Жить ой. Но да.
Двадцать четвёртый день рождения прошёл, и стартовал мой очередной личный год. Позавчера вернулись из Питера, где его и отмечали, и если вчера день был полон абстинентного синдрома от закончившегося отпуска, то сегодня в сердце много спокойствия и очень-очень много нежности.
Жили в семи минутах пешком от Московского вокзала и двадцати минутах пешком от Большого драматического театра, в доме, где когда-то располагалась типография, в которой Достоевский печатал свои "Дневники писателя". В соседнем доме Радищев начинал черкать "Путешествие из Петербурга в Москву": куда ни ткнись, везде история. Испытывали на прочность свою клаустрофобию, слазив на подлодку. Забирались на ледокол "Красин", восхищались индустриальной красотой набережной лейтенанта Шмидта, красивой историей спасённой "Красиным" итальянской экспедиции и неразумной (после подлодки-то) тратой пространства на корабле. Сидели в старой коночке и троллейбусе-аквариуме, зайдя в который, моментально оказываешься в серебренниковском "Лете". Пили много вина, куда без этого. Жмакали два десятка упитанных, сонных, тёплых котиков в котокафе Soulmate, которое случайно обнаружили по дороге в театр (— Меня кот после этого домой не пустит! — Они не мурчали, это не считается...). По заветам "Парфенона" праздновали день рождения в чудеснейшем "Тартарбаре", где тартары и правда такие вкусные, что это почти нелегально. Интуитивно забрели в безумно красивый кинотеатр "Родина" на Караванной, посмотрели "Climax" Ноэ, не поняли, с чего охуели больше — с фильма или с публики, которая своими непонятными флуктуациями почти половину сеанса повышала энтропию в зале.
А ещё Дима сводил меня на "Грозу" Андрея Могучего в тот самый БДТ (вообще удивительно парфёновский уикенд получился, конечно), и мне до сих пор всякий раз, как я об этом думаю, хочется реветь от восторга, обожания и благодарности. И "Гроза" восхитительная, и вообще.
Сердечко трещит и лопается; как легла в лужу слёз на "Богемской рапсодии", так до сих пор из неё и не встала, кажется.
Спасибо
Жили в семи минутах пешком от Московского вокзала и двадцати минутах пешком от Большого драматического театра, в доме, где когда-то располагалась типография, в которой Достоевский печатал свои "Дневники писателя". В соседнем доме Радищев начинал черкать "Путешествие из Петербурга в Москву": куда ни ткнись, везде история. Испытывали на прочность свою клаустрофобию, слазив на подлодку. Забирались на ледокол "Красин", восхищались индустриальной красотой набережной лейтенанта Шмидта, красивой историей спасённой "Красиным" итальянской экспедиции и неразумной (после подлодки-то) тратой пространства на корабле. Сидели в старой коночке и троллейбусе-аквариуме, зайдя в который, моментально оказываешься в серебренниковском "Лете". Пили много вина, куда без этого. Жмакали два десятка упитанных, сонных, тёплых котиков в котокафе Soulmate, которое случайно обнаружили по дороге в театр (— Меня кот после этого домой не пустит! — Они не мурчали, это не считается...). По заветам "Парфенона" праздновали день рождения в чудеснейшем "Тартарбаре", где тартары и правда такие вкусные, что это почти нелегально. Интуитивно забрели в безумно красивый кинотеатр "Родина" на Караванной, посмотрели "Climax" Ноэ, не поняли, с чего охуели больше — с фильма или с публики, которая своими непонятными флуктуациями почти половину сеанса повышала энтропию в зале.
А ещё Дима сводил меня на "Грозу" Андрея Могучего в тот самый БДТ (вообще удивительно парфёновский уикенд получился, конечно), и мне до сих пор всякий раз, как я об этом думаю, хочется реветь от восторга, обожания и благодарности. И "Гроза" восхитительная, и вообще.
Сердечко трещит и лопается; как легла в лужу слёз на "Богемской рапсодии", так до сих пор из неё и не встала, кажется.
Спасибо