Жить ой. Но да.
Я ровным счётом ничего не смыслю в кукольном театре и театре теней, поэтому в этом тексте буду опираться на свои сугубо эмоциональные впечатления даже больше, чем обычно. Впрочем, именно этого, наверное, и ожидали создатели "Дон Кихота. Послевкусие" — Евгений Ибрагимов, режиссёр кукольных спектаклей с замечательно добрыми усами, и Михаил Плутахин, актёр Мастерской Брусникина. В "Человеке из Подольска Серёже очень тупом" у его персонажа, кстати, тоже есть замечательно добрые усы.
"Дон Кихот. Послевкусие", в принципе, сложно назвать только кукольным или только теневым спектаклем. Там есть одновременно всё это, а также испанская музыка, шёпот, фламенко, отплясываемое только ловкими пальцами, и нехитрый, но чувственный реквизит. Спектакль идёт только для десяти зрителей, длится всего полчаса, начинается в полной темноте — вплоть до того, что ассистирующая Мише Плутахину девушка ведёт зрителей за собой, подсвечивая дорогу фонариком, в полностью затемнённых Боярских палатах — и строится на чувствах, а не на разуме. Он безумно тактильный (в отдельных сценах предлагают потрогать реквизит или пожать ладонь артиста, на старте призывают: прикасайтесь друг к другу — и без неловких, но беззлобных столкновений, тычков и наступлений на ноги и правда не обойдётся), за счёт приглушённого голоса Плутахина и теней — очень обостряющий ощущения, а ещё полный волшебства. Я не знаю, как это объяснить, но минут через десять пребывания в маленьком тёмном зале в составе дюжины людей, соединённых общим таинством, начинаешь испытывать какой-то всеобъемлющий детский восторг, потому что прямо у тебя на глазах творится магия. Границ нет, вы все и есть театр, вы все принимаете участие в этой получасовой мистерии, где сюжет Сервантеса пересказывается полунамёками, едва заметными штрихами, совершенно без слов — тем, что остаётся в памяти, когда книга уже давно закрыта. Послевкусием.
Не знаю, есть ли лучший способ рассказать историю о храбром идальго, который всё в своей жизни видел не тем, чем оно было на самом деле, чем тот, который использовали Ибрагимов и Плутахин: обман образов, маленькие пешки с великаньими тенями, ничего реального. Сейчас, уже после просмотра, эта идея, как и всё гениальное, вызывает восхищение; там, в зале, возвращает в детство, хотя спектакль, конечно, не детский, и его возрастной ценз — 12+.
Каждый раз, выходя со спектакля брусникинцев, я думаю о том, способна ли я любить их ещё сильнее, и понимаю: способна. С "Дон Кихота" я вышла точно такой же: опьянённой и счастливой, и воздух на Большой Дмитровке казался особенным. И хотя бы ради этого чувства стоит разрешить на полчаса выкрасть себя у реального мира и отправиться в мир фантазий, пляшущих на стенах теней и шляп, которые оказываются съеденными удавом слонами.
Какое счастье, что у российского театра есть Мастерская.
"Дон Кихот. Послевкусие", в принципе, сложно назвать только кукольным или только теневым спектаклем. Там есть одновременно всё это, а также испанская музыка, шёпот, фламенко, отплясываемое только ловкими пальцами, и нехитрый, но чувственный реквизит. Спектакль идёт только для десяти зрителей, длится всего полчаса, начинается в полной темноте — вплоть до того, что ассистирующая Мише Плутахину девушка ведёт зрителей за собой, подсвечивая дорогу фонариком, в полностью затемнённых Боярских палатах — и строится на чувствах, а не на разуме. Он безумно тактильный (в отдельных сценах предлагают потрогать реквизит или пожать ладонь артиста, на старте призывают: прикасайтесь друг к другу — и без неловких, но беззлобных столкновений, тычков и наступлений на ноги и правда не обойдётся), за счёт приглушённого голоса Плутахина и теней — очень обостряющий ощущения, а ещё полный волшебства. Я не знаю, как это объяснить, но минут через десять пребывания в маленьком тёмном зале в составе дюжины людей, соединённых общим таинством, начинаешь испытывать какой-то всеобъемлющий детский восторг, потому что прямо у тебя на глазах творится магия. Границ нет, вы все и есть театр, вы все принимаете участие в этой получасовой мистерии, где сюжет Сервантеса пересказывается полунамёками, едва заметными штрихами, совершенно без слов — тем, что остаётся в памяти, когда книга уже давно закрыта. Послевкусием.
Не знаю, есть ли лучший способ рассказать историю о храбром идальго, который всё в своей жизни видел не тем, чем оно было на самом деле, чем тот, который использовали Ибрагимов и Плутахин: обман образов, маленькие пешки с великаньими тенями, ничего реального. Сейчас, уже после просмотра, эта идея, как и всё гениальное, вызывает восхищение; там, в зале, возвращает в детство, хотя спектакль, конечно, не детский, и его возрастной ценз — 12+.
Каждый раз, выходя со спектакля брусникинцев, я думаю о том, способна ли я любить их ещё сильнее, и понимаю: способна. С "Дон Кихота" я вышла точно такой же: опьянённой и счастливой, и воздух на Большой Дмитровке казался особенным. И хотя бы ради этого чувства стоит разрешить на полчаса выкрасть себя у реального мира и отправиться в мир фантазий, пляшущих на стенах теней и шляп, которые оказываются съеденными удавом слонами.
Какое счастье, что у российского театра есть Мастерская.