. А дорога тут фигурирует даже в названии, и каждая минута пропитана движением. И это — тоже метафора. Ещё более буквальная.
Спектакль велик, смешон, страшен, абсурден, горек; он масштабен, он сочетает как монументальность архитектурного оформления Сергея Чобана, так и красоту слаженной работы многих десятков людей. А ещё, если говорить начистоту, он о новой для спектаклей Молочникова теме— о мужском и женском. О любви преподавательницы-смолянки и простого парня, который "Войну и мир", конечно, не читал, и благих намерениях, которые заводят в ад. Это ведь так мало, так просто: хотеть жить честно, любить свою женщину, намазывать сметану на хлеб. Это так понятно: сражаться ради исполнения твоих желаний. Но вот снова тебе дают задание, ты, с каждым разом чертыхаясь всё сильнее и сомневаясь всё больше, идёшь его выполнять, видишь только кровь и ярость... а она ждёт тебя — и видит то же самое. И можно было бы сказать что-то обвинительное про патриархальное общество, про гендерные стереотипы, но идея не про то, а про войну, которая из общей превращается в частную, разделяет людей и отбрасывает их далеко друг от друга, и любовь превращает в ненависть.
И, конечно, "Светлый путь" не был бы таким мощным, не будь в нём таких актёров. Артём Быстров, снова играющий где-то на грани физических возможностей, потрясающая Виктория Исакова, вернувшаяся в свою альма матер (такая нежная, изящная, сильная!). Артём Соколов в роли Троцкого — определённо находка: невероятно рада за него, чрезвычайно одарённый парень, который расцветает просто со второй космической скоростью. Наконец, роскошный андрогинный образ Паулины Андреевой, местный Мефистофель-Верник, который играет не Ленина, а Вождя (и после экватора понимаешь, чёрт возьми, как это правильно и чётко), и деловитая Крупская Ирины Пеговой. Никто из них не стремится к исторической достоверности или физическому соответствию, в фокусе вообще не это. Эмоции, догадки, свои собственные новые портреты — вот на чём строится вообще всё.
"Дороги нет, но есть направление" — изумительно точный лейтмотив любой революции. Не только русской, а вообще, в принципе, революции как явления. Направление это, конечно, к светлому будущему, и мы рванём туда через братоубийство, тернии, насилие.
И не заметим, что придём к указателю на круговое движение.
Когда получается один раз, обычно говорят "повезло". Когда получается во второй, это повторяют уже менее уверенно. Когда получается в третий, начинают уважительно говорить о системе.
У Саши Молочникова получилось в третий раз, и самое время признать: он безумно талантлив. И я продолжаю верить в то, что недалёк тот день, когда кто-то другой, такой же молодой и наглый, выбежит на сцену не в футболке "Бутусов", не в свитере "Мой друг Кирилл Серебренников", а в майке с надписью "Александр Молочников".
Мне очень нравится мысль, высказанная Олегом Павловичем Табаковым в предисловии к спектаклю. Она о том, что таких как Молочников называют "непоротым поколением". И это просто идеальная характеристика, я произношу её с восторгом и восхищением: то, что делает Саша — нечто бесстрашное, безумное, классное. Такое можно создать, только находясь вне рамок каких-то принятых суждений и условностей, не думая о том, что за это могут наругать и шлёпнуть по попе. И, на самом деле, вполне возможно, что пороли это поколение — пороли, но чувство внутренней свободы так и не выбили. И это — тоже метафора.
"Светлый путь" опять невозможно воспринимать сугубо историческим спектаклем. Всё дальше уходя от побуквенного цитирования исторических фактов, Молочников показывает их сквозь призму, преломляя, а где-то, не побоюсь этого слова, и искажая. Но во всём этом он умудряется пальцами ухватить суть, а потом начать дерзить, насмешничать... и понимать, не осуждая. У него есть чудесное свойство не обвинять, правые и виноватые в его спектаклях отсутствуют как класс, а вот живые люди (да и не совсем люди тоже) заполняют собой всё пространство. И пространство в "Светлом пути", к слову, велико и масштабно как никогда. "1914" и "Бунтари" всё-таки очень камерные спектакли, и Малая сцена подходит им куда больше. А вот "1917" совсем иной, ему нужен простор, чтобы лихо катиться по нему, сотрясая зрительный зал. Куда несёшься ты, Русь? Да, да.
Соблазнительно было бы сказать, что это спектакль о революции. Но революция — вершина айсберга или, если угодно, тот спусковой механизм, который раскручивает уже более глубокие темы. "Светлый путь" — это миф, притча о сверхчеловеке и столкновение утопии и антиутопии на одной сцене. Здесь библейская тематика (человек-машина Макар, пекущий хлеб животом, чтобы накормить голодных солдат — чем не местный мессия?) удачно сочетается с идеей уберменша, рождённого там, где старое поколение схлестнулось с новым. Этот уберменш должен вобрать в себя всё лучшее от прошлого и настоящего и создать-таки то будущее, где сметану будут черпать из облаков... но версус между ожиданием и реальностью здесь как-то особенно обиден: отчётливо видишь, что люди семнадцатого года — измождённые ослики, бредущие за морковкой, которую им никогда не получить. Но есть искра у них в глазах: где безумная, где сердечная, где потухшая. Не раз и не два вспомнятся "Мы живые" Айн Рэнд, особенно на сценах с Голицыной (потрясающе отрешённая и разбитая Дарья Юрская) и Басом Его Величества (Алексей Вертков), у которого в прямом смысле из-под ног уходит всё привычное устройство его жизни. Но я не вижу смысла до хрипоты спорить про белых и красных, особенно если учесть, что, как и в "1914", белые, красные, французы и немцы — это скорее условность, какие-то ориентиры, расставленные как столбики вдоль дороги. А дорога тут фигурирует даже в названии, и каждая минута пропитана движением. И это — тоже метафора. Ещё более буквальная.
Спектакль велик, смешон, страшен, абсурден, горек; он масштабен, он сочетает как монументальность архитектурного оформления Сергея Чобана, так и красоту слаженной работы многих десятков людей. А ещё, если говорить начистоту, он о новой для спектаклей Молочникова теме— о мужском и женском. О любви преподавательницы-смолянки и простого парня, который "Войну и мир", конечно, не читал, и благих намерениях, которые заводят в ад. Это ведь так мало, так просто: хотеть жить честно, любить свою женщину, намазывать сметану на хлеб. Это так понятно: сражаться ради исполнения твоих желаний. Но вот снова тебе дают задание, ты, с каждым разом чертыхаясь всё сильнее и сомневаясь всё больше, идёшь его выполнять, видишь только кровь и ярость... а она ждёт тебя — и видит то же самое. И можно было бы сказать что-то обвинительное про патриархальное общество, про гендерные стереотипы, но идея не про то, а про войну, которая из общей превращается в частную, разделяет людей и отбрасывает их далеко друг от друга, и любовь превращает в ненависть.
И, конечно, "Светлый путь" не был бы таким мощным, не будь в нём таких актёров. Артём Быстров, снова играющий где-то на грани физических возможностей, потрясающая Виктория Исакова, вернувшаяся в свою альма матер (такая нежная, изящная, сильная!). Артём Соколов в роли Троцкого — определённо находка: невероятно рада за него, чрезвычайно одарённый парень, который расцветает просто со второй космической скоростью. Наконец, роскошный андрогинный образ Паулины Андреевой, местный Мефистофель-Верник, который играет не Ленина, а Вождя (и после экватора понимаешь, чёрт возьми, как это правильно и чётко), и деловитая Крупская Ирины Пеговой. Никто из них не стремится к исторической достоверности или физическому соответствию, в фокусе вообще не это. Эмоции, догадки, свои собственные новые портреты — вот на чём строится вообще всё.
"Дороги нет, но есть направление" — изумительно точный лейтмотив любой революции. Не только русской, а вообще, в принципе, революции как явления. Направление это, конечно, к светлому будущему, и мы рванём туда через братоубийство, тернии, насилие.
И не заметим, что придём к указателю на круговое движение.
Когда получается один раз, обычно говорят "повезло". Когда получается во второй, это повторяют уже менее уверенно. Когда получается в третий, начинают уважительно говорить о системе.
У Саши Молочникова получилось в третий раз, и самое время признать: он безумно талантлив. И я продолжаю верить в то, что недалёк тот день, когда кто-то другой, такой же молодой и наглый, выбежит на сцену не в футболке "Бутусов", не в свитере "Мой друг Кирилл Серебренников", а в майке с надписью "Александр Молочников".