Жить ой. Но да.
Любой текст про "Гипнос" Олега Глушкова в Практике начинается и продолжается следующим образом: объяснить, что это такое, невозможно, поэтому поверьте на слово — просто идите и смотрите. Теперь могу с уверенностью сказать, что авторы не врут. С тех, кто приходит на этот спектакль, не берут подписку о неразглашении, ничего такого. Просто рассказать о том, что происходит на маленькой (потому что в Практике и большая сцена — тоже маленькая) сцене в течение ста минут от того момента, как на расставленные буквой "п" стульях рассаживаются девятнадцать артистов младшей Мастерской Кудряшова, и правда нельзя. Нет сюжета, нет истории, нет попытки что-то рассказать и уж тем более чему-то научить. Есть только заботливо разложенные на доске ингредиенты, из которых предстоит что-то приготовить самому: хищная, назойливая музыка, выступающая отдельным героем, прекрасные юные кудряши, которые здесь не столько играют, сколько перформят, сказочно красивый свет Ивана Виноградова, за который его вполне заслуженно номинировали на "Золотую маску" этого года, и безумно крутая хореография самого Глушкова. Дальнейший спектакль ты из этих ингредиентов собираешь в своей голове сам — и подобно тому, как из одних и тех же овощей у любого повара получается свой неповторимый винегрет, абсолютно то же самое выходит у любого зрителя с "Гипносом".
Строго говоря, все вводные данные, необходимые для просмотра этого спектакля, в самом его начале даёт строгий механический мужской голос. Вы приглашены в путешествие, и не нужно надеяться, что это путешествие что-то в вас изменит и чему-то научит. У вас есть шанс сбросить весь багаж ваших ожиданий здесь и сейчас — используйте его, а потом идите с нами. "Гипнос", с этими его деревянными стульями, чёрно-белыми костюмами (во всяком случае, в первой его части), рулонами обоев и корытом с водой, зовёт на экскурсию в проклятый старый дом, где не очень страшно, но очень весело. Потому что понимаешь: ты во сне, и ты контролируешь его, и ничего жуткого с тобой не случится.
"Гипнос" — это как если бы Гаспар Ноэ увлёкся Гоголем, причём не "Вием", а "Женитьбой", и потом отправился суммировать свои впечатления от прочитанного в театр. С "Экстазом" Ноэ его роднят даже не столько невероятные танцы и пластика тела, сколько фраза о том, что жизнь — это коллективная невозможность. Герои "Гипноса" как будто бы пытаются что-то сделать, что-то сказать, куда-то добраться, но все их слова и движения утекают, как вода сквозь пальцы, не доходя до конца. И удивительным образом эта недосказанность не раздражает, а очаровывает. Отдельные сумасшедшие интермедии вызывают восторг и вовсе тем, как они сделаны. Чего стоит одна только сцена, где актрису, словно ожившую куклу вуду, заставляют танцевать её коллеги, держащие её руки и ноги в ухватах для печи, или сцена, где движениями второй артистки, танцующей на обоях и обливаемой из чугунков краской, также руководят другие девушки, бьющие её палками по ногам; из куска обоев с размазанными по ним чернилами герои в следующей сцене сделают шедевр абстракционизма, заключив его в раму, и резюмируют, что хоть картина получилась, раз уж со скульптурой не вышло. Но один из самых поразивших меня фрагментов — это начало, где кудряши просто сидят на стульях, а человек за пультом изредка выбрасывает в воздух отдельные звуки, не желающие складываться в мелодию. Некоторое время ничего не происходит, и ты подавляешь в себе смешок: может быть, как у Богомолова на его "Волшебной горе", нужно покашлять, чтобы артисты всё-таки начали играть? Но ещё через пару мгновений, за которые успеваешь передумать многое, в том числе то, что по приезду домой надо поменять коту воду, у звуков появляется ритмический рисунок. А потом ты осознаёшь, что все актёры изменили своё положение в пространстве, сползли со стульев — но совершенно не соображаешь, как именно и когда это произошло, настолько медленны и неощутимы их движения. И эта сцена предрекает собой то ощущение, с которым ты выйдешь из зала, когда греческий бог сна тебя отпустит. Ты ничего не поймёшь, но тебе понравится настолько, что немедленно захочется обратно.
Строго говоря, все вводные данные, необходимые для просмотра этого спектакля, в самом его начале даёт строгий механический мужской голос. Вы приглашены в путешествие, и не нужно надеяться, что это путешествие что-то в вас изменит и чему-то научит. У вас есть шанс сбросить весь багаж ваших ожиданий здесь и сейчас — используйте его, а потом идите с нами. "Гипнос", с этими его деревянными стульями, чёрно-белыми костюмами (во всяком случае, в первой его части), рулонами обоев и корытом с водой, зовёт на экскурсию в проклятый старый дом, где не очень страшно, но очень весело. Потому что понимаешь: ты во сне, и ты контролируешь его, и ничего жуткого с тобой не случится.
"Гипнос" — это как если бы Гаспар Ноэ увлёкся Гоголем, причём не "Вием", а "Женитьбой", и потом отправился суммировать свои впечатления от прочитанного в театр. С "Экстазом" Ноэ его роднят даже не столько невероятные танцы и пластика тела, сколько фраза о том, что жизнь — это коллективная невозможность. Герои "Гипноса" как будто бы пытаются что-то сделать, что-то сказать, куда-то добраться, но все их слова и движения утекают, как вода сквозь пальцы, не доходя до конца. И удивительным образом эта недосказанность не раздражает, а очаровывает. Отдельные сумасшедшие интермедии вызывают восторг и вовсе тем, как они сделаны. Чего стоит одна только сцена, где актрису, словно ожившую куклу вуду, заставляют танцевать её коллеги, держащие её руки и ноги в ухватах для печи, или сцена, где движениями второй артистки, танцующей на обоях и обливаемой из чугунков краской, также руководят другие девушки, бьющие её палками по ногам; из куска обоев с размазанными по ним чернилами герои в следующей сцене сделают шедевр абстракционизма, заключив его в раму, и резюмируют, что хоть картина получилась, раз уж со скульптурой не вышло. Но один из самых поразивших меня фрагментов — это начало, где кудряши просто сидят на стульях, а человек за пультом изредка выбрасывает в воздух отдельные звуки, не желающие складываться в мелодию. Некоторое время ничего не происходит, и ты подавляешь в себе смешок: может быть, как у Богомолова на его "Волшебной горе", нужно покашлять, чтобы артисты всё-таки начали играть? Но ещё через пару мгновений, за которые успеваешь передумать многое, в том числе то, что по приезду домой надо поменять коту воду, у звуков появляется ритмический рисунок. А потом ты осознаёшь, что все актёры изменили своё положение в пространстве, сползли со стульев — но совершенно не соображаешь, как именно и когда это произошло, настолько медленны и неощутимы их движения. И эта сцена предрекает собой то ощущение, с которым ты выйдешь из зала, когда греческий бог сна тебя отпустит. Ты ничего не поймёшь, но тебе понравится настолько, что немедленно захочется обратно.