Книги-2019

1. Фёдор Елютин "Remote Moscow. Как зарабатывать на впечатлениях"

1. Фёдор Елютин "Remote Moscow. Как зарабатывать на впечатлениях"


Отрадно начинать список книг этого года с настолько классного экземпляра. Я давно не получала такого удовольствия от не художественной литературы.
Фёдор Елютин — легендарная личность в сфере театрального менеджмента. Сама я до его проектов всё никак не дойду, хотя про Etiquette на Даниловском рынке подумываю с момента запуска, но кредит уважения к нему был до прочтения, а после стал только больше. "Remote Moscow. Как зарабатывать на впечатлениях" посвящён двум стартовым его проектам: продюсированию культовой хип-хоперы "Копы в огне" (вот трейлер, например) и запуску собственно "Remote Moscow". И, конечно, Елютин не был бы Елютиным, если бы написал просто книжку с пошаговым разъяснением того, что и как он делал. "Как зарабатывать на впечатлениях" создана вместе с Алексеем Киселёвым и представляет собой увлекательный документальный аттракцион с кучей фото — короче говоря, её очень приятно держать в руках и очень приятно листать. Есть ощущение, что в электронной версии она бы не выстрелила вовсе, но в формате эдакой книжки-бродилки — да, супер, дайте две. Словом, получился тот самый спектакль-променад, только в литературном формате. Альпина просит за книгу немалых денег, но взамен ты получаешь действительно полезный и здорово сделанный театральный оливье, так что всё справедливо.
"Как зарабатывать на впечатлениях" — это солнечный жёлтый заряд мотивации, интереса к жизни и любви, остроумный и наблюдательный. И посвящённый современному театру, конечно же. Но все те лайфхаки, которые даёт Фёдор, применимы не только к сфере театрального продюсирования. Спродюсировать можно что угодно, даже кружку с чаем, так что его советы вполне интегрируемы в пролюсирование хотя бы себя самого. Для Елютина основной смысл жизни — улучшать всё, что можно сделать лучше, и мне этот посыл кажется отличным и очень человекоориентированным.
То, что он сделал с "Копами в огне" и "Remote Moscow", на первый взгляд кажется примером дьявольского фарта (и роль фарта, случая, судьбы, Божьей воли etc подчёркивает он сам), но после знакомства уже с парой-тройкой отрывков книги начинаешь осознавать, как много ему пришлось вложить и как усиленно пришлось пахать, чтобы осуществить задуманное. Чего стоит одно количество московских инстанций, через которые он прошёл, чтобы утвердить и легализовать все локации променада. Проект "Remote X" в Питер привёз целый БДТ во главе с Андреем Могучим; в Москву — по сути, один Елютин, у которого на момент подписания договора с Rimini Protokoll даже полноценной команды не было. Но чудо — это только 10%, а всё остальное складывается из непрерывных диалогов, размышлений, проверки того, чтобы клеящиеся стикеры клеились, компот был вкусным, а булочка мягкой. И внимания к зрителю — и это как раз тот момент, который вызывает у меня особенную симпатию, потому что любой продукт, ориентированный на человека, должен быть сделанным для человека. Думать о потребителе — это не просто слоган Tefal, а краеугольный камень любого производства. Елютин думает. Так что основное слагаемое его успехов, кажется, именно в этом.

2. Йоханнес Хинрих фон Борстель "Тук-тук, сердце! Как подружиться с самым неутомимым органом, и что будет, если этого не сделать"

2. Йоханнес Хинрих фон Борстель "Тук-тук, сердце! Как подружиться с самым неутомимым органом, и что будет, если этого не сделать"


Начала эту книгу ещё в прошлом году, но заканчиваю в этом, потому что читала очень медленно и регулярно прерывалась. "Тук-тук, сердце!" как-то интересно подействовало на мою психосоматику, потому что всякий раз, когда в книге речь заходила об угрозе инфаркта и инсульта или опасностях диабета, моя тахикардия становилась ещё сильнее.
Впрочем, если откинуть этот момент, то можно сказать, что теперь я с ещё большей симпатией, чем после "Что скрывает кожа", отношусь к книгам из серии с сомнительным названием "Сенсация в медицине", потому что это действительно очень лёгкий, в меру забавный и увлекательный медицинский научпоп, для которого нет никаких возрастных ограничений. Фон Борстель истово увлечён кардиологией и чудесами человеческого организма и здорово доносит свою страсть, при этом балансируя между тем, чтобы не разжёвывать информацию до состояния бульона, и тем, чтобы не звучать отталкивающе заумно. Чем сердце младенца отличается от сердца взрослого, чем питаться и как двигаться, чтобы сердце и сосуды были здоровыми, как правильно оказывать первую помощь — "Тук-тук, сердце!" как раз обо всём этом. И щедро приправлено личными историями из жизни и практики, что превращает его в доверительную беседу, а не нравоучение. В общем, обязательно освою две оставшихся книги: не сомневаюсь, что они тоже будут классными.

3. Pharmama "В аптеке. Записки фармацевта о рисках и побочных действиях"

3. Pharmama "В аптеке. Записки фармацевта о рисках и побочных действиях"


Начальница подарила на Новый год научпоп уже фармацевтический. "В аптеке" я прочла с большим удовольствием: во-первых, книга написана простым и честным языком и читается легко и быстро, во-вторых, я с детства с большой любовью отношусь к аптекам и их сотрудникам, так что понаблюдать за их бытом было весьма отрадно, в-третьих, безумно интересной оказалась швейцарская система обеспечения населения лекарственными препаратами. Автор — швейцарская фармацевт и блогер, и она рассказывает о своей работе, с одной стороны, максимально сохраняя анонимность, а с другой — отлично демонстрируя отдельные типажи клиентов и врачей. Какие-то из историй, которые она рассказывает, заставляют приложить ладонь ко лбу, какие-то веселят, какие-то ужасают, но все они перемежаются полезными комментариями по приёму медикаментов и справками по функционированию швейцарских аптек. Пожалуй, последнее как раз самое классное: в Швейцарии аптека — это нечто гораздо большее, чем наше заведение по отпуску лекарств. Швейцарские аптеки работают в плотной связке с конкретными лечащими врачами и конкретными постоянными покупателями, проживающими в районе, в котором расположена аптека; там ведётся подробный учёт истории приёма пациентом тех или иных медикаментов и потому получается принцип четырёх глаз при проверке назначенных в рецепте препаратов. Это безумно круто. Иными словами, очень приятная книга об аптечных буднях, и если хочется заглянуть за прилавок и посмотреть, как выглядит аптека с той стороны — то, что надо.

4. Martin McDonagh "Hangmen"

4. Martin McDonagh "Hangmen"


Котик  perky Cole привезла мне пьесу любимого моего старины Мартина, и вот так у домашнего издания "Человека-подушки" появился сосед
Как уже неоднократно писала по тем или иным поводам, всем сердцем люблю что старину Мартина, что его брата, и точно не буду беспристрастной в отношении его пьес. "Палачи" — не исключение. Несколько лет назад мы с Димой, спасибо TheatreHD, посмотрели запись спектакля, и "Палачи" мне очень зашли, хотя и не произвели того вау-эффекта, что ЧП, не размазали катком, как "Королева красоты", не тронули, как "Сиротливый запад" или "Калека с острова Инишмаан". Они щёлкнули по чему-то другому — в частности, по чувству дикой неуютности и тревожности происходящего, которое к концу первого акта достигает того пика, после которого надо сделать паузу и выйти подышать.
Чем здорово было освежить в голове данную историю, так это возможностью вдоволь, не торопясь, налюбоваться лингвистическими забавами, в которые традиционно играет Мартин. И в случае "Палачей" речь не просто о его классических повторах фраз или кусков фраз, или абсурдном обыгрывании смыслов — это ещё о противостоянии диалектов севера и юга. Но в первую очередь "Палачи" прекрасны тем, что они пугающе созвучны нашему современному миру даже с тем учётом, что их действие разворачивается в шестидесятые. Несправедливые приговоры и несовершенство пенитенциарной системы, насилие, страх за своего ребёнка, когда он исчезает и не говорит, куда он и с кем — всё это не свежо, но, увы, глубоко знакомо. И если поначалу текст кажется придурковатой макабрической комедией, то очень скоро начинаешь понимать, каким зловещим боком он к тебе поворачивается.
Конечно, и во второй раз больше вопросов, чем ответов вызывает definitely menacing персонаж Муни с его то вежливым и трезвым, то абсолютно алогичным поведением, но этому чужеродному элементу и положено быть таким тревожащим и беспокоящим. Зато другие герои очень классные и полнотелые: палач Британии номер два и его семейство, а также его бывший ассистент. И на удивление адекватная массовка, что для Мартина редкость.
"Палачи" — классный текст: смешной и жуткий, звучащий очень естественно и хорошо отмечающий отдельные пороки человечества. Мне сложно сказать, что он про путь к свету, но в какой-то степени, пожалуй, всё-таки и об этом тоже; я почти уверена, что натерпевшаяся страха Элис будет относиться к дочери с большим вниманием, пониманием и принятием. Но прежде всего остального это для меня история о ремесле и человеке в нём. Цитируя финчеровскую "Семь", nothing's wrong with the man who enjoys his work. Цитируя Гарри, just cos you're not hangman anymore and I am. Каким бы мелким и временами жалким ни был он сам и какой бы страшной ни была его работа, он остаётся её носителем даже тогда, когда профессия умирает. Да и умирает ли? One for the courts to discuss.

5. Йоав Блум "Творцы совпадений"

5. Йоав Блум "Творцы совпадений"


Эта книга — часть волшебного новогоднего подарка от Жули, и именно благодаря ей я в принципе узнала об этом израильском авторе.
"Творцы совпадений" — роман рубленый, кусочный, с крохотными отрывками, встраивающимися один в другой, и короткими фразами, не гонящимися за излишней красотой и наворотами прилагательных. Это история о (не)людях, чья работа — подстраивать человеческим созданиям совпадения, что-то меняющие в их жизни. Одних они вдохновляют, других сводят с возлюбленными, третьим помогают совершить открытие, которое поднимает общество на новую ступень. Их методы не всегда глубоко положительны, и иногда для достижения большой цели им приходится проводить человека через то, что он воспринимает как отрицательный опыт: потерю работы, имущества или спокойствия. Всё как в жизни, законы этой книги подстраиваются к ней так складно, что она тоже начинает казаться качественной работой какого-то творца совпадений.
Я не могу сказать, что мне всё безоговорочно понравилось; от главы к главе меня бросало, как в случае с Фоером, от "вау, какая сильная сцена, какие классные мысли" до "а вот сейчас здесь какая-то попытка манипулировать моим сознанием, хреново". С одной стороны, "Творцы совпадений" — это такой островок безопасности, потому что гораздо легче думать, что если с тобой произошла какая-то херня, то это только часть большого плана, посвящённого тебе, согласно которому тебя будет ждать что-то хорошее и важное. С другой стороны, мне не нравится быть частью чьего-то плана в отношении меня, мне не очень приятно верить в то, что у некой группки могущественных созданий есть стратегия моего развития.
Но если отбросить всё это и копнуть вглубь, то это книга о любви. С горьким твистом, согласно которому в новой жизни она его узнала, а он её — нет, предпочтя жить воспоминаниями и воображением, хотя финал, конечно, будет с заявкой на счастье. Среди прочих вопросов "Творцы совпадений" задают один действительно хороший: любим ли мы человека или воображаемую персону, которую натягиваем на этого человека? Эту правду не всегда легко и приятно проглотить. Впрочем, для меня самым важным оказалось даже не это, а идея пассивности и активности, людей, которые видят возможности выбора, и людей, которые видят уступки, которые им придётся сделать. Вот это по-настоящему срезонировало в меня, и это было действительно неуютно — как будто, читая, оказываешься не в книге, а на сеансе у психолога, где тебе приходится совершать прыжок над собой, чтобы начать радоваться жизни. Прыжок над собой — наверное, "Творцы совпадений" в трёх словах.

6. Лив Стрёмквист "Плод познания"

6. Лив Стрёмквист "Плод познания"


"Плод познания" — комикс шведской феминистки Лив Стрёмквист, посвящённый женским гениталиям. Это если совсем в двух словах. Если говорить чуть более объёмно, то "Плод познания" — комикс не столько о физиологической стороне, сколько о заблуждениях, мифах и опасениях, окружающих щекотливую тему того, что находится у женщины между ног и тем самым формировавших (и формирующих) человеческую культуру. Я не могу сказать, что мне всё понравилось в методах подачи материала: на мой вкус, слишком много экспрессии и восклицательных знаков — но, с другой стороны, я могу понять, почему она именно такая. Главное, что это в любом случае книга, содержащая массу интересных, иногда смешных, но куда чаще очень грустных, фактов о женской сексуальности и том, как на неё смотрели и смотрят религия, наука и псевдонаука.
Не хочу сворачивать этот абзац поста в феминистический дискурс, но тема исключительно располагает к этому, поэтому постараюсь коротко: я отношу себя к либеральной ветви феминизма, и любое ответвление (применительно также к любому движению) с приставкой "радикальный" вызывает у меня недоумение, опасение и отторжение. Я не поддерживаю лозунги про "кун не нужны" точно так же, как не поддерживаю аналогичные лозунги про тян — мне это кажется тем же самым сортом говна, просто завёрнутым в обёртку другого цвета. Но в общем и целом я могу понять, почему они возникают. И всё же это не означает, что я поддерживаю резкую и осуждающую риторику. Тем не менее, когда у меня будет ребёнок, и этот ребёнок станет подростком, я обязательно дам ему прочитать "Плод познания". Это полезно: как для девочек, чтобы они не думали, что с ними что-то не так, так и для мальчиков — чтобы у них было поменьше шуток про ПМС и заблуждений по поводу женского организма и женского оргазма.

7. Исаак Бабель "Конармия"

7. Исаак Бабель "Конармия"


Дочитала сборник Бабеля, до которого не дошли руки полтора года назад. Я не могу сказать, что я в восторге, но я где-то очень близко к этому состоянию. Раньше я считала самой красивой и самой страшной книгой о войне «Огонь» Анри Барбюса, а теперь у неё есть соседка, такая же прекрасная и пугающая. К тому же, они о разных войнах: «Конармия» — о Советско-польской, «Огонь» — о Первой Мировой.
Текст Бабеля действительно запредельно красивый. Все эти его умирающие солнца, испускающие на небе свой розовый дух, и круглые и жёлтые, как тыквы, деревенские дороги, и рубиновая пена из горла — всё создаёт невероятную некроромантическую эстетику. В абсолютном большинстве рассказов творится дичь и жуть, от физиологических подробностей местами берёт оторопь, но даже сам Бабель будто бы смотрит на неё со стороны. Его Лютов, ведущий летопись кровавого пути Первой Конной армии, так шокирован всем, что происходит вокруг него, и одновременно так свыкся с этим, что он отстраняется, вворачивает в текст изящные сравнения, говоря об отвратительном, ужасается, но будто не до конца. Будто психика опускает спасительную заслонку, стараясь сберечь свои остатки. В этом — то, что, на мой взгляд, в лучшую сторону отличает «Конармию» от «Красного смеха» Леонида Андреева. Если второе было путешествием в абсолютно больное подсознание (розовые младенцы из финала до сих пор вызывают у меня тошноту), то первое оставляет твои ноги соприкасающимися с землёй, это что-то, может быть, приукрашенное, но не выдуманное. Не тюрьма человеческой головы, а ужас того, что люди могут делать друг с другом. То, что можно почувствовать, услышать, узнать на вкус и запах — и прийти в отчаяние.
«Конармия» составлена из маленьких кусочков, но каждый из них даёт, на самом деле, довольно исчерпывающее представление о том, как кровопролитие меняет людей. Уродливое убийство гуся на чужом дворе, письмо бойца возлюбленной с просьбой поспособствовать тому, чтобы его отправили в Италию, уничтожение женщины, которая притворилась матерью, чтобы её не снасильничали озверевшие казаки, и чей обман был раскрыт, убийство из милости, мытьё загнивающих ног. Всё это до того живое и пульсирующее, что в определённый момент очень хочется взять паузу — но не выходит. Следишь за мыслью, как завороженный. Художественно это совершенно потрясающе, и потому безмерно жаль, что "Конармия" коротка. Но с общечеловеческой точки зрения — какое счастье, что она так коротка.

8. Дмитрий Данилов "Свидетельские показания"

8. Дмитрий Данилов "Свидетельские показания"


Это был какой-то новый, ранее незнакомый мне Дмитрий Данилов — более горький, более язвительный, что ли. Где в "Человеке из Подольска" и "Серёже очень тупом" чувствовалось очарование магического реализма, а вернее, немагического сюрреализма, в который он превращал городскую жизнь, там в "Свидетельских показаниях" остались только хладнокровные, лишь чуть-чуть разбелённые шутками реплики, хлёстко бьющие по щекам, да щепотка фантазии. На этот раз о том, что после смерти не больно, но очень скучно. Эта пьеса — набор монологов разных людей, которых по одиночке допрашивает ни разу не появляющийся по тексту следователь, расследующий смерть молодого человека. Этот человек то ли прыгнул из окна, то ли выпал из окна, то ли сам, то ли с чьей-то помощью — в любом случае, насмерть, и задача полицейской ищейки — установить, каким человеком был погибший и что в действительности произошло. Ближе к концу пьесы появляется и сам погибший, усталый и сетующий на бесконечную невыразительность жизни и после-жизни: вроде и можно в любой момент оказаться хоть в Новой Зеландии, хоть в Гватемале, а дух почему-то плавает над землёй, страдая от невыносимой скуки.
Но самое тяжёлое в "Свидетельских показаниях" — отчётливая мысль о том, что мы приходим в мир и уходим из него совершенно одинокими. Никто не знает нас по-настоящему, равно как и мы сами никого не знаем целиком и полностью. Люди знакомы нам только по той стороне, которой мы к ним поворачиваемся при общении: с кем-то работаем, с кем-то дружим, с кем-то спим, с кем-то скандалим из-за ремонта в 10 утра в воскресенье. И если собрать всех этих людей вместе и задать вопрос: кто такой %person_name% — ответы будут настолько разномастными, что в единый портрет это соберётся в одном случае на миллиард. А отдельные моменты будут настолько противоречить друг другу, что от этого станет почти смешно — но только почти. Конец пьесы — звучащие вперемешку мужские и женские голоса, повторяющие одну и ту же фразу: я ничего не могу о нём сказать. Не знаю, кому как, а мне от этой обособленности страшно.

9. Александр Солженицын "Рассказы"

9. Александр Солженицын "Рассказы"


Я с огромной симпатией и бесконечным уважением отношусь к Солженицыну как к писателю и человеку. Несколько лет назад "В круге первом", а затем и "Раковый корпус", над которым я безбожно рыдала в метро, заползли мне в самое сердце и прочно там обосновались. Но только сейчас я сподобилась расчехлить сборник его сочинений, утащенный от родителей при переезде, и наверстать упущенное за школьные годы — рассказы. "Матрёнин двор" я ранее не читала вовсе, "Один день Ивана Денисовича" в одиннадцатом классе пролетел настолько мимо меня, что в итоге я долгое время обходила Солженицына стороной. А теперь, наконец, удалось почитать его маленькие рассказы и повести вдумчиво.
Вообще сборник оставил достаточно разношёрстные впечатления: заставил потосковать, испытать обиду за людские мучения, сжать пальцы от раздражения и гнева. Эти эмоции не всегда были приятными, но я радовалась тому, что эта проза, так бережно и сочувственно относящаяся к тому хорошему и светлому, что есть в человеке, природе и нашем отечестве, способна их вызывать. И в то же время — до чего безупречно точные портреты людской безалаберности, славянского авося, за который кто-то расплачивается кровью и жизнью, верностью идеалам, приобретающим параноидально уродливый характер, даёт Солженицын. В этом плане больше всего в меня попал, конечно, "Матрёнин двор", простой и тревожный, оставляющий с жутким чувством бессилия от полнейшей бессмысленности смертей, которых могло бы не быть, и "Случай на станции Кочетовка", написанный по реальным событиям. И когда я читала "Случай", хотелось просто кричать на одной ноте — настолько обескураживала эта глухая вера центрального героя в чужие идеи, требующие уничтожения всех несогласных. К чёрту семью, к чёрту все глупости человеческих взаимоотношений — только ненависть к выдуманным "врагам народа", ненависть настолько слепящая и звенящая, что застилает глаза и ум, заставляя отдать человека, десять минут назад вызывавшего восторг своей интеллигентностью, под суд на основании одной только догадки... Я дочитала, и только два слова остались в моей голове: как так? Как так можно? До сих пор задаюсь этим вопросом и надеюсь никогда не узнать ответ.

10. Элена Фавилли, Франческа Кавальо "Сказки на ночь для юных бунтарок"

10. Элена Фавилли, Франческа Кавальо "Сказки на ночь для юных бунтарок"


Если отбросить все бурления касательно отсутствия сотой сказки в российском издании, а также все претензии к хреновой редактуре, которая в последнее время, к сожалению, перестаёт быть из ряда вон выходящим явлением и становится обыденной реальностью, могу сказать, что "Сказки на ночь для юных бунтарок" — очень и очень симпатичная книга для маленькой девочки любого возраста. Даже маленькой девочке семидесяти лет, потому что она, эта непосредственная и мечтательная крошка, есть в каждой из нас. И я бы даже не ограничивалась одним только женским полом и давала "Сказки..." и маленьким мальчикам тоже: сколько бы историй здесь ни было про преодоление запретов и стереотипов общества именно женщинами (спойлер: они все об этом), в первую очередь они учат вере в себя, упорству и тому, как важно иметь плечо, на которое можно опереться, и быть этим самым плечом. А это вещи, которые не сцеплены с полом.
Но если всё же говорить о сугубо женском примере, то это очень здорово — знать, что в истории так много сильных женщин, искренне горевших своими мечтами и претворявшими их в жизнь, в сотни раз больше, чем перечислено в этой книге. Знать об удивительных путях, которые они выбирали, и сложностях, которые им приходилось преодолевать. Царицы, политики, художницы, писательницы, артистки, физики, астрономы, биологи, спортсменки, дирижёры — мы можем очень многое, и это вдохновляет. Многие вещи в судьбах героинь книги описаны, конечно, крайне простыми словами, только отдалённо пересекающимися с реальностью — например, про изнасилование Артемизии Джентилески сдержанно сказано, что друг отца хотел сделать её своей возлюбленной, а тяжёлой жизни Фриды Кало с Диего Ривера посвящена, считай, только одна крайне размытая строка. Но с тем учётом, что эта книга для детей, было бы сложно сказать более подробным и ёмким языком. В конце концов, если "Сказки..." побудят прочитавшего их ребёнка узнать про кого-то из упомянутых женщин больше, то уже можно будет сказать, что эта книга справляется со своей задачей.

11. Исаак Бабель "Одесские рассказы"

11. Исаак Бабель "Одесские рассказы"


Мне так зашла «Конармия», что вопрос прочтения «Одесских рассказов» оказался только вопросом времени, и я решила не откладывать его в долгий ящик. Некоторые фрагменты «Рассказов» понравились мне больше предыдущего сборника, отдельные вызвали желание спеть про «намотал кишки на краник Чак Паланик, Чак Паланик», закрыть книгу и выкинуть её в окно, но среднее арифметическое вышло где-то на четвёрочку.
Я не видела в русскоязычной литературе ещё никого настолько витального, плотного, телесного, озабоченного не столько духом, сколько тем, что происходит с его оболочкой по воле этого самого духа. Смерть тела волнует его больше смерти сознания, но и смерть тела воспринимается как хоть и неумолимое, но обыденное течение вещей. Тексты Бабеля — густые, удушливые миазмы и воздушные облачка одновременно. Все кровавые нюансы сюжетов столь же детальны, что и в «Конармии», и так же прямолинейны и красивы, а в картинах мирной жизни есть такая лихость, такая страсть к жизни, такой необъяснимый согревающий кожу свет, совершенно непонятно откуда взявшийся, что начинает очень хотеться в Одессу, к морскому воздуху и весёлым кабакам. Бабель вворачивает в своё повествование много красивостей, которые могли бы показаться лишними, но они тут настолько естественные, что у меня никаких вопросов нет, да и не могло возникнуть: в том, как он пишет, в простоте, отсутствии стеснения и чувстве языка, я вижу то, что мне нравится и на что мне хочется быть похожей. У него перебитый нос обязательно добрый, старик ворочает головой как потревоженная птица, а зраза пахнет как счастливое детство. Я не знаю, откуда он брал всё это, как чувствовал самые неприглядные проявления жизни с таким изяществом, и это меня удивляет и восхищает.
Русскоязычной литературе, признанной классикой, не хватало такой кипящей южной крови, щедро разбрызганной по страницам. Как здорово, что в классике был (и есть) Бабель. Как обидно, что он успел написать так мало.

12. Иван Вырыпаев "Иранская конференция"

12. Иван Вырыпаев "Иранская конференция"


Сборное мнение о пьесе и спектакле туть.

13. Mollie Claypool "This is Gaudi"

13. Mollie Claypool "This is Gaudi"


После поездки в Барселону воспылала любовью к Антони Гауди и его творениям. Это вылилось в то, что в моих руках оказалась замечательная иллюстрированная книжка о нём, его жизни и его работах.
У Гауди была сложная (не в последнюю очередь потому, что он всё себе, как мы часто это делаем, усложнял сам), но довольно счастливая профессиональная судьба. Строгий к себе и окружающим, он всегда был окружён друзьями и соратниками, которые поддерживали и разделяли то, что он делал. Можно долго строить теории заговора вокруг его работ и его личности, но мне было просто интересно узнать о нём чуть больше, и книга Молли Клэйпул, иллюстрированная Кристиной Христофору, для этого подошла отлично. Она небольшая, не то чтобы сильно подробная, но прослеживает всю его судьбу от рождения и до нелепой смерти от трамвая по маршруту номер 30, останавливаясь на значительных вехах вроде строительства Каса Батийо, Каса Висенс, Каса Мила и, конечно, Саграды. Каждый кусочек текста сопровождается либо фотографиями, либо очень красивыми рисунками, точно передающими дух и характер строений Гауди. На развороте, где он стоит внутри Саграды, у меня вообще сердечко ухнуло куда-то далеко-далеко, потому что это было как оказаться в ней ещё раз.
Судя по всему, это не единичная книга, а целая серия, посвящённая художникам и архитекторам. Точно знаю, что в ней есть ещё Ван Гог — и точно знаю, что он следующий на очереди.

14. Флориан Иллиес "1913. Лето целого века"

14. Флориан Иллиес "1913. Лето целого века"


Это просто абсолютный маст рид для каждого, кто хоть капельку интересуется европейским искусством начала ХХ века, да и, в общем-то, для того, кто не интересуется, тоже. Я начала визжать от восторга буквально с первой же страницы, потому что она начинается со слов о том, что в январе 1913 года была выполнена первая мёртвая петля, а к Зигмунду Фрейду на кушетку забралась кошка. Разбивая повествование по месяцам, Иллиес исследует под микроскопом как крупные, так и незначительные события 1913 года: в одном ряду у него могут стоять тот факт, что Томас Манн начал писать свою "Волшебную гору", и Кафка, который плачет в кинотеатре. За счёт этого "Лето целого века" превращается в невероятно увлекательную, остроумную, детальную и безмерно ироничную одиссею по европейским культурным столицам — Берлину, Мюнхену, Парижу и Вене — с заездом в Российскую Империю и Америку. При этом ни на секунду не отпускает ощущение, будто ты находишься в крайне богемном салоне, куда тебя сопровождает сам Иллиес, и вот он небрежно обводит собравшихся рукой, представляя их тебе, словно старинных друзей: это старина Рильке, у него опять всё сложно с женщинами, вон в том углу Карл Краус гладит леонбергера Сидони Надерни по кличке Бобби, вон там Томас Манн не поделил с Альфредом Кёрром черноглазую Катю Принсгейм, это Марсель Дюшан с "Обнажённой, спускающейся по лестнице", вон там Джойс читает лекцию по "Гамлету", а это Франц Марк рисует своих волшебных животных. Иллиес так ловко и изящно перебрасывается своими героями, что на втором десятке лиц, имён, улиц и событий начинает чуть-чуть кружиться голова, будто в неё ударило шампанское, но это довольно приятное чувство. И очень быстро понимаешь, что книга представляет собой не только изысканный и шальной путеводитель по письмам, обидам, чувствам и творчеству великих европейцев прошлого века, но и прекрасный, подробный срез нравов и вкусов, царивших в обществе. "Лето целого века" — неслучайное название. Ведь это последний год перед двумя войнами, изменившими нашу планету. Год, к середине которого европейская интеллигенция уверилась, что кровопролития не будет, и выдохнула спокойно. Но ты-то, читая, знаешь, что случится через несколько месяцев, и потому блаженная слепота этого богемного круга приносит с собой лёгкую грусть по чему-то беспечному и навсегда ушедшему.
Резюмируя: интереснейшая книга, которая обязательно чем-нибудь пополнит культурный багаж и приведёт к тому, что где-то в ночи ты обнаружишь себя с кучей открытых вкладок, где будут одновременно стихи Эльзы Ласкер-Шюлер и портреты Оскара Кокошки.

15. Ю Несбё "Нож"

15. Ю Несбё "Нож"


В пятницу я дочитала последнюю страницу со словами "Несбё, блядь!" и решила, что хочу забыть, что эта книга вообще когда-либо со мной случалась. Это как 9 сезон "Клиники", только он был беспомощным и бессмысленным, а "Нож" абсолютно великолепен, прекрасно написан, главы примерно с пятой захватил меня так, что я просто перестала выпускать книгу из рук — но это именно что нож, который загнали в бок и прокрутили там разок пятнадцать, для любого, кто привязан к персонажам серии про Харри Холе. Не то чтобы я сомневалась, что у Несбё хватит яиц на то, чтобы написать тот движок сюжета, который он сделал — нет, он достаточно неумолим и по отношению к своим героям, и по отношению к своим читателям. Но то, как он его здесь раскрутил, то чьими руками его сделал — вот это заставило меня выть и рвать волосы на голове к тому моменту, когда стало ясно,

спойлер алерт!

кто убил Ракель. Это ужасно жестоко и просто опустошительно. И всё-таки притягательно настолько, что я три дня читала в любых доступных мне обстоятельствах, чего в этом году ещё не случалось у меня ни с одной книгой.
Если отпустить сугубо эмоциональное, то "Нож", как мне кажется, говорит про ужас скелетов в шкафу гораздо больше, чем любая предыдущая книга Несбё. Мы ничего не знаем о тех, кто рядом. Мы ничего не знаем о тёмных тайнах наших любимых, не подозреваем об их травмах и не понимаем, что сделало их такими, какие они есть. Каждый несёт свой крест, которым не хочет делиться с людьми, готовыми облегчить его ношу — неважно, по соображениям ли стыда, совести или положений уголовного кодекса. Каждый закрыт в собственном пузыре. Каждый одинок. Вот что страшно. И даже если тебе повезло найти человека, чей пузырь так тесно соприкасается с твоим, что границы почти исчезают, это равновесие так хрупко, что может рухнуть в любой момент. И не всегда будет понятно, кто в этом виноват. Несбё выстраивает череду совершенно прозаических бытовых ошибок, которая приводит к стартовой катастрофе — и за счёт того, что это не случайные лица, а те, кто дороги уже на протяжении многих романов, это бьёт под дых куда сильнее. А самое главное, что ты понимаешь: путь к этой катастрофе был проложен настолько давно, что уже просто невозможно было повернуть назад и что-то исправить. Очень неприятный урок. Но, как и всегда, мастерски выполненный.

16. Нил Гейман, Терри Пратчетт "Благие знамения"

16. Нил Гейман, Терри Пратчетт "Благие знамения"


На волне ленты, переполненной оменсами чуть менее, чем полностью, перечитала "Благие знамения". Поняла, что по-прежнему испытываю к этой книге самые нежные чувства, но творчество сэра Терри и Нила Геймана по отдельности мне всё же несколько ближе. Ньют и Анафема всё ещё мои любимые котики, в бромансе Азирафаэля и Кроули больше романса и меньше бро, чем это казалось n лет назад, лёгкий финальный сумбур оставил в том же едва ощутимом недоумении, что и раньше. Но это всё ещё отличная история про то, что даже в высших силах слишком много человеческого. Может быть, потому, что мы их и выдумали.

17. Алан Брэдли "Сладость на корочке пирога"

17. Алан Брэдли "Сладость на корочке пирога"


При желании я могла бы включить майора "разрешите доебаться", потому что у меня порядочно вопросов что к тексту, что к переводу (как минимум, кто и, главное, зачем перевёл chlorine как "хлорин"), но не буду отмахиваться от неоспоримого: "Сладость на корочке пирога" очень обаятельная. Ироничная, остроумная, временами (благодаря главной героине, одиннадцатилетней прыткой девочке со страстью к химии и ядам) ощущаемая как шило в известном месте, но правда бесконечно милая. Это хорошая приключенческая история, написанная приятным языком, с которой радостно провести несколько часов. И, наверное, у меня всё же появилось желание изучать эту серию дальше: семейство де Люс — персонажи очень любопытные, а тексту достаёт не только детективной бодрости и колкости, но и горьковатых заметок о семье, которые делают повествование как-то ближе. Ну и, конечно же, это классный образец текста о стране левой и правой ноги Бэкхема, если учесть, что Алан Брэдли — канадец и Соединённое Королевство, как мне подсказал беглый гугл-сёрфинг, не посещал.
Ах да, и самое главное: Флавия де Люс — та ещё заноза, но она мне нравится. Трудно не испытывать симпатию к тому, кто делом жизни выбирает науку, по которой у тебя пылятся имеются два диплома.

18. Энн Файн "Дневник кота-убийцы"

18. Энн Файн "Дневник кота-убийцы"


Небольшая и очень забавная книга от лица кота: не так безобидно, как "Дневник фокса Микки", например, но мило и иронично. Это сборник нескольких историй про мохнатого озорника по имени Таффи, его жизнь и снисходительное отношение к двуногим, с которыми он проживает в одном доме. Надо сказать, был бы у меня такой кот — я бы вышла в окно, потому что герой у Энн Файн вышел совершенно невоспитанным, но, справедливости ради, довольно достоверно передающим взаимодействие холёного и любимого животного и его хозяев. Все эти презрительные взгляды и нежное мурчание, знакомые любому кошатнику — на пять баллов. Хороший способ скоротать вечер и в 6, и в 12, и в 50 лет.

19. Алан Брэдли "Сорняк, обвивший сумку палача"

19. Алан Брэдли "Сорняк, обвивший сумку палача"


На мой взгляд, вторая книга получилась удачнее первой — во всяком случае, следить за развитием событий было интереснее, потому что здесь перекликались два преступления в разных временных линиях. Но всё ещё вызывает некоторое недоумение главная героиня, Флавия. Более чем очевидно, что Алан Брэдли её безумно любит и описывает с полнейшим пониманием и вниманием к нюансам, однако она, как бы это получше сформулировать, не тянет на одиннадцать лет. Колоссальный ум и наблюдательность, позволяющие ей обводить вокруг пальца и быть на пару шагов впереди местной полиции, и невинность и злопамятность девочки, только-только входящей в пубертат, несколько резонируют друг с другом. Брэдли очень удаются моменты, в которых она демонстрирует своё ребячество, но вот моменты превосходства вызывают сомнения в умственных способностях буквально всех взрослых, населяющих страницы книг о Флавии де Люс. С одной стороны, при учёте того, что повествование идёт от её лица и тем самым выражает несколько пренебрежительное отношение к тем, кто глупее её, это справедливо. С другой — сложно смотреть на игру, в которой 90% козырей на руках только у одной стороны.

20. Алан Брэдли "Копчёная селёдка без горчицы"

запись создана: 06.01.2019 в 14:19

@темы: Книжное

---

"Питер Пэн. Фантомные вибрации"

Есть спектакли, чью важность для себя лично осознаёшь не сразу, и это ощущение усиливается прямо пропорционально количеству времени, которое прошло после его завершения. Таким опытом для меня стал "Питер Пэн. Фантомные вибрации", поставленный в ЦИМе Романом Феодори и Александром Андрияшкиным с артистами Июльансамбля. Прямо сейчас мне очень сложно собраться с мыслями и как-то выразить то, чем для меня стали эти два часа, проведённые с Димой, сотней других зрителей и девятью актёрами в чёрной коробке большого зала Центра им. Мейерхольда. Всё, что я напишу дальше — попытка сформулировать ценности, которые я вчера приобрела.
Я всё чаще ищу в театре вещи именно в контексте нового опыта, когда между сценой и залом нет никаких стен, и ты не просто смотришь на рассказываемую тебе историю, а принимаешь в ней непосредственное участие, и поставщиком как раз-таки подобных переживаний для меня стал и этот спектакль. Я не отказываюсь от старых, более привычных форм, но всё променадоподобное, перформообразное, размывающее границы между театром и перформансом в ничто, оставляет внутри, без сомнения, более яркий отпечаток. Потому что это особенно личное и интимное. Это про тебя прямым текстом. Ты не примеряешь на себя метания персонажа и не говоришь: о, да, мне это близко. Ты и есть тот самый персонаж.
За десять минут Сергей Новосад рассказывает пару историй и несколько пошлых анекдотов, показывает пару пантомим. А потом подводит итог: за это время в России, согласно статистике, пропадает два ребёнка. Эти ужасные слова готовят к тому, что будет происходить следующие полтора часа. Будет безалаберно, весело, безумно — а потом тревожно и зловеще, и эти два состояния будут перетекать друг в друга, как при колебательной реакции Бриггса-Раушера. Кто-то будет драться подушками, Варя Шмыкова будет кричать о том, что взрослеть — это отстой, и предлагать написать на воздушном шарике, что такое взросление лично для тебя (я написала, что взрослеть — это начать любить суп, и тут же упустила шар из рук), Артём Дубра голосом нудного экскурсовода будет проводить экскурсию по острову Нет-и-не-будет. Потом сработает пейджер и заиграет прекрасная печальная синтетическая музыка, идеально передающая эту сложную гамму растерянности, непонимания, удивления и горечи. Кто-то начнёт бросаться мягкими игрушками, которые, как и в случае с одеждой для "Родины", собирали всем ЦИМом, и через несколько минут ты будешь наблюдать плюшевые залпы, летящие с разных сторон зала. На рюкзаке впереди стоящего парня повиснет приклеенный скотчем лист бумаги с надписью "господь, что я смотрю". Вера Колесникова скажет, что мама очень любила Питера Пэна, просто не успела сказать ему об этом, но если ты сейчас напишешь на бумажке что-то, что хотел бы услышать от своей мамы, она прочтёт это в микрофон. В Венди попадёт стрела. В твоё горло попадёт ком. "Питер Пэн. Фантомные вибрации" не имеет внятно прописанного сценария, в определённом смысле он существует по заветам комедии дель арте: есть некоторые фиксированные точки, а то, что происходит между ними, это исключительно ответственность и гибкость артистов, которым необходимо подстраиваться под аудиторию. Они волнуются и им страшно, куда страшнее, чем просто выходить и играть спектакль; в этот раз у них нет защиты сцены и четвёртой стены, и зритель может многое с ними сделать. Спустя час они перестают быть актёрами и становятся просто людьми, которые прямым текстом говорят о том, что их волнует, и просят вас тоже говорить об этом. Делятся тем, что с ними — сейчас, за неделю, за год — произошло что-то важное. В самом начале вас делят по возрастам, от года до девяти лет, чтобы получилось девять групп, по числу актёров; во второй половине спектакля вы расходитесь этими же группами, чтобы поговорить с одним из них о театре и чём-то ещё. Предельно открыто: о честности между актёром и зрителем, о переживаниях, о чём-то хорошем. Это такое хрупкое, волнительное и трогательное испытание, которого у меня, как у зрителя, раньше ещё никогда не было. Это групповая терапия, где нет никого опытного, вы все одинаково обнажены друг перед другом, но, по счастью, бережны.
"Питер Пэн. Фантомные вибрации" изумительно воссоздаёт то пубертатное непонимание этапов взросления, с которым в жизни сталкивался каждый из нас. Когда общество, мир и собственное тело задают вопросы, на которые непонятно, где искать ответы, и ты просто бродишь между разными локациями-мыслями, пытаясь найти что-то своё. А по итогу тебя всё равно безжалостно выталкивают жить эту жизнь со взрослой ответственностью, с которой приходится встречать необходимость платить за квартиру, ходить на работу и сдавать анализы, и детство становится просто воспоминанием... эти вибрации на то и фантомные: возможно, у тебя болит то, чего никогда не было.
Мне очень светло и очень грустно сейчас. И перед глазами почему-то весь день стоит одна и та же сцена: в финале одна из зрительниц относит в кучу мягких игрушек плюшевую собачку. Она падает на бок, и девушка поправляет её, бережно сажает и гладит по голове. Подходит к Варе Шмыковой и что-то тихо ей говорит. Потом обнимает — Варя нерешительно обнимает в ответ. А потом девушка уходит, вытирая глаза. На лестнице кто-то за моей спиной говорит: я очень растроган. И моя плотина не выдерживает этого тихого ощущения всеобщей растроганности и нежно лелеемой печали. Я пишу всё это и тоже вытираю глаза.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Шатов. Кириллов. Пётр"

Плохая новость об этом спектакле в том, что я была на последнем показе. Хорошая новость — в том, что я на нём была в принципе. Я давно не попадала на хорошие театральные триллеры, а "Шатов. Кириллов. Пётр" в постановке артиста РАМТа Александра Доронина — это очень хороший триллер: мрачный, тревожный, клаустрофобный. Стараниями художницы Юлии Пичугиной маленькая сцена под крышей превратилась в узкий гроб, по длинной стороне которого и сидят зрители, встреченные запахом горелого дерева; гроб не в буквальном смысле, а в метафорическом. Ощущение, создаваемое этой маленькой достоевской каморкой, именно такое.
"Шатов. Кириллов. Пётр" — это "Бесы" без Ставрогина, без семейства Лебядкиных, без Верховенского-старшего и Варвары Петровны. Единственная линия, на которой сосредоточен спектакль — кружок Петра Верховенского с готовящимся убийством студента Шатова и самоубийством Кириллова, что, собственно, и вынесено в заглавие. Это выдающимся образом изъятая из тела романа история, которая стараниями и постановочной команды, и артистов превратилась в самостоятельный организм, который жил, дышал и умер. Она совершенно полноценная и завершённая, жестокая мысль о том, что хорошие люди либо гибнут, либо сознательно принимают решение уйти из жизни, а подонки вроде Верховенского-младшего остаются жить и изменять этот мир, считывается очевидно. Но при этом спектакль не давит на плечи, как мешок с углём. В нём есть саспенс (сцена, предваряющая выстрел Кириллова в исполнении Максима Керина, им заряжена настолько, что невольно задерживаешь дыхание), но опустошения почему-то нет.
Помимо всего остального, "Шатов. Кириллов. Пётр" — это ещё и очень хорошее высказывание о поисках Бога и уродливости той революции, которую себе представлял кружок Верховенского. В зловещих словах Петра о том, что им бы ещё пару развращённых поколений, и дело сделано, и спустя более ста лет от момента написания есть что-то пророческое. А вот божественное, напротив, совсем покинуло этот маленький город N и оставило людей неприкаянными, лихорадочно бродящими в темноте и время от времени натыкающимися на углы. Захотелось перечитать "Бесов", честно говоря. С этой точки зрения спектакль свою миссию точно выполнил.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Бег"

15 мая 2019 года восстановилась историческая справедливость: "Бег", пьеса, написанная Михаилом Булгаковым по заказу чеховского МХТ, наконец-то обрела сценическую жизнь именно в этом театре. Немногим меньше века ушло на то, чтобы она оказалась здесь, но в день рождения Булгакова и, по совпадению, худрука и режиссёра Сергея Женовача случилась премьера. Мы оказались на ней месяцем позже.
Наверное, это не тот спектакль, на который я наклею стикер "вау" и воспоминание о котором положу во внутренний ящичек с самыми дорогими для меня постановками: как минимум в отношении режиссуры есть ощущение, что Женовач поскромничал, поосторожничал — уж не знаю, отошёл ли на задний план сознательно или просто отдавал дань уважения мхатовским артистам, материалу и самой истории вокруг него; этот "Бег" и в самом деле очень уважительный, если не сказать почтительный. Сценография Александра Боровского довольно скромная, хотя свет Дамира Исмагилова, как и всегда, божественно красивый. Но ради хотя бы одной вещи точно стоит идти сюда — ради великого актёрского ансамбля. Ни одного промаха, даже в откровенно крохотных ролях и сценах — прекрасные сильные артисты, наполняющие своих персонажей болью, отчаянием и сочувствием, открывающие их раны, запертые в абсурде комедийного трагизма истории каждого из них. Максим Горький называл "Бег" "превосходнейшей комедией", и у отдельных сцен, вроде той, в которой Чарнота обыгрывает Корзухина в карты, даже получается убедить в том, что в этой формулировке есть смысл. Но грусти, не нарочитой, сшибающей с ног, а просто разлитой по воздуху, в "Беге" в разы больше. Её полно в лихом казачьем генерале Чарноте, феерически сыгранном Михаилом Пореченковым: для такого человека только в буре есть покой. Её гордо несёт в себе полковая жена Люська (дивная Ирина Пегова), то уходящая от своего homme fatale, то отпускающая его. Из неё созданы отношения интеллигентного Голубкова (Андрей Бурковский) и нервной, но воздушной Серафимы (Мария Карпова), отправляющихся за снегом на Караванной: почему-то нет никаких сомнений, что ничего хорошего их там не ждёт. Наконец, уже не грустью, а тоской, волчьим воем изливается Хлудов, изломанный, обезумевший, одинокий, ожесточившийся Хлудов, идеально пополнивший собой список покалеченных персонажей, которых играл и играет в МХТ Анатолий Белый. Это, пожалуй, тот человек, к которому в спектакле так ощутимо много сострадания, что его почти можно пощупать руками: зло, которое он делает, никто не оправдывает, но очень чётко считывается, что сделало его таким, и бездна, в которую Роман Валерьянович ежедневно заглядывает, кажется страшнее, чем что-либо, что с человеком может сделать человек.
У этого "Бега" есть несколько эффектных сцен, например, красноречивых тараканьих бегов или сцены с мёртвыми из кошмаров Хлудова, затягивающими его к себе в своё подземное царство. Персонажи большую часть времени проводят во сне, мучительно пробуждаясь от него и в лихорадке носясь между городами и странами, белым и красным, жизнью и смертью. Шевелится платформа на сцене, отражающая то корабельную качку, то скрип железной дороги, то общую нестабильность героев, да и сам бег не то чтобы прямолинеен, а, скорее, между строк. Но в целом это прежде всего довольно деликатная по отношению к пьесе работа. Кто-то, кто смотрел "Бег" Юрия Бутусова в театре Вахтангова (не я), наверняка скажет, что "Бег" Женовача скучен. Но это просто хорошее прочтение, определённо имеющее право на жизнь.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

Remote Moscow

В январе я прочла "Как зарабатывать на впечатлениях" и захотела на Remote Moscow с удвоенной силой. В мае я прочитала, что лето 2019 — заключительный для этого проекта сезон, и начала хотеть на него ещё сильнее. Закончилось предсказуемо, но счастливо: неделю назад мы с Димой сходили, а правильнее сказать, поучаствовали в этом абсолютно замечательном променад-спектакле.
Одна из вещей, которые мне больше всего нравятся в театре — неописуемость и неопределимость самих слов "театр" и "спектакль", потому что границы того, что может ими считаться, размыты практически до исчезновения. Иногда тебе, как зрителю, просто приходится поверить художнику, если он говорит, что сделал спектакль; примерно то же самое приходится делать и в случае Remote Moscow. Да, там есть определённая драматургия и... и, в принципе, на этом список того, к чему ты привыкаешь в классическом театре, заканчивается. Ни сцены, ни актёров (по большому счёту, и зритель, и артист — ты, хотя есть и отличная ироничная сцена, в которой ведущий тебя по Москве голос прямым текстом декларирует артистами пешеходов и обитателей торговой зоны у Савёловской) — только ты, город вокруг тебя и механический голос в твоих ушах. Не Сири, не Алиса, но Милена, встречающая на Миусском кладбище и ведущая от периферии к центру столицы. За сто минут она расскажет о конечности физического тела (что особенно иронично слышать от нарочито искусственного голоса, у которого и вовсе нет никакой оболочки), о том, что выбор, в отличие от смерти, иллюзорен, и сделает несколько остроумных замечаний про Menschliches, Allzumenschliches, назвав вас сначала стаей, а потом стадом. А также предложит уникальный опыт раскрепощения; решение о том, участвовать или не участвовать в отдельных аспектах, остаётся за тобой — строго говоря, помимо выбора цвета наушников это практически единственная вещь, которая действительно остаётся на откуп именно тебе — но участвовать, безусловно, веселее, страшнее и интереснее. В конце концов, если ты купил билет сюда, то ты уже принял определённое решение, и лучшее, что можно сделать — продолжать участвовать на полную катушку: превращаться в балерину в метро, танцевать в вагоне, махать рукой ничего не понимающим людям по ту сторону дверей, петь, идти спиной вперёд, бежать наперегонки по Страстному бульвару, митинговать у здания Генпрокуратуры, дефилировать на четвёртом этаже ЦУМа и делать много чего ещё. Сначала испытываешь определённую неловкость, но минут через десять, когда в компании 49 энтузиастов ты покидаешь территорию кладбища, она сходит на нет. В принципе, Remote Moscow далеко не всегда и не везде старается быть удобным для своих зрителей-участников, но всегда остаётся безопасным и уж точно помогает раздвигать рамки привычного, подталкивая к необычным поступкам, которые поднимают настроение и тем, кто участвует, и тем, кто наблюдает. Не знаю, что любопытнее: смотреть на тех, кто, как и ты, слыша голос в наушниках, что-то вытворяет на улицах города, или на тех, кто видит происходящее со стороны и не понимает, что происходит. Кто-то улыбается, кто-то отводит глаза и утыкается обратно в смартфон, кто-то пытается присоединиться к флешмобу, не имея всех вводных данных. Это отлично организованный процесс изучения москвичей в предложенных им полупривычных обстоятельствах — и не менее отличный учебник по дисциплине "как заставить толпу следовать за тобой". С одной стороны, вы, люди в наушниках, действительно стая-стадо, следующее за своим механическим пастырем и выполняющее то, что он говорит. А с другой — вы члены особенного закрытого общества, объединённые общим знанием, таинством и безумством, и это лестно. Хотя второе, конечно, совсем не исключает первого.
Я счастлива, что в моей жизни случился этот опыт, и всю неделю, вспоминая и рассказывая что-то о нём, испытываю только самые светлые эмоции и улыбаюсь. Это определённо одно из лучших переживаний в жизни, и огромное искреннее спасибо Фёдору Елютину и его команде за локализацию этого отличного проекта. За смех, энтузиазм, горящие глаза, которые остаются такими ещё долгое время после того, как наушники сняты, за то, что вы потом сидите и захлёбываетесь словами, обсуждая произошедшее в Прайме в Камергерском. За личный, особенный спектакль для каждого, сочинённый им самим и декорированный улицами и переулками Москвы, в котором принимают участие и гламурные чики на фотосессии в Столешниковом переулке, и котики на задворках Петровки, и недоумевающие люди на эскалаторах. И за крышу ЦУМа, конечно, тоже отдельное спасибо.

Фото очень отражает.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Венецианский купец"

С некоторым предубеждением шла на "Венецианского купца", но после финального занавеса выдохнула с чистой совестью: этот спектакль для меня — что-то большее, чем просто спектакль ученицы Сергея Женовача Екатерины Половцевой. Это знак, что очень дорогой моему сердцу МХТ не стагнирует с новым руководством, а держится на плаву разных потоков, не замыкается в какой-то одной генеральной линии творчества. Потому что то, что здесь сделала Половцева, очень сильно диссонирует с тем, что обычно ставит Женовач. Но "Венецианский купец", всё-таки идёт, идёт на основной сцене театра — и в весьма задорном и хулиганистом виде.
"Венецианский купец" — это когда миллениалы заново изобретают Бутусова: не знай я, что Половцева училась у Женовача, сказала бы, что она училась у Юрия Николаевича. Пересечений много: голые стены, падающие с потолка вещи (в данном случае — куски блоков), танцы под льющейся водой (зашкаливающей чувственности сцена между Бассанио и Порцией), смелые женщины (это, правда, уже по тексту пьесы). Я не особо люблю эту историю, потому что пьеса, основной конфликт которой строится на желании кредитора срезать фунт свежего мясца со своего заёмщика, меня всегда несколько смущала. Но должна сказать, что в ней всё же нашлось что-то созвучное двадцать первому веку: упрямство, вопрос законности, абсурдности и нелепости обвинений и адвокатская изобретательность 11 июня 2019 года на фоне истории с Иваном Голуновым выглядят как-то особенно свежо. Но успех и свежесть этого "Венецианского купца" — заслуга не столько эффектной сценографии Эмиля Капелюша и космических костюмов Юрия Сучкова — то, что он сделал со служанкой Нериссой (Мария Карпова) и Лоренцо, Салерио и Соланио (Кузьма Котрелёв, Никита Карпинский, Олег Гаас), вышло крайне ярким и сочным — сколько энергии занятых в спектакле артистов и того внутреннего бунта, на котором Половцева построила свою работу. Во-первых, роль Шейлока — это совершенно про Сергея Валентиновича Сосновского, идеальный язвительный старик, злопамятный и одновременно сломанный. Во-вторых, энергичный и чуть-чуть пошловатый Грациано в исполнении Данила Стеклова — прямо-таки открытие на фоне его других (весьма интеллигентных) ролей в театре. В-третьих, нежная Елизавета Ермакова, элегантная Юлия Ковалёва и бойкая Мария Карпова в ролях Джессики, Порции и Нериссы соответственно — не украшение, а настоящая гордость спектакля. И в-четвёртых: "Венецианский купец" оказался про сопротивление косности и служению деньгам, про восстание против диктующих, как нам жить, религий (об этом вся линия еврейки Джессики и влюблённого в неё христианина Лоренцо, который со своими друзьями организует её побег в вечер маскарада: и Лоренцо, и товарищи одеты так, что непонятно, то ли они только что покинули кинк-вечеринку, то ли готовятся пойти танцевать в храме, то ли всё это вместе взятое), про бунт против наших родителей, конечно же. У кого-то он внутренний и погасший в зародыше, как у Порции, у кого-то, как у той же Джессики, воплощённый в жизнь — и тут, правда, ирония в том, кому он в итоге приносит больше счастья. Шекспир преподаёт своим героям жестокие уроки: да, всё закончится если не хорошо, то почти хорошо, но трясущиеся колени останутся. И кто-то, плачущий посреди чужого праздника жизни с музыкой в стиле техно, тоже всегда будет — и мимо него, может статься, пройдут и друзья, и те, о ком он плачет: то ли музыка заглушает рыдания, то ли проще сделать вид, что чужое несчастье тебя не касается, то ли упрямая обида ещё не отболела. Половцева собрала финал по почти идеальной горько-сладкой формуле — и в нём кусочек как раз той жизни и правды, который очень роднит "Венецианского купца" с миром, в котором мы живём. Снимаю с этой истории все обвинения в оторванности от реалий. Оправдана.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Это тоже я. Вербатим"

Не в обиду мастерским Рыжакова и Кудряшова и многим другим выпускам, которые уже вышли и ещё выйдут в мир, но факт: брусникинцы — уникальное, единственное в своём роде явление, нет-и-не-будет отечественного и, возможно, мирового театра. Таких, как они — россыпи невероятных самородков, огранённых до безупречности, совершенно синхронизированных во взаимодействии друг с другом, очень любящих, очень смелых, невозможных — больше нет. Каждый раз, приходя к ним на спектакли, я ухожу со всей гаммой счастливых чувств, потому что видеть что-то настолько живое, бурное, яркое, будто загоняющее в каждую клетку тела радостные иголочки и заставляющее потом ещё несколько дней, недель, месяцев, лет испытывать желание приседать людям на уши с рассказами о том, какой классный театр они делают — это то, что действительно приносит мне подлинную радость. И вместе с тем — капельку страха и беспомощности. Потому что вдруг наступит день, когда Мастерской больше не будет? Впрочем, это наверняка другая история, и я не хочу о ней.
"Это тоже я. Вербатим" — старейший их спектакль, родившийся на первом-втором курсе из задания познакомиться с людьми города и на основе их рассказов сделать этюды. Этюды шлифовались и превратились в полноценные монологи, и потом Дмитрий Владимирович Брусникин вместе с Юрием Квятковским и Андреем Стадниковым (знакомые всё лица, да?) взяли и превратили их в спектакль. Так в 2012 году родился "Это тоже я. Вербатим". Поразительный спектакль, с которого не уходят.
Городская сумасшедшая, бомж-белорус на Белорусском вокзале, тридцатидвухлетний Коля, с банкой энергетика затирающий про Наполеона, проститутка, успешная бизнесвуман, пара старичков, которым на двоих больше 150 лет и которые с хихиканьем вспоминают, как по молодости попали в купе на двоих человек и всю дорогу занимались любовью, полицейский, мама и великовозрастный сын, девочка из детского дома, директриса продовольственного магазина и ещё десятки лиц. Персонажей куда больше, чем артистов Мастерской, и на многих из них приходится больше одной истории. Они преображаются буквально всем телом: до морщин у глаз и на лбу, до полного отсутствия или, напротив, присутствия следов интеллекта на лице, до скрюченных пальцев, которыми сумасшедшая невозмутимо выколупывает из упаковки вафельку, до голоса, воспроизводящего произношение со всеми возможными проблемами с артикуляцией. Это запредельно. Это уже гораздо больше, чем игра, это способ прожить чужую жизнь за пять минут с той достоверностью, от которой по телу идёт дрожь. Гомерически смешно, грустно, нежно, страшно, трогательно, щемяще и очень светло — до звёзд в глазах, до трепещущего сердца. Ты забываешь обо всём: о чувстве времени, о том, что у тебя затекла нога, потому что ты боишься пнуть сидящего перед тобой на подушке мужчину. Ты сливаешься с тем, что творят Пётр Скворцов, Василий Буткевич, Алиса Кретова, Алина Насибуллина, Мария Крылова, Родион Долгирёв, Сергей Карабань, Марина Васильева и остальные. Почти никаких декораций, почти никакого реквизита — только брусникинцы и их музыкальные инструменты, только рассказы обычных людей и песни тех, кого мы знаем с детства: Жанны Агузаровой, Янки Дягилевой (какой же восхитительно мощный вокал у Марины Васильевой!), Аукцыона (как же вибрирующе Игорь Титов поёт про чёрную смелую женщину)... "Это тоже я" начинается с истории молодого парня, который стоит на ступеньках военкомата и жалуется на то, что его все путают с Макаревичем. Вася Михайлов что-то делает со своим лицом так, что действительно становится на него очень похожим — но потом снимает куртку и шапку, подходит к микрофону и поёт Машину времени. И это задаёт тон всему, что происходит потом на протяжении двух с половиной часов и заканчивается всеми участниками, на языке жестов подпевающих Цою и его "Перемен". Знаменитый или безвестный, живой или мёртвый, ребёнок или старик, мужчина или женщина, талантливый или бесталанный — это всё я. Я — это они. Я — это ты. Я — это она. Я — это он. В нас всех есть частичка друг друга. Мы такие разные, но так схожи. Потому что все мы люди, со всеми нашими человеческими, слишком человеческими страстями, проблемами и радостями. Пишу это, и те же мурашки бегут по моей спине, что и во при просмотре. Мурашки невиданной человеколюбивой силы.

В этом доме особенно любят Васю Михайлова.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

Культпост-2019

Фильмы:

1-20

1. Довлатов (А. Герман-младший, 2018)
2. Ничего хорошего в отеле "Эль рояль" (Д. Годдард, 2018)
3. Ocean's Eight (G. Ross, 2018)
4. The Greatest Showman (M. Gracey, 2017)
5. Carol (T. Haynes, 2014)
6. Полтора шпиона (Р. М. Тёрбер, 2016)
7. Свадебный переполох (А. Шенкман, 2001) пересмотрено
8. The Favourite (Y. Lanthimos, 2018)
9. Isle of Dogs (W. Anderson, 2018) пересмотрено
10. Голодные игры (Г. Росс, 2012) пересмотрено
11. Logan Lucky (S. Soderbergh, 2017) пересмотрено
12. Меняющие реальность (Д. Нолфи, 2011) пересмотрено
13. At Eternity's Gate (J. Schnabel, 2018)
14. A Simple Favor (P. Feig, 2018)
15. Lock, Stock and Two Smoking Barrels (G. Ritchie, 1998)
16. Марсианин (Р. Скотт, 2015)
17. Все деньги мира (Р. Скотт, 2017)
18. Эрин Брокович (С. Содерберг, 2000)
19. Веном (Р. Фляйшер, 2018)
20. The Dressmaker (J. Moorhouse, 2015)
21. Как приручить дракона 3 (Д. Деблуа, 2019)
22. Юморист (М. Идов, 2018)
23. Doctor Strange (S. Derrickson, 2016)
24. Бутылочная ракета (У. Андерсон, 1995)
25. Как разговаривать с девушками на вечеринках (Д. К. Митчелл, 2016)
26. Green Book (P. Farrelly, 2018)
27. Джеки в царстве женщин (Р. Саттуф, 2013)
28. Хроники Нарнии: Лев, колдунья и волшебный шкаф (Э. Адамсон, 2005) пересмотрено
29. Хроники Нарнии: Принц Каспиан (Э. Адамсон, 2008) пересмотрено
30. Человек-паук: Вдали от дома (Д. Уоттс, 2019)
31. Сердце мира (Н. Мещанинова, 2018)
32. Thor: Ragnarok (T. Waititi, 2017)
33. Midsommar (2019, A. Aster)
34. Once upon a time in... Hollywood (Q. Tarantino, 2019)

Сериалы:
Просмотрено:
1. Табу — 1 сезон
2. Холистическое детективное агентство Дирка Джентли — 2 сезон
3. Killing Eve — 2nd season
4. Любовь, смерть и роботы — 1st season
5. Sex education — 1st season
6. War and Peace (BBC, 2016)
7. Big Little Lies — 2nd season
8. Star vs the forces of evil — 4th season
9. Fleabag — 1st, 2nd season

В процессе:
1. Deadly class — 1st season
2.Barry — 1st season

Мероприятия:
1. 7 января, Рождественский концерт, МХТ им. Чехова
2. 11 января, "Прощание с бумагой", Театральный центр "На Страстном"
3. 12 января, "Гедда Габлер", Театр им. Пушкина
4. 15 января, "Мастер и Маргарита", СТИ
5. 17 января, "Человек-подушка", МХТ им. Чехова седьмой просмотр
6. 27 января, "Матросская тишина", Театр Олега Табакова
7. 5 февраля, "Зарница", ЦИМ
8. 9 февраля, "Все оттенки голубого", Сатирикон
9. 10 февраля, "Охотники на привидений", квест Клаустрофобии
10. 20 февраля, "Конармия", ЦИМ второй просмотр
11. 5 марта, "Современный концерт", ЦИМ
12. 23 марта, "Теллурия", Театр на Таганке
13. 30 марта, "Рыцарь пламенеющего пестика", Театр им. Пушкина
14. 1 апреля, "Гипнос", Практика
15. 5 апреля, "Родина", ЦИМ
16. 9 апреля, "Иранская конференция", Театр Наций
17. 13-18 апреля, Барселона
18. 20 апреля, "Стиляги", Театр Наций
19. 23 апреля, "Утиная охота", Театр им. Ермоловой
20. 26 апреля, "Макбет", Театр им. Ермоловой
21. 2 мая, выставка Эдварда Мунка, Третьяковская галерея
22. 4 мая, "По ту сторону реальности", выставка Эрика Йоханссона в Центре фотографии им. братьев Люмьер
23. 6 мая, "Дон Кихот. Послевкусие", спектакль Мастерской Брусникина в Боярских палатах
24. 7 мая, выставки "Потри нос бронзовой собаке" и "Komar & Melamid", Московский музей современного искусства
25. 15 мая, "Спасти орхидею", Гоголь-центр
26. 23 мая, "Игроки", СТИ
27. 28 мая, "Это тоже я. Вербатим", Практика
28. 29 мая, "Русский рок", ЦИМ
29. 11 июня, "Венецианский купец", МХТ им. Чехова
30. 15 июня, "Remote Moscow"
31. 19 июня, "Бег", МХТ им. Чехова
32. 27 июня, "Шатов. Кириллов. Пётр", РАМТ
33. 29 июня, "Пушечное мясо", МХТ им. Чехова
34. 6 июля, "Питер Пэн. Фантомные вибрации", ЦИМ
35. 9 июля, "Шляхціц Завальня, або Беларусь у фантастычных апавяданнях", спектакль Национального академического театра им. Янки Купалы (Минск)
36. 16 августа, "Время, которое", аудиоспектакль Семёна Александровского в Центральной научной библиотеке СТД РФ
37. 3 сентября, "Белые ночи", МХТ им. Чехова
38. 11 сентября, "Наташина мечта", Практика
39. 14 сентября, "Палачи", Гоголь-центр

запись создана: 06.01.2019 в 17:22

@темы: Сериализм, What I've seen, Тиятральное, Where I've been, Синематографии

---

«Спасти орхидею»

Так получилось, что я, со всей моей огромной и светлой любовью к Кириллу Семёновичу Серебренникову, начала окучивать Гоголь-центр только сейчас. И начала даже не с его спектакля: инстаграм театра с предпремьерными фотографиями к «Спасти орхидею», где Филипп Авдеев лукаво улыбается в камеру в роли бабуленьки, сделал выбор за меня.
Я правда по-доброму завидую Владиславу Наставшеву, а также любому другому творцу. У них в руках есть способ не просто отрефлексировать свои переживания (ну, хорошо, хотя бы попытаться: некоторым это так и не удаётся до самого конца), но и с помощью этого процесса создать произведение искусства, которое останется в веках, чтобы потом попасть к кому-то ещё, задающемуся теми же вопросами, и помочь ему. «Спасти орхидею» — его собственная невыдуманная история, воспоминания мальчика Владика, который растёт в Риге в семье, состоящей из немного взбалмошной, немного ранимой мамы, рациональной и приземлённой (ещё и потому, что годы тянут к земле в буквальном, физическом смысла) бабушки и собачки Музы (для бабушки — Маруси). В этом сугубо женском окружении он познаёт жизнь и своё одиночество, мечтает о театральной студии и пытается научиться понимать, как ему жить эту жизнь. Он добрый мальчик, этот Владик — незлобливый, трогательный, мечтательный, неуверенный в себе; довлатовский инфантил, с которым так сложно находиться рядом, но которого вполне можно понять как персонажа. Он просто, как и мы все, мало что знает о себе самом, очень хочет узнать, но не представляет, с какой стороны подступиться. Бежит, скользит, падает — и растерянно смотрит на разъехавшиеся в стороны ступни, сидя на катке, пока его не поднимут и не поставят на ноги ещё раз.
«Спасти орхидею» — спектакль о мечте, хрупкой как тот пресловутый капризный цветок, искристой как лёд и острой как лезвия коньков, на которых играющий Владика Один Байрон проводит весь спектакль. И о том, что иногда мы, как чеховские герои (недаром красной нитью через всё действие тянется «Чайка), хотим только думать о мечте, а не прикладывать какие-то действия к её реализации. Но самое главное — о том, до чего мы все похожи друг на друга, когда речь заходит о попытке найти взаимопонимание между разными поколениями, проживающими под одной крышей. Портрет трёх поколений одной семьи, нарисованный Наставшевым, болезненно точен. Бабушка (напоминаю, Филипп Авдеев — гениальный фонтан комедийного трагизма, а то, как медленно он спускается со сцены, существуя в своей роли, кажется, ещё долго после того, как уйдёт в закулисье — отдельный вид искусства) — ворчливый человек, переживший войну, который хочет, чтобы его родные стояли на земле, а не витали в облаках, и это можно понять. Влад — меланхоличный юноша, которого желание выпустить спектакль волнует гораздо больше, чем необходимость найти деньги на него. Мама, которую играет феерически самоироничная Елена Коренева — в общем-то, добрая женщина с некоторым запасом нерастраченной любви, не то чтобы разочаровавшаяся в жизни, но смирившаяся с тем, что не всё получилось так, как хотелось в юности. Она — некая примиряющая сила между двух миров, которым в силу большого количества десятилетий, лежащих между ними, сложно найти общий язык. Это не значит, что бабушка и Влад друг друга не любят — любят, конечно, просто иногда кричат и выбирают странные слова, чтобы сказать об этом. С другой стороны — а кто из нас нет, когда любимый человек по-прежнему дорог, но вы почему-то начинаете говорить с ним на разных языках.
Наставшев насыщает спектакль смешными сценками, и бабушка в них, конечно, главное действующее лицо, но в его играющих в классики воспоминаниях всё-таки куда больше грусти и универсальных, одних-на-всех, переживаний. Если вашим родителям больше пятидесяти лет, вы точно найдёте черты кого-то из них в кореневской маме; бабушка в отдельные моменты и вовсе так сильно напомнила мне мою бабушку, которой не стало год назад, что было ощущение, будто я снова слышала именно её. А Владик, так воздушно пойманный Одином Байроном, это отражение поисков молодых людей. У кого-то они выражены сильнее, у кого-то слабее, но не найти хоть что-то безупречно родное, пусть и самое малое, в том, как он поёт и вздыхает себе под нос, невозможно.
«Спасти орхидею» — психотерапия наедине с целым залом. Это полезный душеспасительный опыт, после которого чуть легче сказать о том, что у тебя внутри, тем, кому ты по каким-то причинам перестал это делать. И это — наверное, главное, за что мне хочется быть этому спектаклю благодарной.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Дон Кихот. Послевкусие"

Я ровным счётом ничего не смыслю в кукольном театре и театре теней, поэтому в этом тексте буду опираться на свои сугубо эмоциональные впечатления даже больше, чем обычно. Впрочем, именно этого, наверное, и ожидали создатели "Дон Кихота. Послевкусие" — Евгений Ибрагимов, режиссёр кукольных спектаклей с замечательно добрыми усами, и Михаил Плутахин, актёр Мастерской Брусникина. В "Человеке из Подольска Серёже очень тупом" у его персонажа, кстати, тоже есть замечательно добрые усы.
"Дон Кихот. Послевкусие", в принципе, сложно назвать только кукольным или только теневым спектаклем. Там есть одновременно всё это, а также испанская музыка, шёпот, фламенко, отплясываемое только ловкими пальцами, и нехитрый, но чувственный реквизит. Спектакль идёт только для десяти зрителей, длится всего полчаса, начинается в полной темноте — вплоть до того, что ассистирующая Мише Плутахину девушка ведёт зрителей за собой, подсвечивая дорогу фонариком, в полностью затемнённых Боярских палатах — и строится на чувствах, а не на разуме. Он безумно тактильный (в отдельных сценах предлагают потрогать реквизит или пожать ладонь артиста, на старте призывают: прикасайтесь друг к другу — и без неловких, но беззлобных столкновений, тычков и наступлений на ноги и правда не обойдётся), за счёт приглушённого голоса Плутахина и теней — очень обостряющий ощущения, а ещё полный волшебства. Я не знаю, как это объяснить, но минут через десять пребывания в маленьком тёмном зале в составе дюжины людей, соединённых общим таинством, начинаешь испытывать какой-то всеобъемлющий детский восторг, потому что прямо у тебя на глазах творится магия. Границ нет, вы все и есть театр, вы все принимаете участие в этой получасовой мистерии, где сюжет Сервантеса пересказывается полунамёками, едва заметными штрихами, совершенно без слов — тем, что остаётся в памяти, когда книга уже давно закрыта. Послевкусием.
Не знаю, есть ли лучший способ рассказать историю о храбром идальго, который всё в своей жизни видел не тем, чем оно было на самом деле, чем тот, который использовали Ибрагимов и Плутахин: обман образов, маленькие пешки с великаньими тенями, ничего реального. Сейчас, уже после просмотра, эта идея, как и всё гениальное, вызывает восхищение; там, в зале, возвращает в детство, хотя спектакль, конечно, не детский, и его возрастной ценз — 12+.
Каждый раз, выходя со спектакля брусникинцев, я думаю о том, способна ли я любить их ещё сильнее, и понимаю: способна. С "Дон Кихота" я вышла точно такой же: опьянённой и счастливой, и воздух на Большой Дмитровке казался особенным. И хотя бы ради этого чувства стоит разрешить на полчаса выкрасть себя у реального мира и отправиться в мир фантазий, пляшущих на стенах теней и шляп, которые оказываются съеденными удавом слонами.
Какое счастье, что у российского театра есть Мастерская.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

***

Как и всегда после каких-то важных, сложных, но нужных разговоров чувствую себя разобранной и не собранной до конца, словно все кубики, на которые я разложилась, так и не соединились обратно в единое целое. Новые кубики ещё не поняли, где то место, на которое они могут встать. Но вместе с этим я чувствую и что-то спокойное и благодарное. Этот опыт делает нас лучше.
Ночь была похмельной, беспокойной и слезливой, зато утро принесло с собой бесконечную нежность и тепло. И это хорошо. И это правильно. Это обнадёживает.

@темы: В душной бетонной коробке можно быть просто счастливым, Минимысли, По моим венам течёт ванилин

---

"Макбет"

Начать этот пост, конечно, нужно словами о том, что я так тянулась к искусству, что пизданулась в театре с лестницы и расквасила себе левое колено, на котором теперь красуется жёлто-фиолетовое пятно большой площади. Слава всему святому, что не что-то большее.
Но, тем не менее, о "Макбете".
Легенды гласят, что изначально Меньшиков в этом спектакле был задействован только как исполнитель заглавной роли, но где-то посреди репетиционного процесса изрёк что-то в стиле "вы, молодёжь, нихрена не понимаете, я всё сделаю сам" и встал за руль постановки также и как режиссёр. Сколько тут правды, а сколько выдумки, сказать не поручусь, так что из голых фактов остаётся только тот, в котором Меньшиков никогда не играл Шекспира и уж тем более никогда не думал, что будет его ставить. И вот поди же ты — взялся за "эту шотландскую пьесу" и по совместительству один из моих любимых шекспировских сюжетов.
Про меньшиковского "Макбета" в рунете ходят разговоры различного толка, поэтому шла я с готовностью посмотреть нечто настолько плохое, что это будет даже хорошо. Тем сильнее было моё удивление, когда после первого действия я поняла, что увидела не пример одиозности и дурновкусия, а только довольно неплохой замысел и простые, но приятные визуальные решения. Второе действие, да и вообще стремительность, с которой Меньшиков пересказывает эту драму, лишь укрепили в этой мысли. Меньшиков играет не Макбета, а плохого актёра, который играет Макбета — отсюда все заигрывания с закулисным миром, на которых строится спектакль, отсюда классный персонаж охранника, который порывается охранять искусство от артистов и режиссёров, и два отличнейших текста Валерия Печейкина, внедрившиеся между шекспировских строк. На фоне остальной маскулинной (за исключением Анны Воркуевой, появляющейся в роли леди Макбет ровно в одной сцене — в принципе, понятно, почему, ибо трёх артистов, играющих леди во всех остальных эпизодах, один Олег Евгеньевич на инвалидном кресле не увезёт) команды Меньшиков произносит реплики как будто неловко, расставляя неоднозначные акценты и пользуясь голосом с той неуверенностью, которую не ждёшь от мэтра его уровня. Это очень талантливо сыгранная бесталанность, в контексте сюжета выглядящая особенно хорошо, ведь сам Макбет — человек, который покусился на роль, для исполнения которой у него не было соответствующих ресурсов характера. Тут она приобретает ещё и визуальное воплощение: насколько бы роскошный белый костюм и мантию ни надевал Макбет, он не расстаётся с плебейской чёрной шапочкой. Сова не натягивается на глобус.
Но вопрос таланта — не единственный кит, на котором держится этот "Макбет", потому что к нему приплетается, с одной стороны, стандартная для спектаклей по данному сюжету милитаристская тема, а с другой — очень точно развёрнутая благодаря Валерию Печейкину тема власти. Написанный им дополнительный диалог Малькольма и Макдуфа — острый, едкий, недобрый; Малькольм боится кафкианских метаморфоз, которые происходят даже с самыми прекрасными правителями, и зло бросает Макдуфу в лицо, что если он вернётся в Шотландию, то будет ничем не лучше своих предшественников. Этот момент — один из максимально эмоционально заряженных. Однако самое, на мой взгляд, интересное решение — мужское трио, исполняющее роль леди Макбет. Я не в первый раз вижу мужчину, играющего эту роль, в конце концов, это созвучно части реплик леди, но впервые вижу троицу, причём ту же, что играет сестёр-ведьм. Здесь леди Макбет становится Цербером, драконом, каждая голова которого обладает своим характером: одна часть — кипящая ярость и напор, вторая — подобострастность гостеприимной хозяйки, третья — рациональность. Три важных грани, про две из которых очень часто забывают.
Наверное, больше всего в этом спектакле, где за Меньшиковым закреплены сразу две задачи, я боялась увидеть неприкрытое самолюбование, но, по счастью, его здесь нет: он держится как будто слегка в тени своих коллег и не тянет на себя одеяло. Зато в нём бездна обаяния и склонность к шалостям, которая в финале заставляет его появиться в оркестровой яме, словно озорного котёнка. И этот момент оставляет с очень добрым и тёплым чувством, экстраполируемым, в принципе, на весь спектакль целиком. Даже без скидок на первый опыт работы с Шекспиром — хорошо.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Утиная охота"

Мы с  perky Cole продолжаем успешно закрывать квест по просмотру всех московских спектаклей с Ваней Янковским, и на прошлой неделе на очереди была "Утиная охота" в театре им. Ермоловой.
Вообще не могу причислить "Утиную охоту" к ряду моих любимых произведений; у меня есть определённые сложности с реализмом, где в главной роли выступает эталонный образец мудака обыкновенного, чьё мудачество не просто не продиктовано какой-либо травмой или тяжёлым детством, а является основополагающей чертой характера по умолчанию, просто так. Зилов — именно таков, и мне очень тяжело смотреть на него и не испытывать желания хорошенько приложить его мордой об стол независимо от того, кто его играет. И хотя Янковский-мл. вплоть до самого спектакля казался мне излишне молодым для этой роли, должна сказать, что у него получилось: манипулирующий, скучающий, не понимающий, как ему жить свою жизнь и потому пинающий чужие жизни Зилов ему удался.
Это был первый спектакль Евгения Марчелли, который я видела, и первый спектакль в театре им. Ермоловой, и помимо Янковского он сделал для меня ещё несколько открытий. Первое — отчасти стала понятна та история с красноярским театром, где Марчелли обвинили в порнографии на сцене. Нет, в "Утиной охоте" нет никакого обнажения дальше белья и лишь немного стыдливого матерка, но действия персонажей очень красноречивые — чего стоит одна сцена после секса Зилова и Веры в шкафу. Сколько бы Марчелли ни говорил про романтику, здесь его очевидно больше интересует низменное, плотское, животное. И граничащее с пошлостью кричащее дурновкусие оформления — тоже об этом же; пока не начинаешь понимать, почему всё так дёшево и вульгарно, смотреть даже несколько неуютно, но через некоторое время втягиваешься. Если красное платье, то обязательно мини с внушительным вырезом, если стулья в кафе, то неоново-зелёный пластик, если песни, то из репертуара провинциальных забегаловок. Граница с пошлостью практически перейдена, как граница с бассейном в той фотосессии Арми Хаммера. Но призрачный зазор, отделяющий её от авторского замысла, всё-таки ещё остаётся. Открытие номер два — Кристина Асмус. Оказывается, она умеет играть (до этого я видела её в одном дурненковских спектаклей ЦИМа пару лет назад, и у меня было много вопросов) и на сцене существует вполне достойно. И более того: одна из самых мощных сцен спектакля, эпизод с покидающей Зилова Галиной, недавно сделавшей аборт, тоже всецело принадлежит ей, и к её хрупкой, обидчивой, трогательной и сильной Галине действительно испытываешь большую симпатию. Впрочем, симпатию испытываешь и к злоязыкой Вере (дивная Анна Воркуева), и к маленькой дурочке Ирине (не потому, что дурочке, а потому, что маленькой; жаль, что не увидели в этой роли Дарью Мельникову, но Стася Милославская тоже прекрасна). И на фоне этого женского трио даже — сейчас будет крамольная вещь — несколько теряется сам Зилов, слишком запутавшийся в своих женщинах, своей лжи и алкогольных обидках. Но не теряется то сочувствие, которое Марчелли (и, неочевидно, сам Янковский) испытывают к нему. А мне, как я уже писала выше, довольно трудно его разделить.
"Утиная охота" — не худшее и не лучшее, что я видела, и хотя я долго металась между "нравится" и "не нравится", я вышла с мыслью, что мне всё-таки скорее понравилось, а трактовка Марчелли вполне имеет право на существование. Просто она максимально абстрагируется от интеллигентности и фокусируется на очень конкретных неприглядных вещах и ситуациях, препарируя их так скрупулёзно, что становится похожей на анатомический театр. Но, правда, странно было бы ожидать полёта метафоричных мыслей, если мы говорим о советском реализме. Да и далеко не только советском.

@темы: What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Стиляги"

Алексей Франдетти, кажется, окончательно превратился в главного мюзиклодела нашего большого отечества (ну, если не брать в расчёт мастодонтов Stage Entertainment, конечно же). Предыдущей его работой, которую я видела, была мхатовская "Гордость и предубеждение", приятный, но не более, похожий на розовый торт спектакль с героинями-цветочными клумбами — и между ней и "Стилягами" пропасть такая же необъятная, как между тремя уровнями масляных розочек и модным шедевром с шоколадным велюром. При всём этом "Стиляги" — вещь коммерческая, к чему обязывает сам жанр, но исполненная с большим вкусом, самоиронией и, самое главное, душой. Рассказывающая ту же историю, что и одноимённый фильм Валерия Тодоровского, что и повесть Юрия Короткова "Буги на костях", местами образцово повторяющая кино, а кое-где абсолютно самобытно и по-новому заглядывающая героям в лица. Франдетти не пытается побуквенно воспроизвести эпоху, он ловит, как воздушный самолётик, бьющее ключом ощущение свободы, яростной защиты того, во что веришь, и глупостей молодости, про которые вспоминаешь либо со снисходительной усмешкой, либо с грустью. Есть ещё, правда, и третий вариант: остаться в юности с головой и тем самым вызвать головную боль у окружающих. Минорная нота, на которой заканчиваются "Стиляги", обо всём этом сразу.
Этот мюзикл — большая удача и бездна проделанной работы для руководителя его музыкального направления, Евгения Загота, и хореографа Ирины Кашубы. В отдельных сценах, где персонажи танцуют с реквизитом (вроде сидений для унитаза, с которыми отплясывают жители коммунальной квартиры под исполняемого на баяне "Сударя с котофеем", простите, "Человека и кошки"), столько лихости, свежести и ловкости, что хочется хлопать в ладоши от удовольствия, и когда эпизод заканчивается, это желание реализуется. Радость, с которой артисты играют, поют, взаимодействуют друг с другом, а иногда и буквально летают над сценой, не остаётся только их багажом — они щедро делятся ей с залом. С точки зрения ансамбля у Франдетти получилось абсолютно всё, и те 2500 просмотров прошли не впустую: за каждой ролью, как и положено в случае мюзикла, закреплены сразу несколько артистов, но на какой состав ни попадёшь, всё будет хорошо. Тот же Эмиль Салес, один из двух исполнителей роли Мэлса, нравится мне в разы сильнее Антона Шагина у Тодоровского; в нём куда больше жизни, обострённых эмоций, смелости, трогательности, его львиное сердце качает больше крови. То же самое можно сказать и о Пользе: на фоне Анастасии Тимушковой Оксана Акиньшина выглядит бледной. Зато Максим Матвеев в фильме и Александр Новин на сцене — прямо-таки близнецы-братья, хотя во Фреде Новина чуть ярче комичность, а во Фреде Матвеева — чуть блистательнее лоск.
Вообще "Стиляги" — история довольно грустная, о поэзии жизни, превращающейся в кандалы на ногах, о том, как отчаянная вера во что-то важное разлетается на куски, а ты стоишь и пытаешься собрать из них слово "счастье". Не вижу смысла пересказывать сюжет, его и так все знают; ограничусь замечанием о том, что по всем законам жанра "Стиляги" должны были закончиться на первом действии, когда у всех всё хорошо, и ещё нет ни арестов, ни американских жён, ни кричащих детей. Но эта трагикомедия едет дальше, туда, где уже нет блёсток в глазах и стайки похожих на разноцветных попугайчиков людей, зато есть победивший пластмассовый мир. Птички залетают в клетки — иногда даже без принуждения извне, по самостоятельному выбору. И это, пожалуй, даже обиднее.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

***

Печально это признавать, но, по всей видимости, формат дайри отмирает и для меня тоже. Для фото есть инстаграм, для спонтанных мелких мыслей и реакций — твиттер, а для отзывов на кино, книги и театр — телега. Вот даже сейчас я сижу и не знаю, что написать про то, как волшебно мы провели маленький отпуск в Барселоне, потому что уже сделала это кусками в двух соцсетях и не хочу повторений. Это не отменяет того, что поездка получилась чудесной, Барселона в целом и Гауди в частности откусили кусок моего сердечка и оставили его себе, а базилика Святого Семейства — самое прекрасное творение человека, которое я видела в своей жизни — настолько, что я буквально поняла, что значит "потерять дар речи" и, войдя внутрь, просто десять минут сидела на лавочке с катящимися по лицу слезами, потому что это что-то запредельно невозможное, чего не передаст ни одно фото. Просто я, наверное, не знаю, в каком формате рассказать об этом здесь. Потому что не знаю, насколько это нужно в месте, превратившемся для меня в склад моих же рецензий. И потому что, наконец, было в этой поездке что-то настолько личное, интимное и между строк, про которое тепло вспоминать, но которое совершенно не хочется облекать в слова.

Я ещё никуда не ухожу окончательно, но, скорее всего, мне придётся подумать об оптимизации соцсеточек в своей жизни, потому что я не хочу превращать их из радости в обязательство — и потому, что не хочу отдавать им слишком много своего времени.

@темы: В душной бетонной коробке можно быть просто счастливым, Туристический блокнот, Всем восторг, посоны!, По моим венам течёт ванилин, Where I've been

---

"Иранская конференция"

"Иранскую конференцию" смело можно назвать лучшей пьесой, которую написал Иван Вырыпаев. Не то чтобы я считала себя знатоком его творчества, но из всего, что я читала и смотрела, это совершенно точно самое наболевшее и честное, текущее от сердца свободным потоком слов. "Иранская конференция" — естественное продолжение той маленькой бури в стакане, которую учинила эмиграция Вырыпаева и написанное им в связи с этим открытое письмо; все темы, поднятые здесь, это результат того брожения, которое происходило и происходит в нашем мире. И взявшись за них, он прыгнул выше себя самого. В репликах его персонажей наконец-то почти нет театральности, зато есть очень много подлинного волнения и переживания. Причём переживания не в последнюю очередь о той стране, из которой он уехал: в "Иранской конференции" всплывает сразу несколько колких, едких замечаний о России, хотя действие (вернее, беседа, вернее "спасибо, что пришли на мой TED talk") происходит между датчанами и в Дании. Не удивлюсь, если за них его уже окрестили русофобом, но за ядовитостью реплик у него, как и в последнем сингле Рамштайн, скрывается боль.
По сюжету пьесы гуманитарная элита датского общества (известный писатель, знаменитый богослов, радикальный одиозный священник, злоязыкий политический обозреватель, журналистка, пишущая репортажи о горячих точках, всенародно любимый дирижёр, жена премьер-министра Дании, в прошлом телеведущая —и кстати, дорогой премьер-министр, спасибо, что заглянули) и приглашённая иранская поэтесса собираются для того, чтобы поговорить об "иранской проблеме", о том, как им жить здесь, когда где-то там всё устроено по-другому и фокусируется в иных точках. По сути это десять монологов о религии, комфорте, терпении и человеколюбии, местами скреплённых словесными пикировками участников — монологов сильных, яростных, прекрасных, типично вырыпаевских и одновременно принципиально новых для него. И если сначала решение не делать участников конференции членами разных народов кажется не очень удачным, то позднее начинаешь понимать, до чего оно точное и ёмкое. Если договориться не могут представители одной нации, выросшие в одной и той же культурной среде, то что уж говорить про утопичность идеи достижения какого-либо консенсуса по всему миру? И каждый из персонажей, выходя к микрофону, в итоге оказывается в собственном пузыре, куда не прорваться извне: даже репетиционный процесс строился по схеме "режиссёр + артист один на один", без вовлечения партнёров. Каждый говорит не столько об окружающем мире, сколько о себе самом, о своих травмах, потерях и ценностях, сформировавших его взгляд на мир — они настолько разношерстны, что любой обязательно найдёт в тексте точку зрения, максимально совпадающую с его собственной. Это делает "Иранскую конференцию" крайне самодостаточной пьесой — настолько, что и спектакль ей, в общем-то, не очень нужен.
Мне показался забавным тот факт, что на прошлой неделе я смотрела последнюю "Родину", а на этой — первую "Иранскую конференцию". Перед спектаклем в зал вышел Виктор Анатольевич Рыжаков, поблагодарил присутствующих за то, что из всех возможных развлечений этого вечера они выбрали присутствие в театре, и пообещал, что развлечения не будет. Два часа работы не только артистов, но и зала — этого требует концепция и текст, который нужно слушать, пропускать через себя, с которым необходимо соглашаться и против которого нужно протестовать. "Иранская конференция" не даёт увлекательной жвачки для мозга, и если хочется просто расслабиться и приятно провести время, то сюда идти не нужно. Но если чувствуется, что не хватает толчка, чтобы поговорить о чём-то важном, то этот спектакль может им стать. То, как артисты (а состав здесь просто до неприличия потрясающий — жаль только, что почти на каждую роль по 2-3 исполнителя, и всех не пересмотришь) вдыхают жизнь в пьесу, задают ей новый объём, просто волшебно: строгий Игорь Хрипунов, элегантный, благородный, бесконечно мудрый Станислав Любшин, увлечённый Илья Исаев, циничный и жёсткий Виталий Кищенко, порывистый и горячечный Алексей Вертков, воздушная, чувственная, чувствительная Чулпан Хаматова и, конечно, великолепная Ксения Раппопорт. Дело даже не в том, что её Астрид Петерсен — самый близкий мне персонаж этой истории; она играет свою журналистку-пленницу как заику с кататонически выкрученными кистями рук, максимально усложняя себе произношение, и тем самым выводит силу своих монологов на новую ослепительную высоту. Так, благодаря всему ансамблю, "Иранская конференция" становится не просто спектаклем, а политической акцией, у рупора которой находятся самые известные и любимые медийные лица. Акцией, справедливости ради, довольно сдержанной, не стремящейся реализовать "право художника ходить в туалет там, где ему захочется". Но и этого тоже немало, когда речь идёт о политических, культурных и религиозных тупиках, между которыми мы бродим каждый день.

И какие же красивые персонажные постеры у этого спектакля, я не могу.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Родина"

Пост в формате "как это было". Короче говоря, 5 апреля 2019 года, последний показ то ли спектакля, то ли перфоманса (грань между этими понятиями настолько размытая, что становится предметом отдельной бесконечной дискуссии) Андрея Стадникова в ЦИМе. Это был колоссальный и тяжёлый опыт, но я бы ни за что не рискнула его повторить даже без учёта того, что это был последний спектакль.
Такого аншлага перед ЦИМом я не видела давно, людей, выспрашивающих, нет ли лишнего билетика, не видела там и подавно. В фойе на первом этаже не лучше: среди торопливо набивающихся в лифты зрителей снуют сотрудники с программками и настойчиво рекомендуют "взять каждому по одной в руки" и "начать изучать уже сейчас". На этом странности, как водится, только начинаются.
18:50, до старта последней "Родины" десять минут, но спектакль в итоге задержат почти на полчаса: зал с трудом вмещает в себя всех желающих посмотреть, и сотрудники демонстрируют выдающиеся навыки игры в тетрис, рассаживая зрителей с билетами без мест в проходах и на ступеньках платформ, формирующих ряды. В большом зале на этот раз нет сцены и сидений в привычном понимании. Вместо этого — пирамида с четырьмя гранями по пять рядов, на самом верху которой находится огромная торчащая в потолок коса. Не та, которой траву косят, а обычная женская коса, только внушительных размеров. Пятачок, из которого она произрастает, и есть сцена, и зрители сидят к ней спиной. Мы сидим ровно напротив дверей с табличкой выход, за которыми видно лестницу и окно на улицу, и смутно подозреваем, что в течение следующих четырёх часов эти двери могут стать некоторым искушением.
По периметру зала стоят, не шевелясь, одетые в чёрное светловолосые девушки. Их 48, и они не реагируют ни на ловко снующую между ними команду ЦИМа, ни на просачивающихся в зал зрителей. У каждой — уникальная причёска и уникальный же костюм. Чёрные вещи для "Родины" собирали буквально всей родиной: ящик для сбора вещей, которые все желающие могли сдать в театр, стоял на первом этаже в 2017 году достаточно долгое время. Эти девушки — не профессиональные актрисы, а добровольцы, согласившиеся принять в проекте участие. Но и артистки (и трое артистов) тоже задействованы: вот стоят маленький эльф Эва Мильграм, строгая Яна Енжаева, Анастасия Пронина с чертовщинкой в глазах. На своих хрупких плечах они несут это четырёхчасовое действие, которое Андрей Стадников назвал "Родиной". У родины и вправду женское лицо, и не одно, а полсотни: очень разные, очень непохожие друг на друга девушки, удивительные, красивые и смелые. И если есть какие-то претензии к спектаклю в целом, то вот к этому решению позвать обычных, не занятых в сфере культуры профессионально (хотя, может, и занятых, откуда нам знать) людей их быть не может: в замечательном жанре "театр может делать каждый" у ЦИМа по-прежнему нет конкурентов.
То, что происходит на протяжении всего спектакля, очень сложно описать в каких-то разумных категориях так, чтобы это не звучало дико. Точнее, все отдельные составляющие очень разумные сами по себе: перформеры стоят, маршируют, бегают (очень жаль единственную девушку на шпильках), хлопают в ладоши, исполняя музыкальную пьесу Дмитрия Власика, нестройным, но красивым хором исполняют "Интернационал" и "Красный смех" ГрОба; актёры и актрисы в первом действии зачитывают стенограмму заседания РФС 2014 года по поводу крымнаша, во втором — стенограммы заседаний Политбюро и фрагменты автобиографии Троцкого. Звучат также куски "Овода" Войнич, "Матрицы" и "Истории Пугачёва" — тоже ничего одиозного. Но вместе это становится испытанием что для зрителя, что для артиста. Посыл Стадникова кристально чист и понятен: любить родину — дело трудное, непонятное и неблагодарное (в финале артисты хлопают зрителям, пока досидевшие до конца утекают из зала, разминая свои затёкшие ноги и руки).
Интереснее всего то, что "Родина", несмотря на всю свою неоднозначность, вещь очень осмысленная. Перформеры, исполняющие каждая свой индивидуальный набор движений, сливаются в единую толпу, которая просыпается ото сна, срывается на бег, а потом снова затихает; это парабола любого революционного движения, пожирающего своих детей. Ты, зритель, вроде бы можешь покинуть зал в любой момент, но эта свобода обманчива, потому что ты помешаешь и соседям, и артистам, ворвавшись в их рисунок. У монологов же Молотова, Менжинского, Иоффе, Орджоникидзе, Дзержинского (великолепная, потрясающая работа Анастасии Великородной), Троцкого и Сталина и вовсе своя правда, слабо коррелирующая со словом "отечество", но хорошо соотносящаяся со словом "вражда". Своя правда есть и у наших современников в их точке бифуркации между их финансовым интересом и их пониманием патриотизма. Главный вопрос, который проистекает из всего этого — а где же посреди тараканьих бегов политиков и броуновского движения обычных смертных сама родина-то? Нет ответа, и было бы слишком наивно надеяться, что его дадут.

@темы: What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Гипнос"

Любой текст про "Гипнос" Олега Глушкова в Практике начинается и продолжается следующим образом: объяснить, что это такое, невозможно, поэтому поверьте на слово — просто идите и смотрите. Теперь могу с уверенностью сказать, что авторы не врут. С тех, кто приходит на этот спектакль, не берут подписку о неразглашении, ничего такого. Просто рассказать о том, что происходит на маленькой (потому что в Практике и большая сцена — тоже маленькая) сцене в течение ста минут от того момента, как на расставленные буквой "п" стульях рассаживаются девятнадцать артистов младшей Мастерской Кудряшова, и правда нельзя. Нет сюжета, нет истории, нет попытки что-то рассказать и уж тем более чему-то научить. Есть только заботливо разложенные на доске ингредиенты, из которых предстоит что-то приготовить самому: хищная, назойливая музыка, выступающая отдельным героем, прекрасные юные кудряши, которые здесь не столько играют, сколько перформят, сказочно красивый свет Ивана Виноградова, за который его вполне заслуженно номинировали на "Золотую маску" этого года, и безумно крутая хореография самого Глушкова. Дальнейший спектакль ты из этих ингредиентов собираешь в своей голове сам — и подобно тому, как из одних и тех же овощей у любого повара получается свой неповторимый винегрет, абсолютно то же самое выходит у любого зрителя с "Гипносом".
Строго говоря, все вводные данные, необходимые для просмотра этого спектакля, в самом его начале даёт строгий механический мужской голос. Вы приглашены в путешествие, и не нужно надеяться, что это путешествие что-то в вас изменит и чему-то научит. У вас есть шанс сбросить весь багаж ваших ожиданий здесь и сейчас — используйте его, а потом идите с нами. "Гипнос", с этими его деревянными стульями, чёрно-белыми костюмами (во всяком случае, в первой его части), рулонами обоев и корытом с водой, зовёт на экскурсию в проклятый старый дом, где не очень страшно, но очень весело. Потому что понимаешь: ты во сне, и ты контролируешь его, и ничего жуткого с тобой не случится.
"Гипнос" — это как если бы Гаспар Ноэ увлёкся Гоголем, причём не "Вием", а "Женитьбой", и потом отправился суммировать свои впечатления от прочитанного в театр. С "Экстазом" Ноэ его роднят даже не столько невероятные танцы и пластика тела, сколько фраза о том, что жизнь — это коллективная невозможность. Герои "Гипноса" как будто бы пытаются что-то сделать, что-то сказать, куда-то добраться, но все их слова и движения утекают, как вода сквозь пальцы, не доходя до конца. И удивительным образом эта недосказанность не раздражает, а очаровывает. Отдельные сумасшедшие интермедии вызывают восторг и вовсе тем, как они сделаны. Чего стоит одна только сцена, где актрису, словно ожившую куклу вуду, заставляют танцевать её коллеги, держащие её руки и ноги в ухватах для печи, или сцена, где движениями второй артистки, танцующей на обоях и обливаемой из чугунков краской, также руководят другие девушки, бьющие её палками по ногам; из куска обоев с размазанными по ним чернилами герои в следующей сцене сделают шедевр абстракционизма, заключив его в раму, и резюмируют, что хоть картина получилась, раз уж со скульптурой не вышло. Но один из самых поразивших меня фрагментов — это начало, где кудряши просто сидят на стульях, а человек за пультом изредка выбрасывает в воздух отдельные звуки, не желающие складываться в мелодию. Некоторое время ничего не происходит, и ты подавляешь в себе смешок: может быть, как у Богомолова на его "Волшебной горе", нужно покашлять, чтобы артисты всё-таки начали играть? Но ещё через пару мгновений, за которые успеваешь передумать многое, в том числе то, что по приезду домой надо поменять коту воду, у звуков появляется ритмический рисунок. А потом ты осознаёшь, что все актёры изменили своё положение в пространстве, сползли со стульев — но совершенно не соображаешь, как именно и когда это произошло, настолько медленны и неощутимы их движения. И эта сцена предрекает собой то ощущение, с которым ты выйдешь из зала, когда греческий бог сна тебя отпустит. Ты ничего не поймёшь, но тебе понравится настолько, что немедленно захочется обратно.

@темы: Всем восторг, посоны!, What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

"Рыцарь пламенеющего пестика"

Премьера Деклана Доннеллана в театре Пушкина — штука ужасно обаятельная, но, по большому счёту, необязательная как минимум из-за положенной в основу спектакля пьесы. Сколь бы горделиво ни величал себя "Рыцарь пламенеющего пестика" Фрэнсиса Бомонта пародией на все драматургические штампы XV века, качеством он всё равно не блещет. С одной стороны это, конечно, очень привлекательная своей манящей театральной изнанкой история про то, как парочка зрителей, забравшись из зала на сцену, начинает улучшать сюжет спектакля, но с другой — это без малого два часа испанского стыда с двумя уже давно навязшими в зубах сюжетами. Доннеллан вместе с артистами принёс в происходящее немало харизмы, стиля и пикантности, но выжать из "Рыцаря" больше того, чем он является, невозможно. Вот и получилось, что вся прекрасная сценография, все отличные комедийные работы, весь нарочитый китч и стёб над стереотипами о современном театре — Доннеллан бы не был Доннелланом, не придай он действу лоск и технологичность двадцать первого века — не вызвали у меня вау-эффекта просто в силу слабости пьесы. При этом цели сделать "Рыцаря" зрелищем сугубо развлекательным у команды тоже не было — в противном случае не было бы и эффектного старта с крупным планом Кирилла Сбитнева, с ощутимым наслаждением читающего пролог, одну из лучших, кстати, частей текста, которая при прочих данных могла бы стать заделом действительно очень классной трагикомедии о человеческих нравах. "Мы и надеемся, что вы не отзоветесь о нас неодобрительно, не истолкуете превратно намерения авторов (не метивших в своей пьесе ни в какое определенное лицо) и не вгоните нас тем самым в краску"... Неодобрительно, конечно, не отзовёмся: всё лучшее, что можно было сделать с этим материалом, Доннеллан сделал, но почему он, будучи специалистом по Шекспиру, взялся за Бомонта, это всё ещё интересующий меня вопрос.
"Рыцарь пламенеющего пестика" — это такие театральные "Вредные советы" обо всём, чего не нужно делать и говорить, когда ты пришёл в храм Мельпомены. Двух зрителей, берущих на себя функции по управлению спектаклем, играют Александр Феклистов и приглашённая из Сатирикона Агриппина Стеклова; ей роль взбалмошной, шумной, но беззлобной хабалки удалась просто гениально. На протяжении спектакля они протаскивают на сцену алкоголь из буфета, шумно обсуждают происходящее, разговаривают по телефону — отдельные раздражающие типажи зрителей крайне хорошо узнаваемы. А тем временем посреди этого пласта реальности разворачиваются драмы сразу двух групп артистов на грани нервного срыва, пытающихся дорассказать свои сюжеты: в одной — Андрей Кузичев, Алексей Рахманов, Кирилл Чернышенко, Анна Вардеванян и сочувствующие разыгрывают историю двух хитрых влюблённых, которых желает разлучить отец девушки, в другой — Назар Сафонов, который просто хочет быть рыцарем с пестиком на щите (потому что бакалейщики — а он вместе с вытащившими его на сцену родичами относится именно к этой профессии — толкут пестиком специи в ступке, а вы о чём подумали?). В итоге получается очень весёлая вакханалия, которую временами просто невозможно смотреть, не приложив предварительно ладонь ко лбу, но... но только этого мало. Не хватает тонкости и глубины, хотя претензия на это есть. И, наверное, я скажу крамольную вещь: в то время как простоту многих шекспировских сюжетов авансирует имя их автора, высеченное в веках, у "Рыцаря пламенеющего пестика" такой роскоши, увы, нет. Quod licet Iovi, non licet bovi. Что дозволено Шекспиру, то не дозволено Бомонту.

@темы: What I've seen, Тиятральное, Where I've been

---

***

После двух сезонов приключений Дирка Джентли и "Творцов совпадений" особенно велико искушение верещать, что everything's connected, случайности неслучайны, а у вселенной есть на всех, и на меня в том числе, некий план.
За последние несколько дней со мной случилась "Теллурия", восхитительно политичный и злой новый альбом обожаемых Oomph! и болезненный, но классный сингл Раммштайн. А сегодня я дочитала "Иранскую конференцию" Ивана Вырыпаева, потому что перед премьерой следующей недели хочу быть во всеоружии, и... честно говоря, чувствую себя как за пару дней до того, как в декабре загремела в больничку. Тогда тошнило так сильно, что я по полчаса сидела, обняв руками унитаз, и точно знала, что если получится проблеваться, то станет легче. Но проблеваться не получалось, и я плавала в этой мутности, и ничего не помогало. Ровно такие же ощущения, за исключением физического аспекта, у меня сейчас после того, как всё перечисленное в первой строке этого абзаца собралось в одном углу мозга. Мне хочется что-то прокричать о том, что я что-то поняла про этот мир, что у меня есть определённое мнение, и что дистанцироваться от истории и политики я больше не могу. Я точно знаю, что если сделаю это, то мне будет легче. Но:
а) у меня нет правильных слов;
б) скорее всего, правда в том, что я ни-че-го-шень-ки не поняла.

Фак зис, фак зэт, фак ол зоус ту.

@темы: Необъяснимо, но фак