Жить ой. Но да.
"Теллурия" сформулировала одну простую мысль в моём отношении к творчеству Константина Богомолова: больше всего мне нравятся те его спектакли, где привычный язык, которым он рассказывает чужие сюжеты, немногословен и сдержан. Доселе такое чувство радости и полного принятия вызвал только, пожалуй, "Сентрал Парк-Вест", где не было ни братьев Панчиков с камерами, ни огромных экранов, на которые транслировались крупные планы артистов, и вот теперь полку прибыло. В "Теллурии" тоже нет экранов, и она тоже играется в клаустрофобно маленьком пространстве, по площади которого сидят зрители, но на этом сходство, в принципе, заканчивается. Если сценарий Вуди Аллена смотрелся лёгенькой и весёленькой комедией с некоторой примесью драмы, то поставленная по роману Владимира Сорокина "Теллурия" — птица уже принципиально другого вида. Мрачный и зловещий гриф, кружащий над бранным полем.
Поразительно то, что у одиозного Сорокина и не менее одиозного (ведь эпатаж не исключает успешность) Богомолова получился хотя и точный и ядовитый, но не шокирующий, бесконечно минималистичный, строгий и элегантный спектакль о Средневековье будущего. Отрешённая манера игры, с которой Богомолов заставляет существовать своих артистов, здесь выходит на новый уровень, презрение к зрительному залу вворачивается в крутое пике: в финале даже не будет поклона, артисты просто исчезнут, и свет зажжётся. Режиссёр прямым текстом предлагает не смотреть, а слушать, в паре мест буквально погружая зал в черноту и оставляя только прекрасные пророчащие голоса, произносящие очень красивый и очень правильный с точки зрения русского языка сорокинский текст. И эти сцены, к слову, одни из лучших за весь спектакль.
От пятидесяти отдельных глав, составляющих "Теллурию", Богомолов отобрал примерно с десяток. Оно и понятно: постановка всего массива текста заняла бы собой день, а время четырёхчасовых "Карамазовых" и "Мушкетёров" всё-таки прошло. В этих главах есть мигрантская паранойя Уэльбека, кислотный приход Пелевина, душная телесность Генри Миллера и извечные для русской литературы размышления о том, что делать с нашим богоспасаемым отечеством — короче говоря, самые масштабные темы, которые только можно себе вообразить, объединённые общей мифологией теллурового гвоздика. Теллуровые наконечники копья, как любезно сообщают разложенные перед спектаклем на сиденьях листы бумаги, будучи вогнанными в определённое место черепа, дают человеку ни с чем не сравнимую радость, свободу и вечный кайф — или убивают, тут уж кому как повезёт. И герои ищут, ищут, ищут эти гвозди; для кого-то поиски становятся целью и единственным спасением, а кто-то случайно находит гвоздь в кастрюле с человечьей головой, как один из персонажей Сергея Чонишвили, полупёс-получеловек, и принимает это за знак. Вселенная "Теллурии" вообще полна очень странными персонажами, и не каждый из них человек, но команда, состоящая наполовину из артистов Таганки и наполовину из любимых соратников Богомолова, рисует их виртуозно. Настолько, что крупные планы и не нужны: от контраста напряжения, с которым Ирина Апексимова вцепляется в стол, и бесстрастной ровности её голоса воздух нагревается сам собой, а в собачьем почёсывании за ухом в исполнении Чонишвили бездна естественности и обаяния. Но центральное место при этом занимает не то, кем персонажи являются, а то, что они произносят. А произносят они абсурдистские сказки с очень жирным намёком в сторону вектора движения, выбранного нашим миром. Потому что всё очевидно: он движется по спирали — и вниз.
Поразительно то, что у одиозного Сорокина и не менее одиозного (ведь эпатаж не исключает успешность) Богомолова получился хотя и точный и ядовитый, но не шокирующий, бесконечно минималистичный, строгий и элегантный спектакль о Средневековье будущего. Отрешённая манера игры, с которой Богомолов заставляет существовать своих артистов, здесь выходит на новый уровень, презрение к зрительному залу вворачивается в крутое пике: в финале даже не будет поклона, артисты просто исчезнут, и свет зажжётся. Режиссёр прямым текстом предлагает не смотреть, а слушать, в паре мест буквально погружая зал в черноту и оставляя только прекрасные пророчащие голоса, произносящие очень красивый и очень правильный с точки зрения русского языка сорокинский текст. И эти сцены, к слову, одни из лучших за весь спектакль.
От пятидесяти отдельных глав, составляющих "Теллурию", Богомолов отобрал примерно с десяток. Оно и понятно: постановка всего массива текста заняла бы собой день, а время четырёхчасовых "Карамазовых" и "Мушкетёров" всё-таки прошло. В этих главах есть мигрантская паранойя Уэльбека, кислотный приход Пелевина, душная телесность Генри Миллера и извечные для русской литературы размышления о том, что делать с нашим богоспасаемым отечеством — короче говоря, самые масштабные темы, которые только можно себе вообразить, объединённые общей мифологией теллурового гвоздика. Теллуровые наконечники копья, как любезно сообщают разложенные перед спектаклем на сиденьях листы бумаги, будучи вогнанными в определённое место черепа, дают человеку ни с чем не сравнимую радость, свободу и вечный кайф — или убивают, тут уж кому как повезёт. И герои ищут, ищут, ищут эти гвозди; для кого-то поиски становятся целью и единственным спасением, а кто-то случайно находит гвоздь в кастрюле с человечьей головой, как один из персонажей Сергея Чонишвили, полупёс-получеловек, и принимает это за знак. Вселенная "Теллурии" вообще полна очень странными персонажами, и не каждый из них человек, но команда, состоящая наполовину из артистов Таганки и наполовину из любимых соратников Богомолова, рисует их виртуозно. Настолько, что крупные планы и не нужны: от контраста напряжения, с которым Ирина Апексимова вцепляется в стол, и бесстрастной ровности её голоса воздух нагревается сам собой, а в собачьем почёсывании за ухом в исполнении Чонишвили бездна естественности и обаяния. Но центральное место при этом занимает не то, кем персонажи являются, а то, что они произносят. А произносят они абсурдистские сказки с очень жирным намёком в сторону вектора движения, выбранного нашим миром. Потому что всё очевидно: он движется по спирали — и вниз.