Жить ой. Но да.
У меня всегда были определённые проблемы с восприятием спектаклей Марата Гацалова: вроде бы всё хорошо, интересно и качественно, но не то. Даже "Дыхание", как бы сильно оно меня ни напугало, в основном было таким мощным из-за первоисточника Дункана МакМиллана, а не из-за прочтения этой истории Гацаловым и Ксенией Перетрухиной. Но вот "Утопия" — это что-то совершенно другое, какой-то новый уровень. Жёсткий, как ивовый прут, простой, изящный, страшный, гениальный спектакль. И если "Дыхание" было про ужасы личного, то "Утопия" — про ужасы общественного.
"Утопия" Михаила Дурненкова (и тут, кстати, семейный подряд: Михаил — супруг Ксении Перетрухиной) — прямолинейная, словно удар в лоб, метафора жизни в нашей стране. Впрочем, и метафорой это можно назвать с натяжкой — всё проговаривается честно и без купюр. Конфликт завязан на появлении загадочного московского бизнесмена, эдакого современного Воланда, которого с присущим ему естественным спокойным лоском играет Андрей Соколов, в некой глубинке, где в девяностые была рюмочная "Утопия": плохое пиво, безвкусная обстановка, Аркадий Укупник и Наташа Королёва. И этот бизнесмен твёрдо намерен заведение возродить: у него есть деньги, есть не всегда законные рычаги воздействия, есть власть. Это задание он отдаёт местному алкоголику Лёхе (Леонид Тимцуник, тот удивительный гуттаперчевый актёр из обеих версий машковского "№13"), который хочет взять в подельники бывшую жену и взрослого сына. В этом месте социальные проблемы схлёстываются с семейными — и воронка закручивается.
Как положено любой хорошей пьесе, "Утопия" очень многослойна и намечает большое количество вопросов, на которые она не торопится отвечать лично. Театр Наций заявляет её как способ исследовать то, цитата, "изменились ли мы с 90-х, возможно ли сегодня вернуться назад", но мне это кажется несколько упрощённой постановкой вопроса. Как жить в нашей сегодняшней стране, как жить рядом друг с другом, как жить, когда вертикаль власти — это человек прямоходящий, а простые смертные — люди ползающие — вот о чём "Утопия". Причём последняя формулировка тут приобретает буквальное сценическое воплощение: большую часть спектакля артисты проводят, лёжа на полу и двигаясь и имитируя движение в горизонтальной плоскости. В это время зрители смотрят на их отражение в огромном зеркале, наклонённом над сценой. Красиво, сюрреалистично — невозможно, это, наверное, лучшая работа Ксении Перетрухиной, это уже какое-то королевство кривых зеркал, где по ту сторону стекла всё перевёрнуто и извращено.
Марат Гацалов не упрощает актёрам жизнь: свет в "Утопии" такой, что даже из писаного красавца сделает инфернального уродца, а необходимость работать лёжа и периодически в темноте — физически непростая задача. Но и зрителя он тоже не щадит, потому что как бы интересно ни был решён спектакль, он в первую очередь остаётся мощной и трудной историей про нашу страну. Мы можем лучше, говорят герои. А лучше не надо, надо — как было, отвечает их работодатель, превращая их в рабов, работающих исключительно на удовлетворение его прихоти. Несколько раз по ходу спектакля возникает ощущение ложной концовки, что уж вот здесь-то чудо или произошло, или скоро произойдёт — но потом тропинка изгибается, и герои, вставшие с пола и превратившиеся в людей, ложатся обратно на пол. Чёрная вертикаль — и рядом с ней три лежащих полосы. Белая, синяя, красная. Красноречивее некуда.
Можно было бы упрекнуть Дурненкова в нарочитой стереотипизации персонажей: здесь есть алкоголик, женщина, нашедшая отдушину в вере, и молодой гей-наркоман. Но самое интересное в "Утопии" — не сами герои, а их подчас вполне неординарные взаимодействия друг с другом. Особенно в настоящем финале — но тут уже без спойлеров.
В моём любимом "19.14" в одном из зонгов, когда французы и немцы едут на войну, есть такие строки: спи, Россия, что сказать тебе? Не проснись, Россия, спи. "Утопия" — это ощущение как раз такого тяжёлого сна, после которого просыпаешься с гудящей головой. Это очень хороший спектакль, и я обязательно к нему вернусь. Но послевкусие его слишком непростое.

"Утопия" Михаила Дурненкова (и тут, кстати, семейный подряд: Михаил — супруг Ксении Перетрухиной) — прямолинейная, словно удар в лоб, метафора жизни в нашей стране. Впрочем, и метафорой это можно назвать с натяжкой — всё проговаривается честно и без купюр. Конфликт завязан на появлении загадочного московского бизнесмена, эдакого современного Воланда, которого с присущим ему естественным спокойным лоском играет Андрей Соколов, в некой глубинке, где в девяностые была рюмочная "Утопия": плохое пиво, безвкусная обстановка, Аркадий Укупник и Наташа Королёва. И этот бизнесмен твёрдо намерен заведение возродить: у него есть деньги, есть не всегда законные рычаги воздействия, есть власть. Это задание он отдаёт местному алкоголику Лёхе (Леонид Тимцуник, тот удивительный гуттаперчевый актёр из обеих версий машковского "№13"), который хочет взять в подельники бывшую жену и взрослого сына. В этом месте социальные проблемы схлёстываются с семейными — и воронка закручивается.
Как положено любой хорошей пьесе, "Утопия" очень многослойна и намечает большое количество вопросов, на которые она не торопится отвечать лично. Театр Наций заявляет её как способ исследовать то, цитата, "изменились ли мы с 90-х, возможно ли сегодня вернуться назад", но мне это кажется несколько упрощённой постановкой вопроса. Как жить в нашей сегодняшней стране, как жить рядом друг с другом, как жить, когда вертикаль власти — это человек прямоходящий, а простые смертные — люди ползающие — вот о чём "Утопия". Причём последняя формулировка тут приобретает буквальное сценическое воплощение: большую часть спектакля артисты проводят, лёжа на полу и двигаясь и имитируя движение в горизонтальной плоскости. В это время зрители смотрят на их отражение в огромном зеркале, наклонённом над сценой. Красиво, сюрреалистично — невозможно, это, наверное, лучшая работа Ксении Перетрухиной, это уже какое-то королевство кривых зеркал, где по ту сторону стекла всё перевёрнуто и извращено.
Марат Гацалов не упрощает актёрам жизнь: свет в "Утопии" такой, что даже из писаного красавца сделает инфернального уродца, а необходимость работать лёжа и периодически в темноте — физически непростая задача. Но и зрителя он тоже не щадит, потому что как бы интересно ни был решён спектакль, он в первую очередь остаётся мощной и трудной историей про нашу страну. Мы можем лучше, говорят герои. А лучше не надо, надо — как было, отвечает их работодатель, превращая их в рабов, работающих исключительно на удовлетворение его прихоти. Несколько раз по ходу спектакля возникает ощущение ложной концовки, что уж вот здесь-то чудо или произошло, или скоро произойдёт — но потом тропинка изгибается, и герои, вставшие с пола и превратившиеся в людей, ложатся обратно на пол. Чёрная вертикаль — и рядом с ней три лежащих полосы. Белая, синяя, красная. Красноречивее некуда.
Можно было бы упрекнуть Дурненкова в нарочитой стереотипизации персонажей: здесь есть алкоголик, женщина, нашедшая отдушину в вере, и молодой гей-наркоман. Но самое интересное в "Утопии" — не сами герои, а их подчас вполне неординарные взаимодействия друг с другом. Особенно в настоящем финале — но тут уже без спойлеров.
В моём любимом "19.14" в одном из зонгов, когда французы и немцы едут на войну, есть такие строки: спи, Россия, что сказать тебе? Не проснись, Россия, спи. "Утопия" — это ощущение как раз такого тяжёлого сна, после которого просыпаешься с гудящей головой. Это очень хороший спектакль, и я обязательно к нему вернусь. Но послевкусие его слишком непростое.
